И тут мы упёрлись друг в друга горящими взглядами. Два абсолютно одинаковых тохарских характера, готовых вспыхнуть от любого трения, как сухая спичка.

— Ты — жалкое подобие на тохара, полукровка, — проговорил Даррен.

Вокруг меня вспыхнула стена огня.

— Я не позволю, — проговорил он, — чтобы меня обвиняли в предательстве. Я всегда всё делал ради собственной семьи.

Кольцо пламени вокруг меня начало сжиматься, но мне было плевать. В ответ на это я поставил собственное кольцо, служившее, в том числе, и щитом. Но моё кольцо, в отличие от его, начало расширяться, противодействуя его пламени.

— Может, я и полукровка, но обе ветки моей семьи и все остальные выходцы из Тохарской империи стояли плечом к плечу, когда к нам пришло десять легионов демонов. Мы стояли насмерть, как когда-то наши предки. И выстояли. А где в это время был ты? Отсиживался под землёй? От тохара в тебе только цвет шевелюры и остался…

В какой-то момент я понял, что столкнулся с действительно большой силой. Но я видел: цвет пламени Даррена был оранжевый, мой же значительно белее. Мой огонь был горячее, потому что в нём были капли того самого изначального огня. Огня бога.

Вдобавок к этому, где-то там, в глубине своего сознания, я чувствовал самодовольство Агноса. Он радовался и вкладывал мне мысли, что-то вроде: «Конечно, твоя сила выше, ведь с тобой Бог. Конечно, ты со временем станешь ещё сильнее, чем остальные».

Но при всём этом я понимал, что сил Даррену не занимать. Подобным образом мы можем мериться своими стенами огня сколько угодно, но это ни к чему толком не приведёт. Поэтому я, недолго думая, создал конструкт с самонаводящимися стрелами и десяток из них направил в Даррена Адена. Они замерли вокруг его головы с разных сторон, дрожа в ожидании моего финального сигнала, показывая всем своим видом, что готовы уничтожить моего противника.

Но мой предок оказался не так прост. В этот момент он выпустил в меня личный конструкт, сметая по пути мои стрелы. Я прямо увидел, как глаза его пожелтели и пламя взметнулось в них. А затем оно вылилось из этих глаз и хлынуло на меня водопадом.

Огненный щит, как всегда, был рядом со мной. И он снова оказался белее, чем тот огонь, который выплеснулся на меня. Водопад огня ударился о щит и стёк по нему со всех сторон, как дождь стекает со шляпки гриба, заливая жидким огнём всё вокруг.

Но, судя по всему, концентрации огня стало настолько много, что буквально всё в келье загорелось. Казалось, что загорелся сам воздух. Загорелась одежда на нас с Дарреном. Загорелись книги, стоящие на полках. Загорелся ковёр, лежащий на полу. Даже пыль, витающая в воздухе, вспыхнула. Всё внутри было объято пламенем. Начало плавиться. Огонь бушевал, как будто в клетке, и мечтал только об одном — вырваться оттуда.

А мы, в продолжение всего этого времени, не могли отнять глаз друг от друга. И вдруг, в какой-то момент концентрация превысила запредельную, и воздух вокруг нас взорвался.

Я понимал, что немного ошалел от подобного боя. Все вещи на мне сгорели, как и на моём противнике. Мы стояли голые, все в саже, но зато теперь я увидел, что у Даррена тоже есть такие татуировки, как у меня, после проведения ритуала с кровью Азарета.

И тут взгляд Даррена сменился на оценивающий.

— Ну что же, — довольно пробасил он, — здравствуй, правнучек. Теперь понятно, в кого ты такой.

Горислава Рарогова сопровождала императрицу в резиденцию Светозаровых. Резиденция эта находилась поближе к Уральским горам, где в своё время небольшое капище откликнулось непосредственно на зов императрицы и признало её своим проводником.

Добирались они туда ужасно медленно и очень нервно. Горислава была сама не своя от того, что видела. Дело в том, что императрица выглядела не просто плохо, а можно сказать, ужасающе.

В обозе лекарей было едва ли не больше, чем имперских гвардейцев. Карету специально переоборудовали для путешествия императрицы, обложив несчастную артефактами и накопителями. Живот у Екатерины Алексеевны был громаднейший, как будто она вынашивала минимум тройню. Императрица почти всё время стонала от боли, хотя не должна была ничего чувствовать из-за обезболивающих, которыми её накачали, но они уже не помогали.

Горислава всё время находилась рядом с Екатериной Алексеевной и при этом постоянно пребывала в состоянии тихого шока. Она сама рожала трижды и прекрасно понимала, что ничего подобного быть просто не должно. Но что ей, собственно говоря, оставалось делать?

Они ехали в резиденцию к капищу, и Горислава просто пыталась хоть как-то скрасить состояние Екатерины Алексеевны. Сжимая хрупкую невесомую руку своей бывшей вражины, она подбадривала её по-женски:

— Ничего-ничего. Разрешишься от бремени, и тебе обязательно полегчает. Наши чудесные лекари восстановят тебя, будешь как новенькая, вернёшься к правлению. Начнутся хлопоты о малыше или малышке. Всё обязательно наладится!

— Да уж, хорошо бы побыстрее, — не своим голосом отвечала императрица. — Я уж согласна, чтобы раньше искусственно вскрыли. Читала, что раньше так делали, если разродиться сил не хватало. Я так хочу, чтобы всё это прекратилось.

— Что ты, что ты! — обнимала её Горислава. — Нельзя о таком думать. Нужно думать только о будущем наследнике. Ты же смотри, какой он! Всё будет хорошо. Просто, видимо, тебе было на роду написано дать жизнь великому воину. Вот он поэтому такой сильный. И поэтому столько сил себе берёт. Потому что величайшие богатыри всегда много в себя впитывают сначала, но затем он родится и воздаст тебе сполна, Екатерина Алексеевна.

— Твои бы слова, — покачала головой императрица и побледнела от одного этого усилия. — До какому-нибудь богу в уши, но что-то кажется, не доносить мне его…

Горислава и сама понимала: то, что она видела, неестественное состояние. Не должно так быть, не должно. Беременность у императрицы не больше трёх месяцев, а такое впечатление, что уже больше срока.

Телепорта нигде поблизости от капища не было, поэтому всё это путешествие заняло больше двух дней. И все эти дни Горислава думала только об одном: а что, если капище не поможет?

Раньше она бы, может быть, сказала: «Да и боги с ней, с этой императрицей». Никто и не всплакнёт по ней. Сейчас же она с ужасом подумала: «Что же ждёт империю в случае, если императрицы действительно не станет? Наследника нет. Иосиф Дмитриевич хоть и хитёр, и опытен, но слишком стар, и у него наследников уже не будет, об этом все знают. Что же тогда? Смутное время? Не приведи боги».

«Лишь бы капище ей помогло, — думала она. — Лишь бы помогло».

Императрица уже давно не ходила сама. Она только лежала, иногда садилась на своём ложе. Горислава видела, что с каждым днём ей становится всё хуже и хуже.

Её буквально на носилках принесли к капищу. Само капище императрицы не было похоже ни на что из того, что Горислава видела раньше.

Это был шар из изумрудного мрамора, который медленно вращался в чаше, омываемой каким-то светящимся источником. И пусть место было не очень сильным, но достаточно ярким. И в этом, надо было признать, был свой шарм.

Когда императрицу положили, она попросила оставить её всех, кроме Гориславы.

— Послушай, — сказала она, — а как у тебя проходило вот это всё? Взаимодействие с твоим капищем? Подскажи. Я же ничего не знаю, что делать. Сама сейчас практически не в себе.

— Я вообще-то не очень помню, — ответила ей Рарогова. — Я была на грани жизни и смерти, поэтому капище само вытаскивало меня по мере сил, хотя бы по физической части. С сознанием там уже другой вариант был, а вот именно физическое здоровье капище восстановило само.

— Хорошо, — кивнула императрица. — Теперь оставь меня, пожалуйста. Я хочу побыть с капищем наедине. Буду просить о помощи.

Горислава кивнула и, совершеннейше не думая о приличиях, побежала в резиденцию Светозаровых. Там уже знали о приезде императрицы с подругой, потому не удивились, увидев Рарогову на пороге.