Кажется, голос мой стал невыносимо грубым — особенно относительно певучей речи Хельсор, когда я каркнула:

— Будут поединки?

Эльфийка, сияя скромностью и лукавством, опустила ресницы:

— Сегодня любой может объявить тебя майской королевой и быть вызванным. Любым пожелавшим.

Помертвела и только и смогла с дрожью вопросить:

— Смысл? Я всё равно не… — озвучить вульгарное «не дам», которое подумала, не захотела. Запнувшись, закончила: — Всё равно ничего не будет.

Она блеснула в ответ гадючьими своими очами:

— Поцелуй.

Точно. Поцелуй у костра. Для меня он как-то был в общем ряду ритуальных действий. И я привыкла, что все вокруг дружелюбны, улыбаются и вроде как всё наладилось, нет никакой агрессии. Так, намёками проскальзывало. Но сегодня Бельтайн. Если алиены за призрачную возможность ухаживать способны передраться, то за поцелуй…

От осознания стало худо. Голова кружилась, к горлу подступила тошнота, ноги руки стали ватными. Нагнулась, глубоко дыша и пытаясь ухватиться за куст — ноги подкосились. Одновременно ещё и плакать захотелось, и слёзы набежали на глаза. При Ланэйре бы упала под куст и порыдала, но в компании жрицы совсем уж терять лицо не хотелось. Сдержалась, глухо спросила:

— Надеюсь, хотя бы детей там не будет? Те, у реки… — и замешкалась, не зная, как пояснить.

Хельсор успокаивающе выставила ладони:

— Что ты, прекрасная. Если ты про юношей из дома Бабочки, то эру Ирдалирион был в гневе и нажаловался и владыке, и совету старейшин, и главам родов. Наглецы, посмевшие, вопреки законам, потревожить тебя, уже в Ривенделле и не оскорбят более твой взор.

Подумалось, что не так уж они его оскорбляли. Но вслух не сказала — эльфийка, говоря, так гневно дрогнула тонкими бровями, так раздула изящные ноздри… по мне, так дело выеденного яйца не стоило. Смиренно вздохнула:

— Хорошо.

Жрица тоже вздохнула:

— Да, молодёжь отослали. — И тут же протянула очень неоднозначным тоном: — А кое-кто, наоборот, и вернулся из дальних краёв к празднику. Выдающиеся бойцы… Тебя не смели тревожить, поэтому ни о чём не спрашивали, но шаман Эльмаэр… как ты знаешь, он читает мысли… — я кивнула, — так вот, он настаивал на том, что кровопролитие тебя не порадует, и надо обойтись малой кровью.

Мы шли потихоньку, я молча слушала, а она продолжала:

— Эльмаэр предложил провести состязания заранее и выставить одного противника против эру Ирдалириона.

Я вскинулась, и, потеряв голос, одними губами негодующе шепнула:

— Не консорт! — это стало уже каким-то дурацким заклинанием. Представляю, как жалко я, должно быть, блеяла, но то, к чему вела жрица, очень не нравилось.

Хельсор спокойно возразила:

— Он так не считает. Из уважения к его происхождению и заслугам место поединщика на Бельтайн у эру Ирдалириона никто не оспаривал, но за место его противника передрались лучшие бойцы Лотлориэна. Без убийств, раз ты не любишь кровь в свою честь. Хотя многие настаивали на боях в день Бельтайна — чтобы у тебя на глазах, чтобы всё по-настоящему! Эру Эльмаэру стоило огромных трудов отстоять свою точку зрения, но у него получилось, — она вдруг остановилась, набрала воздуха в грудь и горячо попросила: — Богиня, сегодня будет только один поединок и одна смерть в твою честь. Это традиции народа сидхе. Твоего народа! Прошу, прими это, улыбнись поединщикам и прими выигравшего, как своего консорта!

Я нахмурилась, не зная, что ответить, и она торопливо добавила:

— Только поцелуй, остальное по желанию. Но лучше, чтобы… и остальное.

Ко мне пришло озарение:

— А можно бросить между ними цветок, поцеловать обоих и чтобы никто не умер?

Эллет Хельсор расцвела:

— О да! Только есть нюанс. — Я скрипнула зубами, жрица безмятежно сообщила: — Если майская королева бросает цветок между двумя поединщиками, это означает, что оба понравились ей настолько, что она хочет одарить своей милостью обоих, проведя ночь с каждым.

Так. Цветок отпадает, хотя я бы бросила. Потому что наступит после Бельтайна и Самайн, и вернувшийся из иномирья Трандуил завалит обоих. Не вариант. Жаль.

Мысль упасть под куст (не потащат же меня за ноги!) и не идти возникла, но была отвергнута: мой же народ! Надо уважить традиции. Вон, даже наступили на горло песне и не стали побоище устраивать, чтобы «всё по-настоящему».

Зато стало ясно, чего это Ланэйр с утра был такой… весёлый, как надразненный фантиком котик. Оно и понятно, вряд ли можно стать великим бойцом, не любя поединки. А тут его ожидает лучший противник. Не считая иных возможных почестей и удовольствий.

Ещё поскрипела зубами, думая про господина посла в непечатных выражениях. Про его дух боевой, благородство несказанное и прочие прелести. И что он действительно всего этого хочет, и что ну совсем не оценит, если я под кустом в его честь окопаюсь. Оценит он, если я поулыбаюсь во время поединка и приму свою роль в происходящем. Ещё поматерила его про себя.

Жрица, меж тем, продолжала — было видно, что согласие всё-таки требуется какое-никакое, сердить не хотят.

Через силу кивнула и сказала, что погляжу на поединок и поцелую выигравшего у костра, и не буду таить зла на сердце.

Господи, как она просияла! Радость её вызывала злую усмешку: видно, порывшись в моей головушке, как следует, эру Эльмаэр расписал высокородным моё отношение к светлому обычаю убивать друг друга на Бельтайн.

Не хотелось, но спросила, не будет ли соперником Ланэйра сам эру Эльмаэр. Уж больно он старательно участвовал во всём этом.

— Нет, богиня. Эру Эльмаэр проиграл в состязаниях. Противником эру Ирдалириона будет эру Эрланнил. Он не был представлен тебе, вы познакомитесь сегодня.

Остаток пути я молчала, как пришибленная, не имея сил спросить что-нибудь ещё.

По дороге как-то невзначай группками начали присоединяться высокородные — радостно приветствуя, желая майского огня и осыпая цветами, и на здоровенную поляну, поросшую короткой травкой и размерами неприятно напоминающую ту, на которой в меня стреляли, я вышла уже в радостной, оживлённой толпе — и охнула, когда от моих ног в стороны волной начали расцветать цветы. Еле подобрав челюсть и оторвав взгляд от цветочков, подняла глаза — и встретила взгляд эру Эльмаэра. Поняв, кто автор романтического фокуса, улыбнулась и начала благодарственно думать о том, что поединок это ужас, но несколько ещё ужаснее были бы. Увидела, как он одними губами, улыбаясь, слегка склоняя голову и глядя в глаза со значением, произносит: «Друг, всегда друг». Ну да, ну да… Впрочем, услуга и правда была оказана немаленькая. Я так поняла, что, если бы не шаман, было бы гораздо хуже. А и так не очень. Что-то будет…

Заоглядывалась в поисках Ланэйра — и в меня впились светло-серые рысьи глаза. Потеряла дыхание от дерзости наглеца и поневоле задержала взгляд — ух, какое сложное выражение лица! И какой здоровенный, с Трандуила ростом. А пошире раза так в полтора. Уродился дубочек, да…

Жрица прошелестела:

— Эру Эрланнил, прекрасная. Лорд дома Гневного Молота… — но он, не давая перечислять дальше, улыбнулся, светло и отчаянно, и отчеканил:

— Блодьювидд, я объявляю тебя королевой мая!

Пытаясь унять начинающуюся трясучку, бессмысленно пялилась на него: светлые, приподнятые к вискам глаза в смоляных ресницах, полная безумной надежды дрожащая улыбка, ямочка на подбородке — и какой гигант!

— Я принимаю вызов! — ну вот, Ланэйра искать больше не пришлось.

Стройность тополя, злая улыбочка — видно было, что красуется.

Эру Эрланнил развернулся к нему с грозной стремительностью, и я с ужасом увидела, что за спиной у него висит топор с двумя лезвиями.

Слабым голосом тихо спросила у жрицы: