— Будет тебе оплата, — ответил Голицын и сплюнул на пол. — Вечером привезут.

Ближе к вечеру, после окончания всех занятий, мы втроём с Костей и Тагаем сели прорабатывать план.

— А он прям зажал твою сестру? — недоумевал Костя.

— Да, — хмуро ответил я, — и должен за это понести наказание.

— Может, сообщить Бутурлину или Мартынову? — предложил Тагай, внимательно глядя на меня. — Просто подобной стычкой можно и карцер заслужить. Ну или что у них тут?

— По сравнению с честью семьи — карцер сущая ерунда, — я был непреклонен. — Что до Бутурлина с Мартыновым, то у них и своих дел наверняка хватает. Да и донесли им в любом случае. Но, сами поймите, с этой ситуацией я должен разобраться сам.

— Хорошо, — Костя долго что-то продумывал и теперь решился предложить какой-то свой план. — Тогда я предлагаю включить тревогу и под шумок всё сделать. Где находится рубильник, я уже успел подсмотреть.

— Тревога и построение вечером? — я с сомнением глянул на Жердева. — Нет, полагаю, не вариант. Во-первых, сразу же сбегутся преподаватели, во-вторых, это уже саботаж воспитательного процесса, а не простая разборка двух курсантов. Да и Толстой может ринуться на построение, памятуя прошлый раз.

— А ты тогда что предлагаешь? — спросил Костя, оглядывая нас. — Просто прийти к нему и дать в рыло?

— Таков был план, — скривившись, кивнул я. — Хотя сейчас понимаю, что в нём много недоработок.

— Вы только не ругайтесь, — сказал Тагай, отведя взгляд. — Я тут на всякий случай проверял пути отхода… — тут он всё-таки поднял глаза на нас и на вопрос, застывший на наших лицах, ответил: — Ну вдруг что, пожар там или потоп, а у нас из доступных средств спасения — только десантирование в окно. Вот я и прошерстил здание на предмет возможных путей эвакуации.

— И как? — поинтересовался я с нескрываемой иронией. — Нашёл подвал с драконом и золотом?

— Нет, лучше, — улыбнулся Добромыслов и указал рукой наверх. — Я нашёл общий чердак над всем корпусом. С этого чердака есть замечательный выход на крышу, чтобы была возможность очищать её зимой. А, как вы должно быть помните, у третьего и четвёртого этажей есть чудесные балконы, чтобы на них можно было вкушать кофий, глядя на рассветные звёзды.

Тагай переводил взгляд с меня на Костю и обратно, ожидая, пока мы проследуем за его мыслью. Впрочем, мне сразу стало понятно, что он предлагает.

— Ты хочешь, чтобы я спустился с крыши на балкон? — уточнил я и, увидев кивок друга, продолжил: — Хорошо, а как я вернусь обратно? И как мы избежим тревоги по всему этажу? Я ж не думаю, что наш дорогой Лёва будет терпеть мою компанию молча.

— Ну ты уж как-нибудь постарайся, чтобы он не сильно кричал, — хмыкнул Костя. — Прислуги у него в комнатах нет, это точно. На этаже тоже может никого не быть. А по поводу возвращения — ты же маг!

— Я — маг огня, — я взмахнул руками. — Могу там только всё спалить к чёртовой матери!

— А вот этого не надо, — проговорил Тагай, улыбаясь. — Это уже порча казённого имущества в особо крупных размерах. И повод отправить на Стену в виде каторжника.

Спустя десять минут мы уже стояли на лестницы возле двери на чердак. На ней висел обычный, явно не зачарованный замок.

— Одну секунду, — попросил Тагай и достал из кармана связку каких-то штырьков и крючков. — Р-раз, — и в лёгким щелчком замок остался в его руке. — Прошу.

Чердак оказался поистине огромным. Под ногами лежал утеплитель, чтобы важным князьям и графам ничего не продуло студёной зимой. А вся конструкция держалась на массивных брёвнах, делая пространство под крышей чуть ли не больше, чем стандартный этаж. Причём, оно практически не было никак использовано.

Затем мы аккуратно вышли на крышу, нашли балкон Толстого, на который я успешно и спрыгнул. Пока я буду «общаться» со своим сокурсником, мои друзья должны были скинуть вниз верёвку из обязательного набора в вещмешке, по которой я и заберусь обратно наверх.

Оказавшись на балконе, я затаился и прислушался. Дверь изнутри была распахнута в виду очень тёплого вечера. Но шум не вызвал никакой реакции. Внутри тоже было тихо только странные звуки, словно кто-то что-то жевал, доносились до меня.

Когда я вошёл в комнату, источник звуков стал очевиден. Лев сидел в кресле, держа в руках целый батон колбасы, и кусал прямо от него. У ног Толстого стояла корзинка, в которой было ещё много разной съедобной продукции

Широким шагом я подошёл к нему. Лев, увидев меня, замер, так и не донеся колбасу до рта. Я схватил батон дорогой «Конины» и отшвырнул его к противоположной стене. Затем схватил Льва за грудки, вытащил из кресла и попытался оторвать от пола, но это оказалось затруднительно.

— Ты что, сука, творишь? — прорычал я ему прямо в лицо. — Тварь ты охреневшая!

Толстой, на удивление, шустро оторвал мои руки от своего воротника и постарался меня ударить в лицо. Я едва увернулся и понял, что просто так я до сокурсника свою точку зрения не донесу. Придётся драться.

Он старался использовать преимущество в весе. Хотел всеми силами повалить, а затем подмять под себя, после чего уже практически безопасно для себя избивать. Но я таких повидал на своём веку не одного и не двух.

Прямым, коротким ударом я снова попал ему в нос. Тот свернулся уже по привычной траектории. К чести Толстого, надо сказать, что он только вздрогнул от боли, но продолжил драться. Несколько раз я был близок к тому, чтобы потерять равновесие от атак Льва.

— Что ж ты так не дрался, когда был «демоном»? — выпалил я, уходя от очередного захвата.

Толстой ничего не ответил, только напряжённо пыхтел, работая руками и иногда коленями. Но всё это могло сработать против Адена прошлого разлива. На меня такое подействовать не могло. Я отскочил, нанёс несколько успешных ударов в корпус, затем в шею и лицо. Лев начал оседать, я метнулся ему за спину и обхватил шею, взяв в удушающий захват.

— Значит так, скотина, слушай меня сюда, — зашипел я ему в ухо. — Больше я тебя ни предупреждать, ни бить не буду, понял? Ещё раз увижу тебя рядом со своей сестрой, или мне кто-то скажет, что видел тебя ближе, чем в пяти метрах от неё, твои родные получат урну с прахом, ясно? Сжигать я тебя буду постепенно, чтобы ты прочувствовал всю тяжесть своей вины!

— Отпусти! — прохрипел ставший пунцовым Толстой, и я ослабил хватку. — Мне твоя сестра вообще нахрен не упёрлась, придурок! Такие замухрышки, как она, меня вообще не интересуют! — я сдерживал себя, чтобы снова не сдавить шею Льва, хоть и видел, как вокруг пальцев того начали кружиться мелкие камешки, но давал возможность ему договорить. — Женщина должна быть такой, чтобы было за что ухватиться, а за твою сестру мне Голицын корзинку колбасы обещал, — и он ногой указал на завалившуюся на бок в пылу драки корзину. — Эту.

Нехотя я отпустил его шею. Потом посмотрел в глаза и сжал кулак, вокруг которого полыхнуло пламя.

— Я тебя предупредил! — проговорил я, глядя Льву в глаза. — Постарайся обуздать свою прямую кишку. И не ставить жизнь в зависимость от её желаний.

Толстой скривился, но ничего не ответил. Ему и так был ненавистен сам факт, что кто-то покусился на его личное пространство.

Я вышел на балкон, быстро поднялся на крышу и вернулся на чердак, откуда мы незаметно прошли в нашу комнату.

— Ну что, как? — спросил меня Костя, а в глазах Тагая читались те же вопросы.

Я же думал, что мне предпринять в отношении Голицына. Понятно, что действовать подобным образом вряд ли получится.

— Сказал, чтобы отстал от сестры, — ответил я, глядя сквозь друзей. — И мне показалось, что он понял. Но есть ещё один момент…

Договорить мне не дала сработавшая тревога. Но на этот раз к ней добавился искажённый усилителем голос Бутурлина:

— Все на плац с вещмешками! Повторяю, на плац с вещмешками! У вас есть три минуты на сборы!

Так как подготовкой к внеплановым поднятиям по тревоге руководил я, наши вещмешки были собраны и многократно проверены. К тому же мы ещё не раздевались для сна, поэтому три минуты нам не потребовались.