Подведем итог: все сомнения относительно подлинности Свидетельства основаны на мнении, будто слово christianus, как и Христос или Мессия, с самого начала имело классическое христианское значение. Однако те, кто так думает, упускают из виду, что прозвание «Христос» не представляло проблемы для античного историка – проблема и для иудея, и для язычника была в другом: признать, что распятый Иисус является тем самым Мессией, которого предсказывает Писание. Об этом ясно говорит Павел: «Для иудеев соблазн, а для эллинов безумие» (1 Кор 1:23).
Вот почему доверять Свидетельству можно – и стоит принимать его всерьез[1933].
Заключение
Теперь мы можем вернуться к замечаниям старославянского текста Войны о мудреце и чудотворце. Как и многие другие современные исследователи[1934], Хансак считает их все христологическими дополнениями. Основа этого суждения прямо связана с теорией двух источников для синоптических Евангелий: если считать наиболее надежным свидетельством Евангелие от Марка, то достаточно прочесть Мк 1:14: «После же того, как предан был Иоанн, пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие [благовестие] Царствия Божия». Это понимается так, что Иисус, освобожденный наконец от наставничества Иоанна или постоянного сравнения с ним, начал проповедовать в Галилее истинное христианство, открытое для всех народов, а затем был казнен в Иудее, – лишь вследствие несчастного стечения обстоятельств и иудейской нетерпимости. При таких условиях всякий, кто упоминает Иисуса и его не бранит – уже христианин; следовательно, любой намек на евангельские события в писаниях Иосифа Флавия необходимо отвергнуть как сомнительный. Мы постарались показать, что эти условия, заданные либеральной теологией, не отвечают содержанию текстов, в особенности керигме Павла и взглядам древних христианских авторов. Из них мы видим: предположение, что Иисуса обожествили позднее, в результате влияния греческой культуры на христианство, не должно приниматься априори: оно как минимум спорно и нуждается в тщательном обсуждении. В заключение мы видим, что восприятие Свидетельства Иосифа очень сильно зависит от того, как мы воспринимаем само христианство. И наоборот, Свидетельство Иосифа помогает нам разглядеть зарождение Павлова христианства – необычной ветви на мощном иудейском древе Движения Иисуса.
Теперь, если мы рассмотрим старославянский текст Войны как перевод первой версии греческого текста Иосифа – возможно, с небольшими изменениями, – нам придется объяснить ту странную эволюцию, которую мы наблюдаем в его трудах. Мы видим в ней три стадии:
1. В старославянском тексте, имеющем ощутимый иудейский колорит, рассказ в целом короче и менее подтвержден документами, чем в греческом; однако имеются значимые отрывки об Ироде, Иоанне Крестителе, Иисусе и даже об Аврааме.
2. В стандартном греческом тексте Войны информации намного больше, однако все, даже отдаленно связанное с христианством, исчезает. Секретари Иосифа отшлифовали стиль, однако допустили несколько неточностей, связанных с топографией Иудеи и иудейскими обычаями.
3. В Иудейских древностях, которые Иосиф Флавий писал самостоятельно, в отрывках, параллельных повествованию Войны, он расширяет охват и добавляет дополнительные документы; кроме того, появляются замечания об Иисусе, Иоанне Крестителе и Иакове, названных по именам, однако характерных иудейских деталей в этих отрывках мало. Свое замечание об Иисусе Иосиф начинает той же фразой, что и в старославянском тексте Войны, из чего мы видим, что он ее не забыл. Эти замечания не упоминаются в «кратком содержании», приведенном в начале каждой книги, – в сущности, в предварительных набросках, сделанных до редактуры сочинения в целом[1935].
Наблюдения, приведенные выше, позволяют нам принять простую теорию этой эволюции. В 67 году, прибыв в Рим в качестве высокопоставленного пленника, Иосиф, возможно, слышал там о Christiani, однако от его социального кругозора они были далеки, – тем более что он был близок к семейству Флавиев. У него не было причин связывать христиан с движением иудейского чудотворца, – которое он, живя в Иудее, по всей видимости, не мог не заметить. Итак, мы можем выделить три фазы: первая – ретроспективное уважение к иудейскому чудотворцу и суровое осуждение его необдуманной казни и ее последствий. Этой стадии соответствует Война на арамейском языке, известная Маре бен Серапиону, которую Иосиф затем самостоятельно перевел на греческий и опубликовал. Затем, обнаружив (после 75 года), что движение Иисуса живо и процветает, и это – те самые «христиане», подозрительные личности, угрожающие иудейской идентичности, он понял, что сказал слишком много: он начинает изымать (возможно, поспешно) существующие списки Войны и «подчищать» их при помощи секретарей, которые и подготовили второе, исправленное и улучшенное издание, официальное одобренное властями. Наконец, ко времени составления Иудейских древностей при Домициане (ок. 93 г.) христианское движение приобрело в Риме некоторый социальный вес, так что не упоминать о нем было уже невозможно, – хотя Иосиф постарался говорить о нем сдержанно и не связывать его ни с какими современными ему иудейскими лагерями. Он умудрился даже поместить Иоанна Крестителя в книгу спустя несколько лет после смерти Иисуса.
Предположение о создании второй редакции Войны и поспешном изъятии первой позволяет объяснить несколько феноменов. Во-первых, мы понимаем, почему в памяти иудеев Иосиф остался предателем, – несмотря на то что его подчинение римлянам не слишком отличалось от подчинения Йоханана бен Заккая, основателя раввинистической традиции. С другой стороны, от авторов-христиан до нас доносятся слухи, что Иосиф писал нечто важное и был знаменит своей беспристрастностью. Так, Ориген в своей полемике с Цельсом пишет, что Иосиф исследовал причины падения Иерусалима и гибели Храма:
Он мог бы сказать, что причиною всех этих испытаний для народа стала попытка убийства Иисуса, ибо они обрекли на смерть Христа, предсказанного пророками. Однако, сам того не желая, он недалек от истины, когда говорит, что все эти бедствия обрушились на иудеев в возмездие за убийство Иакова Праведного, брата Иисуса, прозванного Христом, ибо они убили его, несмотря на его явную праведность (Цельс 1.47).
Этот отрывок, в котором Ориген сочетает Иосифа и Егесиппа, показывает: Ориген знал, что Иосиф писал об этом предмете, однако не мог найти и процитировать соответствующее место из книги. Так и Евсевий связывает начало иудейских бедствий со смертью Иисуса, ссылаясь на Иосифа – но не приводит точных цитат.
Иисус в Коране и других раннеисламских текстах
Сулейман Мурад
Коран и исламская традиция проявляют особое отношение к Иисусу, ставя его выше всех прочих людей, не считая пророка Мухаммеда. Понять это помогает не столько обилие, сколько тон и стиль упоминаний об Иисусе в Коране и исламских преданиях. Отставив в сторону проблему составления Корана, можно сказать: основная причина, по которой Иисус так важен для движения Мухаммеда[1936] – в том, что он, согласно Корану, предсказал появление арабского пророка:
А вот Иисус сын Марии сказал: «О сыны Израиля! Я послан к вам Аллахом… чтобы сообщить благую весть о Посланнике, который придет после меня, имя которого будет Ахмад» (Коран, 61.6)[1937].
Неудивительно, что мусульманские ученые начали искать «упоминания» о Мухаммеде в текстах иудейских и христианских писаний. Самый известный пример – проповедь Иисуса в Ин 15:23–16:1, цитируемая Ибн Исхаком (ум. 767), автором самой авторитетной биографии («Сиры») Мухаммеда:
