— Но чем я могу тебе помочь? — он качал головой, не понимая, что может мне понадобиться от него.

— Кто-то, — ответил я медленно и отчётливо, выделяя каждое слово, — убьёт всю мою семью. Я хочу узнать, кто это, и предотвратить гибель родных.

— Это всё? — собеседник приподнял правую бровь.

— Ещё желательно собрать всю нашу пятёрку, которая давала жару на Стене. Персонажи там все не менее колоритные, чем ты, — я усмехнулся одной стороной рта. — Тебе понравится, обещаю.

Тагай не ответил словами, но крепко пожал мою руку. Сделка была заключена.

— Здравствуйте, ваше сиятельство, — Собакин поклонился настолько низко, что у него хрустнула спина.

Звук получился достаточно громким и разлетелся по всему кабинету. Генерал Ермолов дёрнул щекой, но улыбка умерла, так и не родившись.

— Докладывайте, Сергей Семёнович, — по-барски распорядился Александр Сергеевич. — Я уже наслышан о вашем провале.

— Ни в коем случае, — зачастил Собакин. — Я сделал всё, что от меня зависит. В конечный вариант списка я включил всех высокородных друзей вашего благородного племянника. Но мне сначала помешал Вяземский — человек Бутурлина. Но его бы я слушать не стал. Но потом пришёл сам Бутурлин и вычеркнул ребят из списка. Тут уж я был бессилен, — он развёл руками.

— Бутурлин, — генерал скривился, словно от зубной боли, внезапно настигшей его в этот момент. — Да, это ещё та заноза в заднице, — согласился он, глядя на Собакина. — Он уже утвердил списки?

— Так точно! — подражая военным кивнул Сергей Семёнович. — И внёс поступивших в реестр.

— Тогда ты оправдан, — с тяжёлым вздохом проговорил Ермолов. — С Иваном Васильевичем даже я не могу ничего сделать. Он — боевой генерал, который плевать хотел на всех остальных. Ему, кажется, демоны дороже, чем люди.

— А, может, его того? — с невинным лицом проговорил Собакин, но тут же стушевался, увидев, как побагровел Ермолов.

— Предки тебя упаси! — взревел генерал. — Если у тебя есть запасная голова, то можешь дальше думать подобные мысли. Но я не советую.

— Понял! Исправлюсь.

— То-то же, — смягчился Ермолов. — Это всё?

— Не совсем, — ответил Сергей Семёнович и добавил: — Капище родовичей в академии проснулось. Говорят, после жертвоприношения.

— Капище⁈ В академии⁈ — генерал аж вскочил со своего кресла, словно не сидел только что, развалившись в позе ленивого тюленя. — Так что ж ты молчишь, окаянный! Уже известно, кто инициировал⁈ Да в принципе, всё равно!

Ермолов чуть ли не бегом помчался к гардеробу и принялся переодеваться в парадный мундир.

— Бегом в академию, узнай всё, что можно, про капище! Потом доложишь! Действуй!

Собакин ничего не понял, но всё равно поклонился и поспешил выскочить из кабинета генерала. Если покровитель приказывает, значит, так надо.

На окончание представления я так и не успел. Когда вернулся ко входу в театр, оттуда уже выходили люди. Глядя на их просветлённые лица, некоторые из которых были в слезах, я даже пожалел, что не досидел до конца. Ладно, надо будет найти первоисточник и прочитать, чем там дело кончилось.

— Ты куда пропал? — строго спросила меня мать, и в её глазах блеснули искры, но не злости, а беспокойства за меня. — Уж думали в туалет гонца засылать, чтобы тебя искать. Что, шампанское несвежим оказалось?

— Да я даже не пробовал, — хмыкнув ответил я и обнял мать. — Нет, просто встретил друга из академии, вот и вышли парой слов перекинуться.

— Друг ли? — многозначительно произнесла Горислава, беря курс на нашу казённую квартиру. — Что-то я не думаю, что можно первый день познакомиться, сдружиться и за несколько часов соскучиться.

— Мамочка, это на что это ты намекаешь? — хлопая ресницами, спросила Ада, переводя взгляд с ехидной улыбки матери на меня, едва сдерживающегося от смеха. — Думаешь, он нас обманывает?

