Анатолий Сергеевич кивнул, мол, при нас можно рассказывать всё, что угодно.

— Так вот, — сказал командир группы соглядатаев, — Чернышов ваш — бедолага, самый натуральный. Даром что бывший глава Генштаба. Метался туда-сюда несколько раз. Когда чаша весов начала склоняться в сторону Ликоморы, он почувствовал себя свободнее. Вернулся обратно в столицу, занялся делами, даже стал захаживать на работу. Ну а что? Нового начальника пока назначено не было. Вот он и не чувствовал себя достаточно вольготно. Решил, что, может быть, вообще не коснётся его это отстранение.

Тут у Салтыкова дёрнулась щека, и я понял, о чём говорил Светозаров. Но глава соглядатаев продолжал:

— Когда же битва на Ольхоне завершилась успехом наших войск, он стал реже выходить за пределы своего особняка в столице. А уж когда на неделе пошли слухи о смерти Ликоморы Болотовой, он и вовсе перебрался сюда, за город. Якобы сидит в ссылке тише мыши под веником.

— Какая это всё-таки удивительная, интересная способность флюгера. Как будто нюхом чует: где и когда нужно находиться. Когда наглеть, а когда тихонечко уткнувшись взглядом в землю, смотать удочки и свалить обратно в ссылку. И этом бесспорном умении господину Чернышову вообще никак не откажешь,

— Да уж, — хмыкнул Белоснежка. — Удивительная способность: акклиматизироваться в любой ситуации.

— Ну что ж, — сказал Анатолий Сергеевич, глядя на нас, — в путь, господа.

— Всегда готовы, — ответил я.

Со мной были мои друзья-стихийники и Тагай в качестве отрядного менталиста. Кроме Салтыкова и ещё нескольких безопасников, охрану мы с собой не тащили. Но Салтыков упомянул, что при себе у него имеется некий магический блокиратор.

— Ну, мало ли что, — добавил он. — С учётом ситуации с племянником Чернышова, которого словили на горячем, неизвестно, принимал ли лично Чернышов участие в уничтожении капища или доверил это кому-либо? С этим ещё нужно будет разбираться, как и с тем, какую меру пресечения использовать в отношении него. Пока же необходимо всё проверить и поговорить.

Управляющий усадьбой, услышав, кто прибыл в особняк, едва ли не сразу освободил проход и проводил всех нас в кабинет к Чернышову.

— Захар Григорьевич, — обратился к нему Анатолий Сергеевич.

Чернышов оторвался от бумаг, которые внимательно разглядывал, и с весьма недовольным взглядом стал взирать на нас. Недовольство его распространялось именно на тех, кого он считал «молодёжью».

— А кого это вы с собой притащили, Анатолий Сергеевич? — спросил он, у Салтыкова. — Мы же, вроде, договаривались о личной встрече?

— Видите ли… — проговорил Анатолий Сергеевич, садясь напротив Чернышова без спросу. — Ребята, в некотором роде, стали внештатными консультантами Тайного сыска. Поэтому нахождение их здесь строго обязательно.

— А что же вы тогда с собой не притащили сразу полк солдат? — поинтересовался Чернышов, и в голосе его я услышал вызов. Он совершенно нас не боялся.

— Ну, полк солдат, на мой взгляд, тащить преждевременно, — пожал плечами Салтыков. — Потому что пока вас обвинить, вроде бы, и не в чём, кроме некоторых нюансов. В отличие, разумеется, от других представителей вашей семьи.

— Это о ком идёт речь? — Чернышов, глядя на Анатолия Сергеевича, сверкнул глазами. — Наша семья — род честный и благородный. Мы верно служим империи на разных постах. Чернышовы никогда и ни в чём противоправном замечены не были.

В этот момент за моим левым плечом, не скрываясь, откровенно заржал Белоснежка, а вслед за ним фыркнул Гризли.

— Ну-ну, — сказал он. — Кристальной чистоты семейка. Клейма ставить негде.

Анатолий Сергеевич повернулся и подмигнул Тагаю. Тот подмигнул в ответ, показывая, что принял сигнал.

— Так вот, Захар Григорьевич, — сказал Салтыков, — для того, чтобы наш с вами разговор прошёл в более продуктивном, откровенном ключе, для начала скажите, пожалуйста: где вы спрятали накопитель из уничтоженного капища родовичей?

— Я не знаю, в чём вы, — нахмурив брови, ответил Чернышов. — О чем вообще речь? Я ни в чём подобном не принимал участия.

Салтыков с вопросом обернулся к Тагаю. Я тоже посмотрел на друга.

И тут понял: что-то пошло не так.

Выражение лица у Тагая было, мягко говоря, ошарашенным.

— Либо он говорит правду, — ответил мой друг, — либо я просто не могу считать его настоящих мыслей.

— Анатолий Сергеевич, да у нас тут налицо должностное преступление.

Я обращался к Салтыкову, но смотрел в это время в глаза Чернышову. Тот даже слегка вскинул подбородок, но визуального контакта не разрывал, пока он ещё выдерживал мой взгляд.

Начальник столичного Тайного сыска посмотрел на меня с удивлением.

— В каком смысле должностное преступление? — не понял он и перевёл взгляд на хозяина кабинета.

— В каком ещё может быть смысле? — ответил я, слегка усмехнувшись. — Получается, что господин Чернышов, уходя с поста главы Генерального штаба, прихватил с собой артефакт, который защищает его от ментального воздействия. Потому что, насколько я помню, гражданские лица к подобному доступа не имеют.

— Захар Григорьевич, как же так? — Салтыков уже понял, на что нужно давить, и обращался теперь к Чернышову, а тот всё ещё смотрел мне в глаза. — Давайте поступим так: вы выложите сейчас артефакт на стол, и мы с вами поговорим уже более предметно.

— Ничего подобного я делать не буду, — ответил на это хозяин кабинета. — Вы по большому счёту не имеете права так ко мне относиться и требовать от меня подобных вещей. Я, конечно, всё понимаю. Я на данный момент нахожусь, можно сказать, в опале, в ссылке. Но с такими обвинениями на меня набрасываться, это низко, господа. Я прошу вести себя достойно.

— Низко, говорите? — хмыкнул на это Салтыков. — А то, что ваш племянник лично пытался уничтожить капище на территории клана Морозовых, это не низко? Его, кстати, исключительно по счастливой случайности не убили и оставили в живых.

И вот в этот момент Захар Григорьевич разорвал визуальный контакт со мной и упёрся взглядом в пол. Мне показалось, что он даже вздрогнул при упоминании его племянника.

Анатолий Сергеевич тем временем продолжал:

— К тому же ваш племянник уже дал показания: и против вас, и против Болотовых. И вообще сидит и разливается буквально соловьём.

— Ой, дура-а-ак, — простонал Чернышов, схватившись за голову.

Причём это было настолько искренне, что не нужен был никакой менталист, чтобы всё понять. Чернышов положил локти на столешницу и уронил голову в ладони.

В кабинете на какой-то момент воцарилась тишина, которая длилась секунд пятнадцать, может быть, двадцать. Мы не мешали Захару Григорьевичу осознавать всё то, что с ним произошло.

После этого он выпрямился, причём сразу стало видно военную выправку. Осанка его не пострадала от долгого сидения в штабе. Потом он снял с правой руки небольшой перстень и положил его на стол.

— А знаете, что, Анатолий Сергеевич, — проговорил он с видом заядлого фаталиста. — Пошло всё к демоновой бабушке! Вот вам ваш артефакт от ментального воздействия.

Затем он встал, а мы даже немного напряглись, не зная, что он хотел сделать. Но Тагай только покачал головой, в жесте «не стоит опасаться». Чернышов подошёл к сейфу, открыл его и вытащил оттуда какие-то документы.

— Вот вам все те самые бумаги, которые мне в своё время передала Ликомора, и действуя по которым, по идее, можно выпить капище. Но я клянусь всем тем, что у меня осталось: я к ним не притронулся и пальцем. А этого дебилушку — моего родного племянничка, отправляйте хоть на каторгу, хоть куда. Задолбал меня! Идиот.

Признаться честно, от такого внезапного порыва все мы были немного в шоке. И сидели, глядя на него молча.

Первым отреагировал Салтыков. Он посмотрел на Тагая:

— Что скажешь? — спросил он.

— На данный момент наш уважаемый Захар Григорьевич искренен до невозможности.

Медведев сидел, оскалившись и странно улыбаясь.