Хотя некоторые, очень немногие ученые сомневаются в авторстве Иосифа Флавия и в этом случае[1768], здесь убеждение в его авторстве у большинства исследователей подкреплено очень серьезными аргументами[1769]; особенно важны комментарии Оригена, в которых он снова и снова подтверждает, что Иосиф не верил в мессианство Иисуса (Толк. Мф 2.17; Цельс 1.48; 2.13). Поскольку, по всей видимости, сообщение об Иакове подлинно, оно дает нам надежную основу для перекрестного анализа текста Свидетельства: отрывки из Свидетельства, наиболее схожие по тону и содержанию с отрывками из сообщения об Иакове, с большой вероятностью подлинны; а к тем частям Свидетельства, которые противоречат тенденциям текста, повествующего об Иакове, следует отнестись с наибольшим подозрением.

Пассаж, посвященный Иакову, проясняет и некоторые аспекты того, как могло звучать Свидетельство до христианской редактуры. И самое важное: мы видим, что в двадцатой книге Иудейских древностей Иосиф не чувствует необходимости объяснять происхождение и значение слова χριστιανοί, – не потому ли, что он объяснил его ранее, в книге восемнадцатой?[1770] Литературная структура Свидетельства также требует, чтобы фраза «χριστιανοί, именующие себя таким образом по его имени», следовала за упоминанием самого Христа[1771]. Раз он упоминает «Иисуса, именуемого Христом» в отрывке об Иакове, то возможность аналогичного упоминания в Свидетельстве многократно возрастает[1772]. Далее, казнь Иакова, совершенная Ананом младшим без согласия римских властей, возможно, подтверждает подлинность деталей смерти Иисуса, изложенных в Свидетельстве[1773]: обвинение со стороны иудейских лидеров, смертный приговор и казнь от рук Пилата[1774]. Поскольку казнь Иакова и споры вокруг нее происходили при жизни самого Иосифа, эти события, возможно, дают нам важный биографический контекст: указание на то, при каких обстоятельствах молодой иудейский аристократ мог впервые узнать об Иисусе, о различных слухах, окружавших его, и о том, как продолжалась деятельность вдохновленного им движения[1775]. Словом, какие бы аргументы ни приводились в пользу этого – так или иначе очевидно, что изучение Свидетельства всегда будет идти рука об руку с изучением пассажа, повествующего об Иакове. Джон Мейер, например, полагает, что именно через текст об Иакове пролегает кратчайший и надежнейший путь к решению всей проблемы Свидетельства[1776].

3. Что может сообщить нам анализ иноязычных версий Свидетельства? Пытаясь понять, что же мог сказать об Иисусе сам Иосиф Флавий – до того, как по греческому тексту прошлись христианские редакторы, – ученые по-прежнему используют иноязычные версии Свидетельства, в том числе латинскую версию Иеронима (ок. 340–420), сирийскую версию Михаила (XII в.)[1777] и арабскую версию Агапия (Х в.)[1778]. Помимо других содержательных дополнений, эти труды дают нам подсказки, позволяющие приблизиться к подлинным словам Иосифа. Если отрывок об Иакове указывает лишь на то, что имя «Христос» упоминалось в книге ранее, то латинская, сирийская и арабская версии, возможно, помогут понять, что именно о нем говорилось. В латинской версии Иеронима об Иисусе говорится так: «…верили, что он Христос» (credebatur esse Christus; Знам. муж 13)[1779]; в сирийской версии Михаила: «…думали, что он Мессия» (‘ytw hw’ mstbr’ dmšyh’; Хрон 4.91); наконец, в арабской версии Агапия «он, возможно, был Мессией» (fa-la’allahu huwa al-masīh; Всем. ист, т. 6)[1780]. Столь уклончивые мнения о мессианстве Иисуса, возможно, стоят ближе к оригинальному тексту Иосифа Флавия, чем известная нам греческая версия, хранящая на себе явные следы христианской редактуры[1781]. Однако стоит задуматься и о том, что христиане могли редактировать и арабскую версию, пусть и не так откровенно, как греческий текст[1782]. Например, там, где в арабской версии мы читаем: «Пилат приговорил его к смерти на кресте», вполне справедливо заподозрить здесь христианскую полемику против исламских преданий, отрицавших распятие Иисуса[1783]. Итак, можно осторожно заметить, что свидетельства иноязычных версий хотя и позволяют нам несколько приблизиться к оригинальному тексту, но вовсе не обязательно содержат точные слова Иосифа. Другие иноязычные версии, старославянская и эфиопская, не выдерживают критической проверки: они представляют собой не возвращение к изначальному тексту Иосифа, а, напротив, набор позднейших добавлений к нему[1784].

4. До какой степени известный нам греческий текст очищен от подлинных замечаний Иосифа Флавия, которые слишком сильно смущали христиан-редакторов? Разумеется, редакторы могли не только добавлять новые элементы, но и вычеркивать прежние; поэтому ученые задаются вопросом, дошло ли до нас все, что сказал Иосиф. Обсуждение этой проблемы повлекло за собой и вопрос о том, можно ли вынести какие-либо суждения о Свидетельстве на основе его непосредственного контекста – восемнадцатой книги Иудейских древностей, где оно стоит третьим в ряду описаний все более сильных народных волнений, случившихся в те дни, когда префектом был Понтий Пилат[1785]. Учитывая такое его положение среди этих «прискорбных» эпизодов, некоторые комментаторы – скажем, Роберт Эйслер – предлагают реконструкцию, согласно которой в подлинном рассказе Иосифа Флавия об Иисусе также присутствовало упоминание народных волнений вокруг него. Следовательно, образ Иисуса и первых христиан у Иосифа должен был изначально предстать в негативном ключе – ведь Иосиф считал их политическими и религиозными «бунтовщиками»[1786]. Как хорошо известно, подтверждение своей реконструкции Эйслер обнаружил в старославянской версии Свидетельства, которая, по его мнению, более близка к оригиналу, чем греческая. Христианские редакторы преобразили первоначально негативный образ Иисуса-революционера, придав ему более мирный и благостный характер, – и для этого то пропускали, то добавляли материал[1787]. Пожалуй, еще больше собственного творчества в реконструкции изначального повествования проявил Клайд Фарр, считавший, что в подлинном тексте Свидетельства отражался скандал с Паулиной и Мундом, о котором рассказывается сразу вслед за ним (И. Д. XVIII, 3.4). В этой истории с римлянкой Паулиной вступил в связь некий мужчина, обманом выдавший себя за божество. По мнению Фарра, в Свидетельстве, как и в этом рассказе, должна была разоблачаться история рождения от Девы (ср.: Ориген, Цельс 1.32)[1788]. Хотя со смелыми предположениями Эйслера и Фарра согласны лишь немногие, их работы заставляют задуматься о том, что, возможно, Иосиф писал об Иисусе и нечто, до нас не дошедшее[1789].