Халаннар, не удержавшись, вцепилась в рукав: чёрная кожа посерела, зрачки во всю радужку, и пахло от неё ужасом.

Угу. Понятно, бывала в подвалах Ганконера и знает, чего боится. Но в ноги не упала, сохранила лицо. Она, пожалуй, сильнее духом, чем я. Со стыдом вспомнила, как пыталась ползать на коленях перед Силакуи, вздохнула сочувственно и сжала запястье служанки, шепнув:

— Не бойся, не дам пропасть, — и, погромче: — Ты нужна мне.

Подумалось, что бодрая деятельность хорошо снимает стресс, а тут как раз и дело нашлось.

Первое утро зимы, снег и холод вывели меня из сонного состояния, и я наконец почувствовала бодрость и ясность разума. Поняла, что мне не нравится жить в своих покоях и спать в той самой комнате и на той самой кровати, на которой я чуть не потеряла ребёнка. Там как будто остался след того липкого ужаса, заставлявший холодеть и напрягаться, но осозналось это только сейчас.

— Между моими покоями и покоями владыки Трандуила пустует несколько комнат. Я хочу переехать туда. Немедленно, сегодня. Кровать там должна быть другая, не та, на которой сплю сейчас. Проследи, чтобы в комнатах прибрались и натопили.

Любопытно, что Згарх под насмешливым взглядом Трандуила ни слова не сказал, только презрительно скривился, растирая запястья, с которых сняли верёвки.

Пришёл он потом, через несколько часов, когда я соизволила отлипнуть от трандуилового подола и зайти в свои новые комнаты. Там действительно дышалось гораздо легче.

— Богиня, благодарю, — Згарх поклонился в пояс, как кланялся владыке.

Разогнулся, и череп сбрякал по броне. На этом благодарности окончились, и лицо мауготха стало очень деловым:

— Блодьювидд, я хочу купить эту женщину и прошу ходатайствовать за меня перед Тёмным Владыкой.

Однако. Осторожно поинтересовалась:

— А что, женщины всегда продаются? Или есть рабыни, а есть жёны?

Згарх искренне удивился:

— А в чём разница?

С тоской вспомнила, как Трандуил только утром предлагал раскатать Мордор по брёвнышку и изничтожить орков со всей их самобытностью. Хорошее же было предложение.

Кисло ответила:

— Мои служанки могут выбирать сами. Их нельзя покупать, они свободны.

Но создалось у меня ощущение, что Згарх не понял, что имелось в виду.

Насчёт реакции Ганконера на самоуправство я не особо переживала. Разборки Темнейшего с беременным цветком в последнее время ограничивались мягким: «Как пожелаешь, дорогая», и я иногда вчуже с лёгкой насмешкой жалела, что нет у меня фантазии, чтобы сделать этот период достаточно запоминающимся для владыки — настолько было понятно, что я сейчас могу делать что угодно, и что Ганконер всё спишет на причуды беременной.

И меня уело, что свобода, которую я выклянчила у Ганконера для харадримок, ни во что не ставится. Никем, в том числе самими освобождёнными. Я как-то плохо её выклянчила, как-то по-глупому.

Вышла встретить Ганконера на ступени, ведущие к стойлам для варгов и казармам.

Он приехал с большой свитой, и в неспокойном свете заходящего солнца, красящего снег красным, рычащие орки разводили рычащих варгов по стойлам.

Владыка стоял внизу, беседуя с приближёнными. Почувствовал, поднял глаза — и посветлел лицом. Взбежал по лестнице, неверяще счастливо спросил:

— Ты встречала меня?

Покивала, стесняясь, что небескорыстно вышла встретить, что есть у меня просьба. И тут же почувствовала, что всё-таки бескорыстно, что рада, рада видеть его в добром здравии — и понимая, что невесть сколько жила, как в дыму, думая только о ребёнке, ничего не замечая вокруг.

— Ты хорошо выглядишь, глаза ясные… что говорит элу Трандуил?

— Опасность прошла, всё хорошо, — и потянулась обнять.

Он ловко утёк от объятий:

— Я холодный, не надо… не мёрзни, пойдём внутрь.

