Он взял её за плечи.

— Витя сам выбрал свою судьбу. И идёт по ней так, как считает нужным. Поверь, если он сделал правильный выбор, — а я в этом практически не сомневаюсь, — то твой брат обязательно вернётся.

— Мне мама говорила это давно. Но сколько уже прошло? — Дни, недели… От Вити ни слуху, ни духу.

Она вложила письмо матери в ладонь отца, и крепко зажала там своими руками. А после крепко-крепко обняла главу семейства за шею. А тот почувствовал на своей щеке влагу от всё-таки выступивших слёз.

Затем Ада быстро обняла Дмитрия — своего старшего брата. Посмотрела на них обоих, что-то хотела сказать, но затем развернулась и быстро пошла прочь. Она не осмелилась сказать, что очень боится — что, возможно, видит их в последний раз.

И пока она дошла до телепорта и переместилась обратно в Горный, у неё созрела некая мысль. Это был даже скорее внезапный порыв, которому она без колебаний подчинилась.

Дома она забежала в конюшню, оседлала лошадь и помчалась к тому самому молчащему капищу, к которому когда-то приводила её мать. Тогда она пыталась пробудить в Аде силы, чтобы та стала проводником капища. Но в тот момент это, к сожалению, не получилось.

А теперь, полностью отчаявшись, потеряв одного брата и боясь потерять отца и второго брата, Ада решила отправиться к капищу и попросить у него защиты для своих родных и близких.

Пусть даже они не полностью родовичи по крови, а наполовину фон Адены, но другой-то половиной она всё же чувствовала эти силы земли. И именно к ним она хотела обратиться, чтобы те сохранили её братьев, отца, и помогли им в этой ситуации.

Пришпорив лошадь, она ничего не замечала вокруг. В её голове снова и снова крутились слова, которые она должна была сказать тому самому месту силы. Она репетировала свою просьбу раз за разом, добавляя в неё какие-то новые слова.

Но в конце у неё всё равно оставалась лишь горсть обрывков:

— Пусть мои близкие останутся живы… Пусть их не затронет весь этот кошмар…

Она действительно ни на что не обращала внимания. Но вдруг, уже подъезжая к самому капищу, почувствовала, что ему больно.

Если до этого она воспринимала его как сонного, мурчащего котика, который просто не желал общаться, то теперь у неё возникло ощущение, что этого самого котика поймали живодёры и пытали с невероятной жестокостью.

И эта боль пронзила её саму до глубины души.

Она пришпорила лошадь ещё сильнее и пустила её в галоп, не понимая, что происходит. Но практически сразу почувствовала, что капище вовсе затухает.

Это было похоже на то, как постепенно угасает пульс сердца. Капище переставало существовать. И через несколько секунд она почувствовала, капище находится на последнем издыхании. На последнем болезненном тычке она поняла, что и внутри неё всё обрывается.

И в этот момент перед ней открылась ужасная картина.

Повсюду, вокруг, были разбросаны трупы родовичей — тех самых, что присматривали за спящим капищем.

А возле самого капища стоял человек в неприметных одеждах. У него с собой был какой-то хитрый контейнер, в который он пытался упаковать ярко светящуюся друзу, как будто соцветие драгоценных камней, не просто отражающих свет солнца, а светящихся изнутри, переливающихся и разбрасывающих сияние вокруг. Но он пытался скрыть этот свет, заточив его в свой контейнер.

И судя по всему, он слишком сильно увлёкся своей преступной деятельностью, потому что даже не услышал стук копыт, приближающихся к капищу.

А у Ады на какой-то момент от боли капища, от осознания всего происходящего, просто помутился рассудок. Точнее, даже не так, наоборот, он приобрёл какую-то леденящую ясность, отточенную, как клинок убийцы.

И в этот миг она вспомнила разом всё, чему её учили — отец и брат. Вспомнила и то, чему учила мать. Особенно то, что показывал ей Виктор. Даже то, что преподавали в академии, на мгновение всплыло в её памяти и стало частью её существа.

Она на ходу слетела с лошади и, не останавливаясь ни на секунду, разожгла в ладонях пламя убийства. Первым делом закидала человека, пытавшегося справиться с ярко пылающей друзой минерала, огненными стрелами.

