Свидетельства ясно говорят о том, что Ахмимский евангельский фрагмент – поздний документ, даже если мы и попытаемся выделить из него некий ранний субстрат, очистив его (хотелось бы надеяться) от позднейших сказочных добавлений. Встает и другой вопрос: точно ли имеющийся у нас Ахмимский евангельский фрагмент IX в. относится к «Евангелию Петра» II в., осужденному епископом Серапионом в начале III в.? В дошедшем до нас Ахмимском евангельском фрагменте нет никаких указаний на то, к какой книге он принадлежит; нет у нас и святоотеческих цитат из Евангелия Петра, которые можно было бы сравнить с текстом и разрешить этот вопрос. Кроме того, Ахмимский фрагмент вовсе не докетичен, как поспешили заявить многие сразу после его публикации[1626]. И если так, то причисление его к Евангелию Петра становится еще менее убедительным. В конце концов, Серапион сообщил нам лишь то, что Евангелие Петра использовали докеты в поддержку своих учений. Наконец, как показал Пол Фостер, связь между Ахмимским евангельским фрагментом и маленькими папирусными фрагментами, упомянутыми выше (150–200 гг.), довольно сомнительна[1627]. Итак, у нас нет достоверных свидетельств, позволяющих более или менее уверенно связать дошедший до нас Ахмимский евангельский фрагмент IX в. с каким-либо текстом II столетия, будь то Евангелие Петра, упомянутое епископом Серапионом, или какое-либо иное произведение конца II в. Учитывая фантастические черты Ахмимского фрагмента и его связь с поздними преданиями, едва ли целесообразно обращаться к этому евангельскому фрагменту в поиске исторического Иисуса.

Папирус Эджертона 2 состоит из четырех фрагментов. В четвертом сохранилась лишь одна нечитаемая буква. Третий – это несколько разрозненных слов, не складывающихся в связный текст. Первый и второй предлагают нам четыре (или, возможно, пять) историй, параллельных материалу Иоанна и синоптиков. Связанный с ними фрагмент текста содержится также в Кельнском папирусе 255[1628].

Во многом эти фрагменты – параллели к новозаветным Евангелиям. Первая история полна аллюзий на Четвертое Евангелие. Утверждение Иисуса в строках 7–10 (Ἐραυνᾶτε τὰς γραφάς· ἐν αῖς ὑµεῖς δοκεῖτε ζωὴν ἔχειν ἐκεῖναί εἰσιν αἱ µαρτυροῦσαι περὶ ἐµοῦ…) вполне выводится из Ин 5:39, 45. Ответ законников (строки 15–17; εὗ οἴδαµεν ὅτι Μωϋσεῖ ελάλησεν ὁ Θεός· σὲ δὲ οὐκ οἴδαµεν πόθεν εἷ), по-видимому, взят из Ин 9:29, а упрек Иисуса (строки 20–23а; εἰ γὰρ ἐπιστεύσατε Μωϋσεῖ, ἐπιστεύσατε ἂν ἐµοί· περὶ ἐµοῦ γὰρ ἐκεῖνος ἔγραψεν)[1629] отражает Ин 5:46. Попытка побить Иисуса камнями (строки 22–24) – параллель к Ин 10:31, а утверждение, что люди не могут этого сделать, ибо «час еще не пришел» (οὔπω ἐληλύθει αὐτοῦ ἡ ὥρα, строки 25–30) – эхо Ин 7:30 (οὔπω ἐληλύθει ἡ ὥρα αὐτοῦ). Упоминание Иисуса как «Господа» (строка 30) звучит явно вторично. Вторая история в основном параллельна синоптикам. В третьей снова сочетаются иоанновские и синоптические элементы. Вступительное заявление: «Учитель Иисус, мы знаем, что [от Бога] ты пришел, ибо то, что ты делаешь, свидете[льствует] превыше всех пророков» (строки 45–47), основано на Ин 3:2 и 9:29 (ср. также: Ин 1:45; Деян 3:18). Использование слова «учитель» (διδάσκαλε) в Папирусе Эджертона вторично по сравнению с транслитерацией ῥαββί у Иоанна (Ин 1:38) и, возможно, связано с его появлением в Мк 12:14а («Учитель, мы знаем, что Ты справедлив»). Вопрос, заданный Иисусу в строках 48–50 («Позволительно ли давать подать царям по праву их власти? Платим мы им или нет?») взят из Мк 12:14b и параллельных мест – однако, похоже, изначальный смысл его утрачен. Чувства Иисуса в строке 51 (ἐµβρειµεσαµενος) напоминают о Мк 1:43 (ἐµβριµησάµενος), а его вопрос: «Зачем устами своими зовете меня “учитель”, если не слушаете, что я говорю?» (строки 52–54) напоминает вопрос у Луки: «Что вы зовете меня “Господи, Господи!” и не делаете того, что я говорю?» (Лк 6:46). Остальные слова в этом речении Иисуса – парафразе Ис 29:13 – это отголосок Мк 7:6–7 и параллелей.

Анализ этих фрагментов приводит Кроссана к выводу, что P.Egerton 2 отражает традицию, предшествующую каноническим Евангелиям. Кроссан полагает, что «Евангелие от Марка напрямую зависит от нее» и что она дает нам свидетельства «той стадии, когда традиции синоптиков и Иоанна еще не разошлись окончательно». Со вторым утверждением соглашается Кёстер, говоря, что в P.Egerton 2 мы находим «до-Иоанновы и до-синоптические языковые характеристики, еще существующие бок о бок». Он считает маловероятным, что автор этого папируса мог быть знаком с каноническими Евангелиями и «сознательно составлял свой текст, выбирая из них отдельные фразы»[1630].

В теории Кроссан и Кёстер, возможно, правы. Однако возникают серьезные вопросы. Во-первых, в «Евангелии Эджертона» присутствует редактура, внесенная Матфеем и Лукой[1631]. Есть и другие указания на то, что Папирус Эджертона по сравнению с каноническими Евангелиями вторичен. Множественное «цари», возможно, вторично по отношению к единичному «кесарю», которого мы находим у синоптиков (а также в Евангелии Фомы 100). Льстивое «то, что ты делаешь, свидетельствует превыше всех пророков», возможно, отражает Ин 1:34, 45, и снова напоминает о позднейших благочестивых христианских приукрашиваниях, призванных преувеличить то уважение, которое питали к Иисусу современники[1632].

Второй вопрос возникает в ответ на заявление Кёстера, согласно которому ситуация, когда автор P.Egerton 2 «сознательно составлял свой текст, выбирая отдельные фразы» из канонических Евангелий, неправдоподобна. Но разве не то же самое делали Иустин Мученик и его ученик Татиан? Иустин составил Гармонию синоптических Евангелий (ок. 150 г.), а лет двадцать спустя Татиан написал свою гармонию всех четырех новозаветных Евангелий, Диатессарон. Если они, жившие во II в., могли составлять свои гармонии, выбирая одну фразу из того Евангелия, а другую из этого, – почему этого не мог делать автор Папируса Эджертона 2?

Примеры можно найти в цитатах из творений Иустина Мученика, где порой совмещается материал двух или более Евангелий. В 1 Апол 15:9 читаем:

В 1 Апол 15:10–12 Иустин, комбинируя материал Матфея и Луки, создает из них пространное речение, которое воспринимается читателями как целостное высказывание. Однако это не единый текст: он сплавлен из множества элементов.

В 1 Апол 16:9–13 Иустин составляет по памяти «слово» Иисуса, на самом деле – «попурри» из текстов синоптиков, а в одном случае, возможно, и с влиянием Иоанна. Однако у этих материалов, выбранных из разных контекстов, есть общее тематическое единство, позволяющее им гармонично сочетаться. Речения в P.Egerton 2.1 и 3 по композиции очень схожи с этим «словом Господним» у Иустина.

Третий вопрос связан с предположением Кёстера о том, что смешение «иоанновых» и синоптических элементов первично, а разделение их, которое сохранилось в дошедших до нас канонических формах, вторично. Если Кёстер прав, то «Евангелие Эджертона» и правда надлежит датировать серединой I в., как полагает Кроссан. Его просто не могли написать позже, если к нему обращались синоптики. Но если так, самое время спросить: почему же до нас не дошло ни одного другого фрагмента, ни одной цитаты, ни одного упоминания, вообще ни одного свидетельства о существовании такого необычайно древнего Евангелия? Как вышло, что ни один другой папирус, ни одно внеканоническое Евангелие, ни одна святоотеческая цитата не подтверждает существования этой единой традиции, предшествующей синоптикам и Иоанну?