Звучало высокопарно, но сказано было легко и светло. От сердца отлегло, и я наконец добралась до еды.

Искоса посматривая на принца, только сейчас вдруг осознала, что он не так невесом, как пару месяцев назад: плечи бугрились мышцами, как у молодого бычка, и даже скулы немного раздались. На лёгкости движений это не сказывалось, но удивляло: как же тяжела была его жизнь до того, если здесь, при том, что он не сидел, а тренировался и по лесу за пауками скакал, его так разнесло за два месяца? И ведь ест мало… Эх, хорошо, что тут картошечки нет, а то страшно представить, сколь здоровой красой он бы меня радовал)

— Сын, Блодьювидд думает, что ты растолстел, — голос владыки был весел и ехиден.

Я подавилась и потрясённо посмотрела на короля, но он только заулыбался:

— Она находит, что ты, сын, для неё толстый, а я старый.

Пока я хватала ртом воздух, Леголас успел огорчённо приподнять брови, глядя на меня, и растерянно спросить:

— Но как же так, богиня? Да, я живу без лишений, я счастлив, и поэтому… но ты же знаешь, что это мышцы…

Ну конечно, я знала! Вот только сегодня ночью трогала. Но даже если бы и нет — как можно так глумиться! Я ж не так думала! Более всего желая провалиться, ответила, не в силах сдержать желчь:

— Его величество в весёлом настроении и изволит шутить.

Принц опустил глаза, и в уголке его губ затаилась насмешка.

Мне подумалось, что аранена, может, немного и разносит из-за спокойного нрава, зато король всегда худ, как пескарь, из-за своей ядовитости, хоть и ест, как не в себя. Но какая талия! Поразительно, что моё, моё — можно подойти и положить руки ему на пояс. Какой великолепный мужчина!

Попыталась под его насмешливым взглядом перестать щелкать счастливыми блошками мыслей о его широкой спине, узких бёдрах, подтянутых ягодицах и светлом пухе вдоль позвоночника, на копчике сгущающемся в маленький хвостик. По счастью, на хвостике порнографический дрейф сознания удалось остановить, но своего слабоумия я успела устыдиться.

Мда. Король, наверное, слегка завидует, что пришли мы счастливые и голодные, и едим, а ему приходится горящими угольями питаться. Ну ничего, ещё пару дней…

— И я не дам тебе остановиться на хвостике, valie, — и король поднёс тлеющую ветку к кубку со спиртом.

Оставшиеся два дня я провела в обществе эру Глоренлина. Мы побывали на болоте ещё раз, правда, на самом краю, и я училась призывать болотного монстра. Успех пришёл, но я не сразу его таковым осознала. Когда бревноподобное щупальце тяжко обрушилось почти на нас, обдав с ног до головы болотной водицей, даже Глоренлин смутился и засомневался, но потом, побродив, нашёл пришибленную залётную стрыгу, убитую Нурарихёном, и обрадовался.

Даже если шаман и собирался повторить вояж по болоту, то, глянув на меня, обтекающую вонючей жижей, передумал:

— Богиня, нас в таком виде лошади подпустят только если их заколдовать. Предлагаю помыться.

Я облегчённо согласилась. Поблизости оказалась скала с водопадом и крохотным озерцом под ним. Лунный свет дробился в чистых струях воды, но под ногами было ничего не видно. Глоренлин тихо процедил:

— Сейчас… — и вокруг замерцали стайки светлячков.

Разглядев получше, я очень восхитилась красотой водопада и ужаснулась нашему виду. Мрачно сказала:

— Мыться, полагаю, можно не раздеваясь. Заодно и постираем.

Глоренлин рассеяно махнул рукой, распугав светлячков, которые почему-то всё время подплывали к нему поближе:

— Лучше раздеться.

Я последовала его совету и испуганно шарахнулась, когда моя одежда сама поползла к воде. Шаман засмеялся:

— Блодьювидд, ну что ты, привыкни уже. Неужто я так для тебя пугающ?

И, помолчав, добавил, уже с огорчением:

— И ты не смотришь на меня, всегда опускаешь глаза, отворачиваешься…

Тоже огорчилась, а что ответить, не знала. Красиво было вокруг, и Глоренлин наверняка был красив, да только не хотелось смотреть. Помылась кое-как, трясясь от холода — ночь была тепла, но вода почти ключевая; натянула на мокрое тело оказавшуюся уже сухой одежду.

Я была благодарна за науку, но не имела достаточного великодушия, чтобы отблагодарить за неё тем, чего очень хотелось шаману — судя по тому, что он не мог себя сдерживать. Эльфы горды и высокомерны, а этот особенно — раз просит, значит, жжёт его изнутри. Надеюсь, он не будет оскорблён.

— Я не чувствую себя оскорблённым. И просить эллет о близости унижением не считается. Знала бы ты, как владыка порой штаны на коленях протирал перед особенно неприступными красавицами.

Глоренлин вздохнул и помог надеть плащ. Помолчал и сухо добавил:

— Но да, жжёт.

Меня мучили противоречивые ощущения: томление и жар, я действительно привыкла к хорошему, и тело требовало своего; и потусторонний, иррациональный холод.

Глоренлин в последний вечер спросил:

— Что подарить тебе на прощание, Блодьювидд? Ещё один ёж вряд ли тебя порадует… может, ещё одну драгоценность к сонму имеющихся? — и задумчиво взялся за ожерелье под воротником.

Я возблагодарила господа, что ему не пришло в голову подарить мне питомца. Кладбищенские гхолы и Нурарихён с его щупальцами даже в памяти вызывали оторопь. Хотя в каком-то смысле Нурарихён таки был мне подарен, да…

— Разве мы прощаемся? Предполагается, что я останусь жива…

— Богиня, ну что ты, конечно останешься. Но Трандуил больше не подпустит меня к тебе. Говорить с тобой, быть рядом — счастье, но доступно оно мне будет, только если я завоюю это счастье силой. Живи с нами долго, и… Ложись, тебе нужно отдохнуть перед праздником, — резко выдохнул, надел на меня ожерелье и вышел.

И тут я призадумалась, не стоит ли мне завтра умереть. Моя жизнь среди эльфов грозила гибелью принцу и королю. Подумала над этим, но малодушно не смогла принять решение уйти. Жить хотелось, и я надеялась на лучшее.

Принц сидел за письменным столом.

— Что ты пишешь?

— Это скорее занятия картографией, любимая. Отмечаю местности, заражённые пауками. Их вроде бы давно вывели — и вот они опять появились, хотя Дол-Гулдура давно не существует, там эльфийское королевство… Карту запросили аналитики.

Я задумчиво присела на кресло напротив стола, подобрала под себя зябнущие ноги.

— Почему ты не спишь, милая? Тебе надо отдохнуть.

Смотри-ка, та же дуда. Но тут я не порадовалась и, поёрзав, осталась сидеть. Принц продолжал свои картографические занятия, и я, повздыхав и повозившись, осталась в кресле: в свою одинокую постель идти не хотелось, было неуютно и страшно. Рядом с принцем было теплее, и я потихоньку задремала.

Проснулась, когда он взял меня на руки, и обрадовалась, но была разочарована, поняв, что принц несёт меня в мои покои. Когда аранен опустил меня на постель, потянулась, не отпуская:

— Не уходи.

— Любимая, тебе надо отдохнуть.

Судорожно вцепилась в его одежду:

— Просто ляг со мной.

Он вздохнул и начал раздеваться.

Как греет его тело! Наконец-то стало не холодно, и я расслабилась, но хотелось по-прежнему, а дерзости, как пару дней назад, во мне не было. Стояло у принца будь здоров, но это как будто ничего не значило: мою руку он нежно убрал, а когда прижалась к нему задом, только коротко вздохнул и продолжал обнимать эдак с человечностью, без похоти. Меня же она сжигала — видимо, от ужаса, и я опустилась до повторения просьбы:

— Пожалуйста, — и снова положила руку на его раскалённый добела член.

Привыкла, что Леголас легко теряет голову, и удивилась, когда он снова убрал руку, глухо сказав:

— Милая, тебе нужно поспать.

Свернулась в позу эмбриона и заплакала, кутаясь в одеяло. Тут же была обнята и услышала лихорадочный шёпот: