Новая эпоха, обладающая мессианскими чертами, воспевается и в гимне, найденном в Кумране (Песнь Праведного 4QHa [4Q427], фрг. 7 I–II), где появляется персонаж сверхчеловеческой природы. В Риме надежды не сбылись, ибо ожидаемый ребенок родился девочкой. Но в том же году тот же консул Поллион председательствовал в сенате во время назначения Ирода царем Иудейским (см.: И. Д. XIV, 14.5). Быть может, нечто мессианское ощущалось и в Ироде – во-первых, поскольку он пришел восстановить царство Израилево, занятое парфянами, во-вторых, поскольку родом был не иудей, как предписывало Второзаконие (17:15). Возможно, его права на престол подтверждались стихом из Быт 49:10: «Не отойдет скипетр от Иуды… пока не придет Мессия, которому принадлежит царство, и народы послушают его»[1900]. Иными словами, Мессия мог прийти извне (см.: Ин 7:27).
Все это указывает на своего рода «дух времени», общее ощущение того, что на наших глазах Небеса сближаются с землей. Этому сопутствовали обстоятельства, хорошо засвидетельствованные у ессеев – пророчества и исцеления, то есть умение проникать мыслью в суть вещей и соответственно действовать. С этим можно связать и веру в воскресение: во время суда над Павлом в Синедрионе апостол называет себя фарисеем и говорит о воскресении; саддукеи не соглашаются с ним, но фарисеи говорят: «Ничего худого не находим мы в этом человеке; если же дух или Ангел говорил с ним, то не будем противиться Богу» (Деян 23:9).
Таким образом, когда появился Иисус – человек выдающийся, способный творить чудеса, – вполне естественно было связать его с небесами и увидеть в нем «того пророка, который должен прийти» или, по крайней мере, правителя (Ин 6:14–15). Сам он называет себя Сыном Человеческим, о котором говорится в Дан 7:13 (Мф 8:20) и входит в Иерусалим как сын Давидов (Мф 21:1–11). Кстати, стоит подчеркнуть, что в раввинистическом иудаизме способность творить чудеса уже не считалась доказательством истинности притязаний чудотворца (вав. Б. Мец 59b); более того, Книга Даниила была исключена раввинами из книг Пророков и перемещена в раздел Писаний (вав. Мег 3а).
Подводя итоги, мы можем сказать, что приписывание Иисусу сверхчеловеческого происхождения и достоинства не было чем-то невозможным для иудаизма в Иудее того времени; однако большинство современных исследователей считает Евангелие от Марка, где Иисус изображен наиболее «человечным», древнейшим из Евангелий, а Евангелие от Иоанна, где Иисус намного больше «похож на Бога», – самым поздним, и строит теории, согласно которым он был «обожествлен» позднее, по образцу греческих и римских божественных героев.
О канонических Евангелиях
По мнению Августина, канонический порядок Евангелий соответствует хронологическому порядку их написания и каждый редактор знал своих предшественников, причем первым и последним из них были ученики Иисуса, Матфей и Иоанн (Согл 1.2.3). Августин писал, что четыре Евангелия, несмотря на видимые различия между ними, гармоничны: Иоанна, Матфея, Луку и Марка символизируют орел, лев, телец и человек (см.: Откр 4:7), что, в свою очередь, отражает природу Христа – божественную, царскую, священническую и человеческую. Августин показывает, как рассмотрение Евангелий с разных сторон позволяет свести их расхождения к минимуму. Этот апологетический метод, разработанный Августином против тех, кто из-за противоречий в Евангелиях подвергал сомнению их истинность, считался вполне удовлетворительным вплоть до эпохи Просвещения.
Современная наука, начиная с XVIII века, следовала за Августином в одном: она также считала Евангелие от Иоанна самым поздним и наиболее богословски утонченным из четырех. Поскольку исследователи стремились найти исторического Иисуса за рамками богословия и религиозной веры, они сосредоточились на синоптических Евангелиях и на их зависимости друг от друга. Иоганн Якоб Грисбах, впервые проведший детальное сравнение синоптических текстов, в 1783 году заключил, что редактор Марка, почти не имевший собственного текста, пользовался текстами Матфея и Луки, и поддержал традиционное мнение о зависимости Луки от Матфея[1901]. Марк намного короче, однако истории, общие с Матфеем и Лукой (тройная традиция), у него обычно длиннее. Вот довольно тривиальный пример, показывающий, что Марк искусно комбинировал материал Матфея и Луки:
Мф 8:16: «Когда же настал вечер, к нему привели многих бесноватых».
Мк 1:32: «При наступлении же вечера, когда заходило солнце, приносили к Нему всех больных и бесноватых».
Лк 4:40: «При захождении же солнца все, имевшие больных различными болезнями…»
В 1832 году Фридрих Шлейермахер, не считавший, что Евангелие от Матфея написано очевидцем событий, опубликовал свой труд о Папии Иерапольском[1902], который – насколько понял его Шлейермахер – говорил о двух источниках: о Евангелии, которое написал Марк (причем ином по сравнению с Евангелием от Марка в его нынешнем виде), и о собрании логий, к которому обращался Матфей (и от которого зависел Лука). Из этого впоследствии развилась «теория двух источников»: Матфей и Лука независимо друг от друга комбинировали Марка с собранием речений Иисуса, обозначаемым как Q, добавляя к этому дополнительный материал и проводя над всем этим редакторскую работу. В том же, что касается датировки Евангелий, были приняты с небольшими поправками выводы Гарнака[1903]: Марк – между 65 и 70 гг., Матфей – 70–75 гг., Лука и Деяния – 79–93 гг., и Иоанн – 80–110 гг.
Эти выводы повлекли за собой значительные последствия, которые можно вкратце изложить так:
1. В сравнении с Марком Матфей – намного более «иудей по духу», а кроме того, у него есть речение Иисуса о Петре как о главе Церкви (Мф 16:18). Это указывает на некое возвращение иудейского духа в Евангелие, по-видимому, связанное с формированием централизованной Церкви и церковной ортодоксии. Все это происходило уже после посланий Павла.
3. Развитие богословия от Марка к Иоанну указывает, что божественность Иисуса – позднейшее измышление, связанное с влиянием греческой культуры или даже философии, а не первоначальная иудейская черта. Впрочем, это мнение трудно примирить с предыдущим тезисом о возвращении иудейского духа.
4. Поскольку Евангелия в целом обрели свой нынешний вид и авторитет весьма рано, едва ли можно найти у раннехристианских писателей какие-то важные дополнения к ним.
Однако все это можно поставить под вопрос. Во-первых, Теория двух источников – отнюдь не твердо установленный факт. Она предполагает, что Матфей и Лука независимы друг от друга. Например, в вышеприведенном примере можно допустить, что Матфей и Лука, каждый по-своему, сократили длинную фразу Марка – «при наступлении же вечера, когда заходило солнце», – но невозможно предположить, будто Марк «склеил» вместе тексты Матфея и Луки. Однако, если говорить серьезно, текстуальных совпадений Матфея и Луки, отсутствующих у Марка, огромное множество – от 250 до 300 по разным подсчетам – и невозможно все их объяснить случайностью. В некоторых случаях совпадают умолчания и пропуски слов. Это объяснить легче; но немало и таких мест, где дословно повторяются слова и выражения. Вот один пример, взятый из истории расслабленного в Капернауме: у Матфея и Луки имеется пять общих слов, которых у Марка нет:
Мф 9:7: ἀπῆλθεν εἰς τὸν οἶκον αὐτοῦ – «он [расслабленный] пошел в дом свой».
Мк 2:12: ἐξῆλθεν ἔµπροσθεν πάντων – «вышел пред всеми».
Лк 5:25: ἀπῆλθεν εἰς τὸν οἶκον αὐτοῦ [греческий текст] – «и пошел в дом свой».
