Естественно, разговоры комсомольцев я слышал вполуха. Можно сказать, мозг мой работал здесь вторым планом. А первый план заняло внезапное сочинение.

Опять же, в известной мере я был и к этому готов. Подумав по дороге, решил: если пойдет беседа в это сторону, то заявлю, что вот, дескать, хотел бы послужить бумагомаракой… Ну, тут что правда, то правда — у меня в самом деле к этому способности есть. То бишь, в той жизни были… ну, значит, и теперь есть. И я действительно с удовольствием писал сочинения в школе на уроках литературы. И уже в двадцать первом веке в переписке в интернете, в комментариях на разных сайтах находил удачные формулировки, иной раз даже остроумные, чуть ли не скакал по образцу: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!..» Однако дальше этого дело не пошло.

Идя в комитет, я все это крутанул в памяти. И уж понятно, что тут не было большого труда предположить возможную проверку. Так ты пишешь? Ну, возьми-ка, напиши!..

Но, естественно, я не мог предположить тематику. Первое сентября!.. Логично, спору нет. Хм! Поехали.

Задача захватила меня. Я малость помучился, погрыз ручку, почиркал по бумаге… и тут озарило, с чего начать.

Мы давно привыкли и не очень задумываемся над тем, что отмечаем два разных Новых года: календарный — 1 января и учебный — 1 сентября. А ведь это интересно! Дело в том, что Новый год в январе мы празднуем лишь со времен Петра I . А до него началом года считалось именно 1 сентября. И это было разумно во времена сплошь крестьянской жизни на Руси: Новый год был привязан к окончанию летнего сезона, уборке урожая, подготовке к зиме. Поэтому торжественные линейки и собрания в школах и вузах — не что иное, как отзвуки давнего новогоднего веселья. И это справедливо…

Так сложилось начало текста, а дальше пошло-поехало, как по маслу. Как считать количество слов, я имел самое приблизительное понятие… Да какое, к черту, приблизительное! Никакого не имел. Один ориентир: примерно полторы страницы. Я и постарался сделать именно так. Написал, прочитал. Подредактировал. Вымарал одно, другое. Кое-что вписал. Переписал набело. По ходу дела как-то сами собой родились несколько удачных идиом. Вписал и их. Перечитал. Есть!

Я поднял голову. И члены комитета синхронно, словно по команде, тоже.

— Ну что? — спросил Хафиз. — Готов великий труд?

Я заметил, что он норовит выражаться с юморком, с иронией. То ли от души это идет, то ли уже растет в нем будущий политик…

— Более или менее.

— Лучше, конечно, более… Ну ладно, давай глянем.

Он вновь вскочил с ловкостью, к которой я начал привыкать. Я протянул листок.

Читал он, похоже, профессионально. Мгновенно схватывал сразу абзацы текста. Я делал лицо простодушное, но на самом деле следил зорко. И видел, что впечатление у него благоприятное. Хотя он и старается это не выдавать.

Он перевернул листок, прочел концовку. Вскинул взгляд, прочел еще раз — медленнее и вдумчивее. Я это отметил безошибочно.

— Ну что, — наконец, произнес он будничным тоном. — Про Петра, пожалуй, упоминать не стоит. Пусть что-нибудь нейтральное… Вроде: новый год в январе мы празднуем меньше трехсот лет…

Тут он призадумался. Прояснился:

— Что по историческим меркам совсем немного… Так! Числительные в художественном тексте — всегда словами, а не цифрами. Запомни. А в остальном… Ну, а в остальном — молодец! Для первого раза совсем неплохо. Можешь считать, что испытание выдержал. Давай так…

И он сказал, что свяжется с редактором газеты, потом со мной. А потом мы с редактором сами будем договариваться о формате совместной работы…

— Ну а я уж, будь уверен, тебя отрапортую по высшему разряду, — здесь секретарь вновь улыбнулся, сигнализируя, что шутит. — Ты вот что! Заходи-ка сюда завтра ближе к концу рабочего дня, и мы с тобой вместе к редактору сходим. Он мужик с норовом, но крепкий. Нормальный. С ним можно работать… Ну, сам увидишь.

Он еще поговорил о редакторе в хвалебных тонах, а я, пока шла речь, с некоторым удивлением осознавал, насколько мне интересно будет поработать в данном направлении. Раньше я об этом как-то и не думал. А теперь…

А теперь идея захватила меня. Единственно — я сказал Хафизу, что работаю в технопарке по личному распоряжению ЛСД, и каждый раз отпрашиваться у завсклада… Ну, это не очень, мягко говоря.

Он согласился:

— Ага! Разумно рассуждаешь. Кто у тебя завсклад?.. Козлов? Ну, нормальный мужик, не будем его подводить. Тогда слегка изменим план. Давай после работы. Задержимся немного, не помрем.

И объяснил, где находится редакция, сказал, чтобы я подгребал сразу туда. А он уже там будет ждать.

Я не усомнился в этом ни на секунду. Из беседы я вполне усвоил, что жизнь научила комсомольского вожака, как говорится, фильтровать базар. Ни одного слова пустого не говорить. Если сказал, что будет там — значит, будет.

На том и распрощались в самой дружеской форме, и Маша тоже любезно улыбалась, хотя и помалкивала. Видать, и ее комсомольская работа воспитала не балаболить зря.

Выйдя из комитета, я стал подниматься на пятый этаж. Глянул на часы: время было уже обеденное. Ладно, пойду наудачу. Застану, так застану, а нет, так нет.

Вот и знакомая дверь отдела кадров. Потянул — открылась. Вошел…

И сразу увидел Ларису Юрьевну. Она сидела за столом и аккуратно заполняла какой-то разграфленый лист. Подняла голову… и никаких эмоций не выразила.

— Василий? Здравствуйте. Какими судьбами?

— Волею начальства, — нашелся я не без остроумия. И пояснил, что декан химфака просил передать папку, не уточняя кому.

— Давайте мне, — она встала.

На сей раз она была в бежевом костюмчике «блузка-юбка», строгом, но с неуловимым налетом артистизма. Ухоженная, стильная, выглядела она сногсшибательно, что уж там говорить.

В папке оказались несколько бумаг. Письмо, какие-то списки. Лариса Юрьевна довольно небрежно полистала их. Пока это длилось, я четко зафиксировал, что в помещении мы двое, никого больше нет.

Прочитав, она утвердительно кивнула:

— Ясно. Спасибо, Василий.

И вскинула взгляд на меня. И что-то в нем озорно изменилось.

— Слушайте, я так часто вспоминала нашу встречу! Настоящая психологическая разгрузка. Вы прекрасный собеседник…

— Мне тоже интересно было поговорить.

— Так это же замечательно! Можно повторить.

Я сделал многозначительно-доброжелательное лицо:

— Конечно.

И мы договорились на послезавтра. На вечер. Прогуляться, потрепаться… Что-то в нашем диалоге осталось недоговоренное, и оба мы, кажется, понимали, почему. К чему идет наше знакомство. К тому, о чем не принято говорить вслух. Мы и не сказали ни слова. Все было очень благопристойно. Попрощались, и я пошел.

Обед, конечно, упустил. Комсомольские чай с печеньем были весьма слабым заменителем комплекса из четырех блюд, ну да что ж теперь! И я грустить на эту тему не стал. Не тот случай.

На складе я застал одного только Николая Савельевича. Как выяснилось, Раиса Павловна и Саша повезли на электрокаре какой-то материал в другой склад. Савельич же сидел в своем «офисе», что-то высчитывал на бумажке: умножал столбиком и делил уголком. При этом, естественно, сыпал инвективами: что-то не сходилось в расчетах.

— Ну, Родионов, — встретил он меня, еще раз добавив нецензурное, — за тебя высшие силы взялись!.. Сам Доронин, понимаешь, звонит…

Выяснилось, что декан со всей деликатностью попросил Козлова частично освободить студента Родионова от работы на сегодня. При условии отработки в субботу.

— … слыхал? В субботу выйдешь на работу, — Савельич напустил на себя важность и начальственно постучал колпачком ручки по столу. — Фронт работ я тебе найду. А сейчас ну-ка займись вот чем…

Он дал мне самое рядовое задание, вскоре появились Саша и Раиса Павловна, и остаток рабочего дня прошел по обычной колее. Без происшествий.

Когда мы с Сашей подошли к проходной, я почему-то подумал, что вот сейчас и Витек к нам подвалит… но его не было. А тут и Саша сказал, что ему надо по делам, в итоге возвращаться в общагу мне пришлось одному. С какой-то стороны оно и лучше: я шагал неторопливо, думал о том, что сегодня моя судьба явно какую-то интересную петлю заложила, и надо бы об этом поразмыслить поглубже…