После того, как посидел рядом с матерью и подержал её за руку, я решил отправиться на вал. Не знаю, что меня туда тянуло, но почему-то хотелось посмотреть на место битвы при дневном свете.

Ещё издали я увидел массивную фигуру Креслава, замершую на самой верхней точке. И да, глаза меня вчера не обманули. Борода у него из огненно-рыжей превратилась в седую. Причём, не в белоснежную, как у того же Морозова, а в серую, иногда поблескивающую одиночными рыжими волосами.

Но главе рода до этого, кажется, не было никакого дела. Он стоял на вершине и взирал вдаль, на то место, где ущелье понижалось и исчезало из видимости. А, может быть, он рассматривал собственные мысли. Не знаю, в голову я ему точно залезть не мог.

Зато он меня заметил ещё издали, но не подал вида.

— Чуден мир, не правда ли? — заметил он в тот момент, когда я остановился в паре метров позади него. — Сегодня он цел и прочен, как горы, которым миллион лет, а завтра разбивается, как непрочное стекло, раня всех, кого только может.

Я решил не комментировать данное высказывание. Уж на мой взгляд, мир был похож на взбесившегося пса, который пытается любыми способами самовыпилиться. Но зато состояние Креслава эта фраза полностью объясняла. Я его всегда помнил весёлым и зажигательным в прямом смысле слова.

— Вы поседели, — сказал я. — Всё так серьёзно? В чём дело?

Тут глава Рароговых повернулся ко мне и улыбнулся. И от одного этого вокруг стало чертовски тепло.

— Для начала я хочу сказать тебе спасибо, — проговорил он. — Спасибо за Гориславу, она — моя любимица. Да, ты — её сын, и можешь сказать, что иначе не мог. Но просто прими благодарность от главы клана и не перечь.

Я и не собирался. Только кивнул.

— По поводу твоего вопроса, — улыбка исчезла с лица старика. — Любая помощь, внучок, имеет свою цену. Ты уже догадываешься об этом, а, может быть, прочувствовал, но однажды ты просто это примешь. Любая помощь имеет свою цену. Всегда. И цена последнего рубежа обороны — полжизни. Такие дела.

— А сколько вам? — поинтересовался я.

— Сто двадцать, — хмыкнул тот. — Хотел бы я пожить ещё. Времена, кажется, грядут интересные.

Я быстро вычислил. При средней продолжительности жизни сильных магов в двести сорок-двести пятьдесят лет, Креславу теперь осталось год-два. Может быть, пять лет. Это слишком мало. Но он знал, на что шёл, когда расходовал свой ресурс. Хотя, конечно, к подобной жертве нельзя быть готовым. По сути, он пожертвовал собой ради нас всех.

«Нет, не справитесь вы с родовичами. Никогда!»

Решив сменить тему, я спросил:

— А что тут делаете? Что-то ищете? Или так?.. — уж не знаю, откуда у меня взялось ощущение, что Рарогов что-то ищет, но, озвучив, я понял, что это действительно так.

Креслав усмехнулся, по привычке погладил бороду, потом взял её в руку и поднёс к глазам, после чего разочарованно фыркнул.

— Следы магии, что разрушила фланг ищу, — ответил он без обиняков и в упор посмотрел мне в глаза. — Уж больно знакомый.

— В смысле? — не понял я. — Чей?

— Понимаешь, — ответил тот. — Сила родовичей — она очень конкретная. Мы опираемся на реальные вещи, существующие в природе. Но при этом у каждого конкретного человека своя сила. И он, применяя её, оставляет свой собственный отпечаток. И вот сила, что разрушила фланг — это сила твоей матери. Но одного я не могу понять: почему она ударила по своим?

Меня аж озноб прошил, потому что я точно знал, Горислава такого не могла учинить. Да и не сделала, конечно же! Я тут же вспомнил все обстоятельства.

— Это не она! — проговорил я, абсолютно уверенный в своих словах. — Менталист её подчинил. Демон-менталист.

— Ого! — выдал Креслав и повернулся ко мне, не пряча удивления. — Продолжай.

— Я когда за ней ринулся, демон и меня пытался подчинить, — выпалил я и только потом понял, что говорить про ментальную защиту не очень-то и хочу. — Но вы же знаете, я — тохар. И вот наш огонь тохаров выжег заразу на пару секунд. И мне удалось ему голову снести и забрать мать. А у неё… Видимо, не вышло у неё сопротивляться. Ослабела… Не знаю, — и тут я сказал то, в чём боялся признаться даже самому себе. — Как бы он ей сознание не выжег.

Креслав слушал меня с предельной внимательностью, а когда я закончил, кивнул.

— Это многое объясняет, Виктор, — проговорил он, снова погладив свою бороду. — Хорошо, что сказал. Попробуем ей других лекарей подобрать. Лечить-то нужно иное, — и он уже отвернулся от ущелья, собираясь идти в лазарет, как вдруг снова глянул на меня. — А тела-то мы так и не нашли. Но это был не обычный наш враг. Это какой-то сильный демон.

— Сильный, — кивнул я. — Но смертный.

— Хорошо, ежели так, — пробасил Рарогов. — Если смертный, то мы ещё пободаемся.

На следующий день в нашем доме состоялся семейный совет. Я хорошо помню их с детства. Собирались все взрослые и звали нас — мелких. Иногда даже спрашивали наше мнение, но не думаю, что когда-нибудь учитывали. Да и каким могло быть это мнение? Конфет побольше, отпускать гулять подольше? Ну и всё в таком духе.

Сегодня дух того совета явственно витал в воздухе, но было одно разительное отличие. Несмотря на то, что общий настрой был весьма позитивный, сильно не хватало матери. Без неё в нашей компании, собравшейся за столом, зияла самая настоящая дыра.

И вроде бы витало что-то вроде маминой улыбки и вечной фразы:

— Мы вот тут посовещались, и я решила… — но всё же её сильно не хватало.

В ближайшее время должен был прибыть Креслав и привести последние новости по состоянию матери. Ещё он должен был привести Аду и Матрону. Да уж, сейчас я их перебранки между собой не очень хотел наблюдать.

— Итак, — сказал Борис, пользуясь тем, что пока мы были втроём, и можно было обсудить чувствительные моменты, которые при посторонних лучше было не затрагивать. — Военная прокуратура сняла с нас все обвинения подчистую. Мы с Димой возвращаемся к службе без понижения и даже без выговора. Все наши действия признаны полностью соответствующими уставу и ситуации.

— Это здорово! — сказал я, откидываясь на спинку кресла. — Я даже немного переживать начал, когда вас обвинить пытались.

И правда, когда начала подниматься волна про измену родине, мне было максимально не по себе. Я, конечно, видел, что большая часть генералитета данную идею не поддерживает, но при этом само по себе положение Ермолова было слишком уж высоким.

Поэтому, когда отец сказал, что все обвинения сняты, я действительно вздохнул с облегчением.

— Да, Салтыкову телеграмму послали, — вспомнил брат. — Уж не знаю, сколько времени ей потребовалось, чтобы дойти, но, главное, послали. А то наверняка, как узнает о прорыве, с ума сходить будет.

— Думаешь, узнает? — поинтересовался я. — Может, Тайный сыск замнёт?

— Куда там! — высказался мой отец. — Ты видел, сколько народа было? Сейчас сарафанное радио уже почти по всей империи раструбило. Такое не замнёшь. Вот, если бы нас всех тут демоны перемололи, тогда — да, скорее всего, замяли бы.

— Не перемололи бы, — уверенно ответил я. — Мы же с вами ого-го какие сильные! — и я для иллюстрации показал свой бицепс.

— Кстати, — указал на него отец. — Раз ты полностью поправился и тохарский огонь в тебе вновь возгорел, езжай-ка ты обратно в академию. Там и с Бутурлиным уже разобрались, наверняка, скоро начнётся учёба.

— А как же мама? — улыбка сползла с моих губ. — Она там лежит без сознания, без сил, а я уеду в столицу?

— Так лучше, — отец покачал головой. — Ни ты, ни Ада всё равно ей ничем не поможете, а в академии хоть учёбой вас отвлекут. Ну и новости всякие сможешь узнавать, — родитель подмигнул.

— Ну да, конечно, — ответил я, не скрывая сарказма. — Все первым делом же в академию приходят новостями делиться. Начиная от императрицы и заканчивая последним дворником.

— Не скажи, — усмехнулся отец. — Там новости всё равно раньше появляются, чем в нашем захолустье.