— Наша мама, — ответил я, опередив родительницу, — намекает на то, что друг был женского пола, и подозревает, что столь быстрое соскучивание по такому человеку вызвано исключительно подростковыми гормонами. Но я спешу заявить, что это неправда. Друг мужского пола, и мы с ним действительно вышли просто поговорить.

— Просто поговорить, — развела руками мать. — Час прошёл почти. Представление закончилось. А он разговоры болтает. Ладно, надеюсь, не натворишь глупостей, — затем обернулась к дочери и даже остановилась на несколько секунд. — Оба не натворите!

После ужина мать вызвала меня к себе. Ещё раз внимательно посмотрела, словно приглядываясь ко мне.

— Знаешь, — проговорила она через какое-то время, — ещё несколько дней назад я бы тебе не доверила столь серьёзной информации, как хочу сейчас, но теперь вижу, что ты готов. Ты как будто очень быстро повзрослел. Уезжали мы — ты был совсем ещё дитя, хоть и боевое. А когда приехал к капищу, уже был взрослым. Уж не знаю, эксперименты отца на тебя так повлияли, или что. Но сейчас я вижу, ты — человек серьёзный, который не пропустит мои слова мимо ушей.

Я улыбнулся. Мать есть мать. Она будет подстилать соломку своим детям даже если те уже с седой бородой будут, а она сама — согбенной старухой. Но в её памяти всегда останется то агукающее недоразумение, лишь чертами своими напоминающее человека. Крохотного человека.

— Мам, не переживай, — проговорил я, присаживаясь на кресло, чтобы немного разрядить обстановку. — У меня всё под контролем. За Адой я тоже прослежу, чтобы она не наделала глупостей. Завтра пойду узнавать по поводу общежития.

— Вот! — мама указала на меня пальцем, а затем подошла к массивному комоду и взяла с него небольшой деревянный ящичек, но без изысканной резьбы, какая присуща шкатулкам. Поставила ящичек перед собой и достала две бумаги. — В общежитии вы будете жить в разных корпусах, но у тебя будет пропуск к сестре практически в любое время.

Маман вынула из ящичка несколько бумаг и протянула мне. Я принял их и начал перебирать.

Если у сестры уже была отмечена комната, в которую её определили, то у меня в подобной же графе стоял прочерк. Ещё был пропуск на моё имя в женскую часть общежития. Я ухмыльнулся, представив, сколько молодых парней отдали бы многие богатства мира за такое. А меня вот уже другое беспокоит.

Затем я глянул на выведенное каллиграфическим почерком моё имя: баронет Виктор фон Аден. Тогда, почти два десятилетия назад, в моей настоящей юности, это словосочетание звучало, как песня, как признание меня этой вселенной. А сейчас я просто смотрел на бумагу и радовался тому, что всегда смогу быть рядом с сестрой. Чтобы с ней ничего не случилось.

— Спасибо, — ответил я, пряча бумаги. — Мне завтра меньше беготни будет. Но могла бы и не беспокоиться. Безопасность сестры для меня превыше всего.

— Ты буквально читаешь мои мысли, — улыбнулась мать, запуская пальцы в ящичек ещё раз, и извлекла оттуда плетёный медно-красный под цвет моих волос браслет. — Никогда не снимать! — строго проговорила она, повязывая его мне на руку. — Сестре уже повязала, а это твой. Запомни, ни в душе, ни в бане, ни в драке, ни на ночь. Ни-ког-да! — Горислава выделила каждый слог и погрозила мне пальцем. — Приедете на каникулы, заменю. А до этого — ни-ни! Ясно?

— А что он может? — спросил я, стараясь как-то разрядить обстановку.

— Дай тебе боги никогда этого не узнать, — мать покачала головой, и я вспомнил этот жест, когда мы сидели с ней после смерти отца и брата, ожидая, что должны забрать и меня. И я порадовался, что в этой жизни такого не было. И не будет! — Но сила рода в критической ситуации тебя защитит.

Приподняв бровь, я ещё раз осмотрел браслет. Ну да, силу я в нём чуял. Причём, не чуждую, родную. Правда, не тохарскую.

— Ещё что-то? — встав достаточно рано и зная, что завтра подниматься надо будет не позже, я хотел лечь спать пораньше, но и проигнорировать наставления родительницы не мог. — Просто устал немного.