Но он отразил их. Однако ярость Ады была неизмерима. Мгновенно, без перехода, она превратилась в огненный шторм — небольшой, всего в три метра величиной. Но этого хватило, чтобы смести негодяя с лица земли, попросту сжечь его, развеять в прах.

Это был даже не человек, это был изверг, посмевший посягнуть на силу самой земли и убить капище.

Когда всё было кончено, до Ады вдруг с неумолимой ясностью дошло, что капище попросту умерло.

Сжигая убийцу, Ада фон Аден надеялась, что всё-таки успеет спасти дух капища. Она не понимала, что делает. И в этот момент снова, словно по наитию, она схватила эту друзу. Та пылала у неё в руках, но не обжигала. И девушка приложила её к тому месту в чаше, откуда, казалось, её выдернули — к самому центру.

— Очнись! Оживи! Живи же! — причитала Ада.

Но ничего не происходило. Казалось, камни стали меньше переливаться.

— Нет, нет, нет, нет! Ты должно жить! — вскрикнула она.

И в этот момент Ада выхватила небольшой нож, вспорола себе вены на предплечьях и сделала несколько глубоких надрезов на ладонях, чтобы окропить кровью сущность капища.

— Живи же, прошу тебя! Ты должно жить!

Кровь залила и друзу, и внутренность чаши. Но Ада не знала — впитывает ли она её кровь. Девушка пыталась вернуть капище к жизни самым примитивным из всех возможных способов.

— Забери остатки моих сил родовичей, — молила она. — Лишь бы ты само жило. Нельзя же, нельзя уничтожать кровь своей же земли! Кто мы без силы своей земли? Той силы, которую даёшь нам ты⁈ Я не умру. Во мне есть кровь фон Аденов. Забери из меня огонь Рароговых. Но только, я тебя прошу — живи!

Ада не отдавала себе отчёт в том, что сейчас жертвует собственным огнём только ради одного-единственного капища.

И в какой-то момент она поняла, что у неё получилось вставить ту друзу на место. И она начала погружаться внутрь чаши. Но Ада уже ничего не видела. Она залила всё не только собственной кровью, но и слезами, катившимися ручьями.

Ей было настолько больно, так больно, что ясность начала уходить из её ума. Сознание покрывалось пеленой. Её выворачивало. Казалось, что её выворачивают наизнанку, вытягивают все суставы. Из неё вытягивали какую-то часть её собственной натуры.

В какой-то момент она уже не могла шевелиться и понимала, что сознание покидает её. В тот самый миг, когда она осознала, что умирает и сгорает дотла, после чего её ждёт тёмная бездна небытия, — она вдруг услышала тихий голос:

— Я приветствую Проводника капища.

Радмила не очень уютно себя чувствовала в компании Тагая и Зары. Но именно им троим предстояло совершить одно из самых важных действий в контексте идущей войны. Им необходимо было отправиться в Сербию — за частью короны Первожреца Арахны.

В этом плане им даже повезло: они договорились с вернувшимся из Горячего Ключа Джузеппе Росси, который помог им с местом на воздушном судне, идущем в Австро-Венгрию.

Затем они добрались до ближайшего к границе населённого пункта. По совместительству это был теперь самый дальний форпост людей. Путешествие шло без особых приключений, но всё равно все участники постоянно чувствовали, будто над ними нависла некоторая опасность.

Там они купили лошадей, привычных к холодным и плохо проходимым тропам, и на этих лошадях отправились в сторону родового гнезда Зорич.

Погода уже окончательно испортилась. С хмурого, серого неба то валил дождь, то сыпал снег. Под ногами периодически оказывалась грязь, превратившаяся в месиво.

Радмила то и дело дрожала, несмотря на множество слоёв одежды. Тагай тоже чувствовал себя не очень уютно. А вот Зара, казалось, подогревала себя изнутри.

С другой стороны, Радмила заметила, что чем ближе они пробирались к родовым землям Зоричей, тем хуже становилась именно Заре. Сначала она перестала улыбаться. Затем начала хмуриться и пригибаться к холке коня, на котором ехала. А потом в её глазах появилось какое-то болезненное выражение.