Не откладывая в долгий ящик, идя рядом по коридору, спросила:

— Ганконер, ты всегда пахнешь кровью и смертью… идёт большая война?

Он опустил глаза, как будто смутившись, но моментально собрался:

— Шла. Изо всех протекторатов не покорился мне только Кханд. Я взял власть силой. Почему ты спрашиваешь?

— Что ты делаешь с завоёванными землями? Раздаёшь соратникам?

— Частично соратникам, частично сторонникам среди местных… а что?

Подумав, что наша беседа изобилует ответными вопросами, как у самолучших евреев, а ведь вилять ни к чему, бухнула:

— Я хочу, чтобы ты пожаловал земли и титулы моим служанкам.

Ганконер обомлел, и я быстро продолжила, пока он не оклемался:

— Я хочу, чтобы это было официально, с церемониями. Если их нет, я хочу, чтобы они были созданы. Все услужающие мне дамы должны получить титулы, как минимум, графинь. Халаннар — герцогини. Титул должен принадлежать даме и передаваться по наследству, исключительно по женской линии. Муж — только консорт, и выбирать они могут любого, кто понравится. Ещё раз — наследуют только девочки, и их с детства должны к этому готовить: воинские искусства, управление, дипломатия и прочее.

Показалось, что Ганконер хочет возразить, и я торопливо добавила:

— Это моя беременная прихоть!

И тут же услышала в ответ мягкое:

— Как пожелаешь, дорогая.

Резко остановилась, вдруг настигнутая видением надменных, выряженных в переливающиеся шелка мускулистых богинь, чёрных и прекрасных; в оттенках тёмной кожи проблёскивала орочья зеленоватость, острые уши сверкали бриллиантами.

Они не опускали глаз перед мужчинами: наоборот, те склонялись перед ними.

Вот, значит, как лет через пятьсот будет выглядеть мордорская аристократия… что ж, нужен ведь Темнейшему двор. Небось, происхождение от — нет, не рабыни! — жрицы богини будет считаться почётным, и паучихи будут кичиться друг перед другом: моя-де пра-пра-бабка самой богине служила!

Чувствуя себя малолетним хулиганом, в жару закидывающим в сельский туалет пачку дрожжей, добавила:

— Также им будет разрешено многомужество.

Ганконер вдруг расхохотался и повернул меня к себе:

— Рад, что ты выздоровела и цветёшь, богиня… — и поддразнил, — что, своим герцогиням даришь всё лучшее, чего себе хотела бы?

Не нашлась, что ответить, но ответа он и не ждал, просто смотрел сияющими глазами и радовался. И я поняла, что всё придуманное он воплотит своей волей — только потому, что я попросила.

Халаннар позже расскажу, и пусть как хочет: выходить ли ей за Згарха, дело её, но уж рабыней она не будет.

И да, мне захотелось посмотреть на этот мир через пятьсот лет.

Ближе к ночи Ганконер, дождавшись визита Трандуила и его ухода, облегчённо вздохнув, начал раздеваться, и я поймала себя на том, что смотрю на него, как в первый раз — и вожделею. Ну да, близости три месяца не было. Смутившись, скользнула взглядом по вздыбленному члену.

Всё это время Ганконер не трогал меня и никак не намекал на своё желание. Ночью обнимал, но и только. Под утро сквозь сон часто чувствовала, как он, не смея прижаться, очень легко целует в шею сзади — и по характерной отдаче понимала, что он делает это сам с собой, и по рваному выдоху — что кончил. Не обращала внимания, вся в переживаниях о другом.

Он улёгся, и я подвинулась поближе. Запустила руку в волосы, потрогала ушко. Ганконер замер:

— Богиня, что ты делаешь? — шёпот его был сух и горяч. — Нам нельзя.

Выдохнула:

— Мне нельзя. Тебе можно, — и потянулась, желая потрогать его между ног.

Рука тут же была перехвачена:

— Дорогая, я смотрю, ты наконец выспалась и хочешь развлечений?

Голос был мурлыкающим, и мурлыканья эти ощущались более всего самыми неприличными местами почему-то.

С удивлением и облегчением осознала, что и выспалась, и наелась, и ожила. Так почему бы не отметить это? Подёргала рукой, пытаясь освободиться и продолжить наступление, но Ганконер не дал: