Мы с отцом развели небольшой костёр, используя запас дров, которые взяли с прошлой стоянки. И весь народ потянулся к костру, как будто тот стал неким центром нашего маленького мира, словно он обещал безопасность среди общей угрозы. Второй малый костёр развели уже без нашего участия для тех, кто дежурил у входа, чтобы они могли подходить и греться.

— Такое чувство, — проговорил отец, оглядываясь, — что нам нужно ставить дозорных не только снаружи, но и внутри, в глубине пещеры.

— Возможно, и стоило бы это сделать. Вот только я полагаю, никто туда не пойдёт добровольно, даже если мы прикажем, — отозвался Кемизов. — Так что, если хочешь устроить дозор внутри пещеры, придётся тебе идти туда самому.

— Это я уже понял, — хмыкнул отец и повернулся ко мне. — Ты что скажешь? Какие у нас есть варианты?

— Я бы очень хотел ответить, что нам сейчас нужно сняться и уйти в безопасное место, — ответил я. — Только, кажется, вариантов у нас попросту нет. Переждём буран и пойдём дальше. Поскольку никаких других возможностей для нас я просто не вижу.

Кемизов нехотя кивнул. Его примеру последовал и отец. Так мы и решили остаться на какое-то время в этой очень нехорошей пещере, которая буквально отталкивала.

Затем к нам подошёл лекарь.

— Раны у Гордея не очень серьёзные, — сказал он. — Но всё же парень находится в отключке. Всё, что было необходимо, я сделал. Если не придёт в себя до отхода, его надо будет везти как тяжелораненого.

— Принято, — сказал Кемизов. — Один неходячий — не страшно. Не переломимся.

Следующие часы прошли в тревожном ожидании неизвестно чего. Нет, понятно, что все ждали окончания снежной бури, но при этом в воздухе буквально висело ожидание чего-то ещё. Чего-то страшного и неминуемого. Я думаю, что каждый себе клялся, что не сможет уснуть в этом месте. И я был согласен: не самое лучшее место для ночёвки. Более того, вряд ли можно было выбрать худшее, но делать было особо нечего.

Кемизов, посидев у огня минут тридцать, не выдержал и принялся осматривать пещеру несмотря на то, что она вызывала у него лишь полное отторжение. Затем он подошёл к нам и сел между мной и отцом.

— Повторяться не буду, — сказал он. — Хотя мог бы ещё миллион раз сказать, как мне здесь не нравится. Но, судя по всему, когда-то это тоже была таверна. Только я не понимаю, что с ней случилось. Тут какие-то камни красные есть, бурые, словно облитые чем-то, и мне не хочется предполагать, чем именно. В углу я нашёл даже склад каменных лавок, как будто их просто сдвинули, расчищая пространство. И каменные столы там были. Но я могу предположить, что всё это убрали, чтобы не разгромили. Однако почему-то мне кажется, что причина кроется совсем в другом.

— Надо бы поспать, — сказал ему Борис.

Кемизов посмотрел на него, покачал головой и сказал только одну фразу:

— Я не смогу здесь спать.

Но, несмотря на это, через некоторое время он уже самозабвенно храпел. Мы разделили время дежурства, и четверо человек вместо двух постоянно дежурили у входа. Они должны были не только оповещать о приближении возможных демонов, но и следить за тем, когда закончится буран. Я же сидел возле самого огня, подпитывая его, и тоже был полностью уверен в том, что никогда не смогу заснуть в этой пещере. Но, видимо, постепенно усталость от пережитого и общий холод вокруг сделали своё дело, и я на какое-то время погрузился в дрему. Полагаю, этому способствовало ещё и то, что возле костра мы поели горячую похлёбку и запили её ещё более горячим глинтвейном. Горячее питьё со специями немного отогнало тревогу и чувство постоянной скованности.

С другой стороны, возможно, нас всех усыпило что-то иное. Но вот об этом думать я уже не хотел. Очнулся же я от резкого удара вбок, я бы даже сказал — от удара в мою энергетическую печень, и от окрика в сознании: «Очнись!»

Я пришёл в себя и понял, что у меня просто нереально жжёт в бок, как будто туда ткнули раскалённым прутом. И если я подниму бушлат и нижнюю одежду, то увижу волдыри. Но я понял, что это Агнос пытается привести меня в чувство. И надо сказать, что у него это отлично получилось.

Я открыл глаза и быстро огляделся. Первое, что увидел, как разведчик, который должен был сейчас лежать и приходить в себя, подкрадывается к дежурному, сидящему у малого костра — того самого, который был сделан специально для караула. Этот человек сидел и подкладывал хворост в огонь, чтобы тот не погас. И вот к нему со спины подкрадывался этот самый Гордей.

Уж не знаю, что именно мне показалось подозрительным в его поведении. Наверное, крадущаяся манера двигаться и вот это желание остаться незаметным, потому что в тот момент я ещё не видел ни ножа в его руке, ни безумного блеска в глазах. Но буквально за секунду я понял, что просто не успею помешать тому, что сейчас произойдёт. Даже если я крикну, всё равно Гордей успеет сделать то, что он задумал. И тогда я пошёл на крайние меры.

Я создал практически мгновенно самый слабый файербол, на который был способен, и швырнул его в Гордея. Тот как раз занёс нож над дежурным, но его снесло вбок. Он охнул и упал в паре метров от малого костра. Я же уже ринулся к нему, подлетел к барахтающемуся разведчику, с ноги выбил нож у него из руки и накинулся сверху, пытаясь обездвижить.

И вот теперь я увидел не только безумие в его глазах, но и пену на губах. При всём этом я понимал, что буквально не могу удержать Гордея. Он сопротивлялся с такой силой, что мне казалось, будто в него вселился какой-то демон. Причём высший.

В этот момент ко мне подоспел дежурный и помог скрутить разведчика.

— Вы не понимаете! Вы не понимаете, что вы делаете! — во время всего этого говорил Гордей. — Вы вообще ничего не понимаете! Мы — мясо, мы — фарш, мы — котлеты, мы — еда, мы — кушанье для Бельзияра! Мы должны поклониться ему и дать возможность вкусить наши души и тела!

Дежурный со страхом в глазах глянул на меня. Я же уже скручивал ноги Гордея.

— Сильно ударился головой, — прокомментировал я. — Вот и бредит.

Тем временем жар от яйца в боку не уменьшался. Правда, и не увеличивался.

— Мы все — рабы! — продолжал Гордей. — Мы должны склониться перед величием Бельзияра! Он — наш господин! И он уже идёт, чтобы вкусить наши души и тела!

— Есть у тебя что-нибудь, чтобы заткнуть эту глотку? — спросил я у дежурного.

Тот сначала покачал головой, а затем достал из кармана платок, которым закрывали голову и уши, повязывая его под шапку.

— Пойдёт, — сказал я.

Завязал узел, этот узел запихал в рот Гордею, а затем обмотал вокруг его головы хвосты платка.

Но он пытался продолжать:

— Пофеитель ифёт! Он сошрёт всех!

Возможно, он говорил что-то другое, но я понял это как: «Повелитель идёт и сожрёт нас всех». Буквально в тот момент, когда я закончил, рядом со мной оказались Артур Кемизов и отец.

— Что с ним?

— Да мозгами поехал, — ответил я.

— Интересно, это из-за ранения или из-за пещеры? — проговорил отец. — А если второе, то за какое время?

Видимо, он и в себе чувствовал некоторые изменения.

— Ну, он раньше нас тут был, часов на шесть, — прикинул Артур, — с того момента, как он пропал. Сколько он здесь именно просидел, сказать не могу.

— Слушайте, надо уходить, — проговорил отец.

— Я сразу говорил, что тут нельзя оставаться, — пожал плечами Кемизов. — Но и наружу идти нельзя. Там продолжается буран.

Я оглядел Артура с отцом. Затем прикоснулся к боку, где всё ещё грелось яйцо.

— Давайте уже выходить, — предложил Кемизов. — Уже без разницы: ночь, буран. Главное — живы останемся.

Я не спешил соглашаться, потирая бок, а затем сказал:

— Дайте мне полчаса. Я вам дам точный ответ на вопрос: что делать.

Сам же развернулся и вышел вон из пещеры. Недалеко от входа увидел достаточно ровную площадку. Ногой расчистил снег и сел прямо на неё, наплевав на метущий вокруг меня снег. Мне нужно было поговорить с Агносом.

Я точно понимал, что в пещере я этого сделать не смогу, но раз уж он меня привёл в чувство, значит, он знает, что происходит. Я глубоко вдохнул и закрыл глаза, погружаясь в медитацию.