Ада, вцепившись пальцами в гриву коню, сглатывала слёзы бессильной злости и ярости. Она понимала: всё идёт не так, как должно быть.

«Он не мог спасти нас всех, чтобы вот так умереть! Не мог!»

«Держись, — практически читая мысли дочери, обращалась к сыну Горислава. — Ты только держись. Мы поможем!»

Они все вчетвером подошли к капищу Ады и склонились перед ним, взявшись за руки.

— Мам… давай ты… — сквозь слёзы попросила Ада, — я не подберу нужных слов… Ты сможешь, а мы будем с тобой.

Горислава, чувствуя невероятное единение со своей семьёй, такого, о котором она и помыслить не могла, через капище обратилась напрямую к Матери Сырой Земле:

— Помоги, матушка, — просила она. — Как ты заботишься о своих сыновьях, помоги мне позаботиться о своём. Мой сын Виктор — где-то там, на дальних рубежах, возможно даже не в этом мире, но он сын мой, кровь от крови моей, плоть от плоти моей. В то же время, имеющий в сердце веру, а в теле силу родовичей, защищает, в том числе и родную землю, и всех своих близких от дряни и скверны, которая пробилась в наш мир и вот уже долгие годы терзает его.

Горислава сглотнула, словно давая себе несколько секунд для того, чтобы подобрать слова, но дальше они полились потоком.

— И пусть он сейчас не здесь, пусть в другом мире, но он защищает и тебя, Мать Сыра Земля. Я прошу: помоги ему. Помоги ему выстоять, выдержать. Дай ему дополнительных сил, как настоящему воину, который воюет не ради крови, не ради наживы, не ради власти. Нет. Он воюет ради защиты людей. Он — истинный воин, который воюет ради выживания своего народа и своего мира. И сейчас в той войне он стоит один на один с невероятной силой, которая куда мощнее его.

И тут женщина ощутила, что позади неё начала скапливаться невидимая мощь, нечто невидимое и невообразимое.

— Помоги нам встать с ним плечо к плечу. Мы — его род. Мы — его семья. Мы с ним одной крови. В наших жилах течёт один огонь. Помоги всем поколениям наших предков встать за его спиной. И если вдруг у него не хватит сил, если вдруг где-то закончится ресурс, мы отдадим свои силы, мы поделимся с ним своей кровью, мы вольём в него свой огонь. Помоги нам встать за спиной нашего великого воина и влить в него дополнительные силы.

Горислава молилась истово, позабыв обо всём на свете. Перед ней стоял только образ сына, боровшегося с чем-то невообразимым. И их собственные силы, стремящиеся помочь ему, поддержать Виктора. Она надеялась, что её голос постепенно достигает глубин, доходит до слуха Матери Сырой Земли.

А затем она услышала, как в её голос постепенно вплетаются голоса её дочери, мужа, сына. Но даже это было не всё. Она услышала, что вместе с этим есть и другие голоса, просящие за Виктора.

Абсолютно точно из них она смогла определить только голос деда Креслава. Но были и другие. Затем она поняла, что весь род Рароговых встаёт за её спиной и просит за Виктора.

И точно так же, невидимой тенью, невообразимым строем предков за спиной её мужа вставали предки по тохарской линии. И, чувствуя всю эту неимоверную поддержку, она молилась ещё неистовее.

И в тот самый момент, когда весь этот хор голосов слился в единый громогласный призыв, исходящий от неисчислимой армии людей, капище вдруг мигнуло и погасло.

У Гориславы не осталось слов. Она подняла ошарашенный взгляд и спросила:

— Что происходит?

Ответом ей стала последующая вспышка, которая просто накрыла их всех.

Горислава повернулась к Аде, так как именно она была проводником капища, и спросила:

— Что они ответили?

По обеим щекам девушки пролегли широкие дорожки слёз.

— Они обещали помочь, — ошарашенно проговорила она. — Они все обещали помочь.

Боль во всём теле была настолько невероятной, что казался нереальным сам факт того, что я жив. Над головой кружился какой-то непонятный пепел. При этом было нестерпимо жарко.

Каждая клеточка тела вопила о том, что она умирает. И казалось, что просто пошевелиться практически нереально. Но под собой, под своей спиной, я чувствовал камень — холодный камень. Поэтому ничего не понимал, кроме того, что вокруг невероятно холодно.

Я открыл глаза и постарался оглядеться. И вдруг слева услышал мерзкий, утробный хохот. С трудом повернул к нему голову, и увидел перед собой огромную тушу ржущего надо мной Бельзияра. Он возвышался уже чуть ли не на несколько километров: огромная, неукротимая тварь, застилающая небо, горизонт и вообще всё в этом мире.

А мир-то был мне знаком. Отвернувшись от Бельзияра, я понял, что нахожусь на вершине Стены. От той самой родной Стены, на которой я пятнадцать лет провёл на каторге в прошлой жизни.

Но как я тут опять оказался? И вдруг в меня проникла мысль: «Я просто никуда отсюда не девался».

Словно прочитав это в моей голове, Бельзияр расхохотался ещё сильнее:

— Ты что думал, всё так просто? Тяп-ляп, новая жизнь, да? Но нет. Было истинным наслаждением наблюдать бред твоего воспалённого сознания. Я поместил тебя в своё безумие, в свою мультивселенную, и смотрел, как ты будешь пытаться изменить прошлое, которое ты изменить уже не в силах. Я получал истинное наслаждение, наблюдая, как последний ничтожный избранный Саламандрой корчится в муках, пытаясь что-то изменить и думает, что вот-вот победит меня. Ни хрена ты никого не победишь.

Бельзияр поднял голову к небу и расхохотался, да так, что в каждом звуке его смеха было столько безумия, сколько и вообразить сложно.

— Всё, что ты видел, вся вот эта твоя якобы альтернативная жизнь, это то, что я создал для тебя, чтобы посмотреть, на что ты способен. Ты — жалкий человечишка. Червяк, которому можно дать надежду, чтобы наблюдать, как он начинает сокращать свои ничтожные мускулы и извиваться. Ну что ж, можно сказать, ты меня удивил. Да, за тобой было интересно и нескучно наблюдать. Но в тот момент, когда ты возомнил себя чем-то большим, чем просто грязный червь под моими ногами, это меня утомило.

Теперь он склонился ко мне поближе, словно хотел получше рассмотреть.

— Но если ты хочешь, я могу оставить тебя инвалидом: вот этим обожжённым куском мяса с культями рук и ног. И ты в таком виде будешь наблюдать, как я не только уничтожу демонический мир, который я уже покорил, который пал к моим ногам, так как нет больше никакого Азарета, нет никакой Саламандры, нет Кема, нет вообще никого из тех, кого ты знал. И я точно так же на твоих глазах уничтожу и этот мир.

Он снова хохотнул, но на этот раз почти не выказывая безумия.

— Единственным твоим утешением будет лишь то, что твоя семья уже давным-давно сдохла и не застала этого позора. А вот ты как раз застанешь падение всего этого мира. Я специально погружу тебя в безумие. И вот в этом состоянии обожжённого калеки, когда ты не сможешь даже пошевелиться, ты будешь наблюдать, как умирает всё то, что тебе дорого.

Бельзияр распинался надо мной с большим удовольствием, с чувством, с расстановкой. Но я думал сейчас не о нём.

«Чем ты грозишь мне безумный бог? — думал я. — Болью? Подумаешь. Смертью? Умер и умер. Мне подыхать не впервой. На самом деле ты меня вообще ничем не удивил. Что ты там рассказываешь: мультивселенная безумия? Очень может быть. Но только что-то мне подсказывает: я нахожусь не в своей прошлой жизни, а в твоей той самой мультивселенной безумия».

Не знаю почему, но как бы мне ни было хреново, я точно был уверен в своей душе: семья моя жива. И отдавать её на растерзание подобной кровавой твари я не планировал.

Голос Бельзияра отошёл на второй план, ведь я услышал нечто иное, знакомое до боли… родное, отдающее истинной болью в душе и в магическом источнике. Тихий шепот, пришедший из моих воспоминаний. И пусть я сейчас немного потерялся, не понимая, где моя настоящая жизнь, а где придуманная кровавым богом, этот шепот придал мне сил.

«Когда иссякнет твой внутренний огонь, когда все остальные силы покинут тебя, когда ты, возможно, разуверишься практически во всём на свете, мы придём к тебе на помощь».