Уставилась в него, забывшись, и вздрогнула, когда на талию легла рука: Ланэйр, как следует науважав дерево, вернулся к реальности:

— Семидревье, это Блодьювидд. Блодьювидд, это Семидревье, — осторожно выворачиваясь из рук, подумала что нет, не совсем, похоже, вернулся-то…

Но тут эльф посмотрел ясными глазами и с насмешкой пояснил:

— Богиня, вас нужно было представить друг другу. Дерево заметило тебя и заинтересовалось. Надо поклониться и поговорить с ним.

Пока я кланялась, говорила и думала о высоких отношениях эльфов с деревьями, Ланэйр, осмотревшись, очень позитивно заметил:

— Госпожа Альтанн покинула нас, не так ли?

Молча покивала. Похоже, дерево уважать занятие сложное, всепоглощающее, и бодрых напутствий целительницы Ланэйр не слышал. Отлично.

— Покинула… Ну и хорошо. Я рад, что здоровье твоё, божественная, так быстро поправилось, — Ланэйр мурлыкал разогревшимся на солнце котом.

Наверное, радовался долгожданному возвращению.

Ванной комнаты в Семидревье не было. Ну как… это был модный эльфийский лофт. Никаких уютных отнорочков, коридорчиков и прочей пошлятины. Огромное, просвеченное непонятно откуда берущимся внутри дерева солнечным светом пространство, оплетённое белопенно цветущими лианами. Напоминало, я бы сказала, свадебный чертог, созданный сильно альтернативным художником. Ланэйр высказался, что дерево сочло нужным так приветствовать наш приход, и повёл меня по узкой тропке, спиралью взбиравшейся наверх. Тропка была узкая, но открывающийся вид по пафосности переплёвывал Парадную лестницу Зимнего Дворца: уходящие в головокружительную высоту древесные стены и водопадами стекающие по ним цветы. Витке так на третьем между тропкой, в которую сплетались узловатые ветви, и стволом, которого почти было не видно из-за лианы, цветущей душистыми гроздьями неведомых цветов, появилось что-то вроде канавки, становящейся всё шире и глубже, и как бы утопленной в древесину и сверху прикрытой занавесью из воздушных корней. Вода в ней была черна, как в болотном озере, и на поверхности чёрного зеркала воды вместо ряски подрагивали мелкие розовые цветочки. Вода стояла на уровне груди, и сбоку корни вились естественной лесенкой, позволяющей, при желании, забраться в крохотный пруд.

— Здесь можно умыться и искупаться, богиня. Чуть ниже место, где можно уединиться, — и я заметила вроде бы укромный уголок в загогулине древесных извивов. Но не такой укромный, как хотелось бы, конечно.

Уставилась на воду, размышляя, какой странный, но великолепный вид открывается для купающегося. Осторожно спросила:

— А почему она чёрная?

— Вода дождевая, и стекает с кроны в естественный карман в стволе, по дороге напитываясь силой дерева. Она необычайно мягка и полезна, — понятно, эльфийская натуральность да безотходность.

А однако, как у Ланэйра голос поменялся. Ушла сухость, командность тона, появились совершенно иные нотки. Усмехнувшись этому, не выдержала и спросила:

— А горячей воды у тебя нет? — и тут же устыдилась своей несдержанности.

— Прекрасная, в Лориэне всегда тепло, и почти нет потребности в отоплении и согревании воды. Ты просто намёрзлась… ладно. Я просто думал, что тебе пока не во что переодеться после купания в горячих источниках, это недалеко, но туда надо идти…

— А свою рубашку какую-нибудь ты мне не пожертвуешь? — «если уж всё равно орехи грыз…»

Он почему-то смешался и только уточнил, хочу я сначала поесть или пойдём на горячие источники. Мне подумалось, что если я поем, то за столом и усну, и выбрала источники.

Что эльфы умеют пожить, я и раньше знала, но в этом лесу пожить умели не только они. Горячие ключи, рассыпанные по песчаному, поросшему травкой склону, изобиловали ямами для сидения, и в одной из них, развалясь не хуже любого курортника, радостно покряхтывал натуральный медведь.

Ланэйр, глядя на меня, так хохотал, что орехами подавился, и мой укоризненный взгляд его совершенно не пронял. Пояснил, что этот конкретный медведь приходит часто и никому не мешает, и что народ сидхе живёт в мире с животными.

Осторожненько забралась в яму подальше от медвежьей и глянула на него: медведю на нас было наплевать. Ну и я как-то забылась, наконец отмывшись и раскиснув в горячей воде, думая больше о том, чтобы не стонать что-нибудь вроде «дас ист фантастишь», так что заново удивилась, увидев медвежью тушу совсем близко. Мишка копал какие-то корешки, и мы ему по-прежнему были неинтересны. Ланэйр, кстати, отвечал ему полнейшей взаимностью, даже на лежащий рядом меч не покосился. Да, медведя он угрозой не ощущал. Орки угроза, люди угроза — а мишка это так, часть приятного пейзажу. Алиены.

Еле заставила себя выползти из райской лужи. Смущаясь, спросила Ланэйра, какая из двух кучек чистой одежды моя. Он указал, бросив взгляд из-под ресниц, и отвернулся, подставляя спину закатному солнышку.

Хотелось не стоять голяком и одеться, но не хотелось напяливать одежду на мокрое тело. Всё-таки постояла, обсыхая. Поймала себя на том, что пялюсь на его спину, как нищий на краюшку, и думаю, каково это — исцарапать её. Подавилась, закашлялась и догадалась наконец отвернуться. Стараясь глядеть куда угодно, но не на Ланэйра, походила туда-сюда, оделась. Подобрала длинные рукава рубашки и подол. Решила, что верхнюю одежду надевать не буду, а то совсем запутаюсь.

Ланэйр тихо сказал:

— Богиня, я закажу тебе одежду у лучшего портного в Лориэне, мастера Торнариона. Потерпи немного.

Вздохнула:

— Меня и твоя рубашка устраивает. Другой вопрос, что это наверняка неприлично… хоть мне и можно всё, — и, сама себя не понимая, невесело усмехнулась.

Стесняясь, всё-таки сказала, о чём подумалось:

— Ты разве богат? Я могу постирать имеющуюся одежду, по мне так она хороша.

Ланэйр легко возразил:

— Я богат.

Ну да, с чего бы быть бедным эльфийскому-то герцогу. Замашки одинокого террориста — это, небось, движение души.

Во второй раз мы забрались повыше, и там, на неровном, иногда совершенно нежданно обрывающемся в пропасть или уходящем витыми древесными пандусами вверх пространстве, нашлось что-то вроде кабинета Ланэйра — книги на изысканно неровных естественных стеллажах; одну из них, он, похоже, переписывал, и она, оставленная в середине, распахнутой лежала на столе напротив кругло-кривого, я бы сказала, окна. И, если внизу Семидревья было видно только стволы, то из окна открывался вид на королевский мэллорн. Рядом с книгой лежала лютня. Она почти по-человечески застонала, когда он собственническим нежным жестом провёл пальцами по грифу. Я только завидуще вздохнула. Ну да, та самая любимая лютня… он про неё рассказывал, когда тащил меня, парализованную, по Фангорну. Совсем рядом находилось низкое обширное ложе, поросшее шёлковой травкой. Полюбопытствовала:

— Ты тут спишь?

— Нет, богиня.

— Это просто диванчик? — и радостно плюхнулась, подбирая ноги.

— Нет, богиня, — и спокойно пояснил: — В Лориэне на травяном ложе любовью занимаются, а спят на других.

Тихо неловко сползла, утратив всякое веселье.

Ещё повыше обнаружилась столовая — малюсенькая, уютная, с окном в полстены, и полупризрачные мышки уже при нас накрыли на стол. Ну, хоть кухня была примерно такая же, как в Ласгалене: суп из грибов на сливках, фрукты, молочное. Ланэйр сидел за столом совершенно по-герцогски, эдак с манерами, как будто и не ел неделю назад кое-как запаренную крупу, хлебая через край кружки, да и ту не досыта; я же стеснялась до слёз, когда ела — рука с ложкой тряслась, как у оголодавшего бомжа, с метели пришедшего в тёплый дом. Так и не смогла осилить миску с супом, оставила, не доев, и начало неудержимо клонить в сон.

— Пойдём, Блодьювидд, я покажу тебе твоё ложе, — он вытащил меня из-за стола.