У Иосифа Флавия можно отметить три особенности таких движений, особенно важные в палестинской политике. Во-первых, селяне постоянно мобилизуются и образуют значительные движения, выдвигая предводителей из местных. Во-вторых, перед нами одно из немногих свидетельств того, что некоторые израильские традиции не только активно развивались среди иудейских, галилейских и самарянских крестьян, но и были настолько влиятельны, что определяли собой те социально-политические формы, которые принимало народное сопротивление и возрождение. В-третьих, из всех случаев, подтвержденных текстуальными свидетельствами, это едва ли не единственный пример воспитания простого народа в духе израильских традиций, – и знак того, что фигуры Моисея, Иисуса Навина и юного Давида не только оставались живы в народной памяти, но и вдохновляли на борьбу против иерусалимского первосвященства и римских господ. И наконец, необходимо отметить, что из всех народных движений обновления и сопротивления именно эти по своей социальной форме, социокультурным характеристикам и политическим последствиям более всего сравнимы с Движением (или Движениями) Иисуса.

Властные «слуги» Иерусалимского Храма: книжники, фарисеи и прочие диссиденты

Отчасти потому, что в Евангелиях книжники и фарисеи тесно связаны с первосвященниками и преследуют те же интересы, в них, как правило, не видят потенциальных противников иерусалимской власти. Но у Иосифа Флавия, да и не только у него, мы видим, что при определенных обстоятельствах группы книжников могли «уходить в оппозицию». Краткий обзор предшествующих противостояний книжников с высшим священством и имперской властью поможет увидеть их разногласия с Римом и римскими марионеточными правительствами в более широком ракурсе.

Иисус Бен-Сира, ученый книжник из Иерусалима, ясно дает понять, что и он сам, и другие мудрецы-книжники изучали Тору, пророчества и премудрость предков, стремясь давать иерусалимской храмовой власти мудрые советы по управлению государством. Историческая социология именует эту роль (книжным/интеллектуальным) «служением» (Сир 38:24–39:11)[825]. Именно такую роль – роль советников, законодателей, представителей хасмонейского высшего священства, – отводит Иосиф Флавий книжникам и фарисеям во II–I вв. до н. э. (И. Д. XIII, 10.6, 16.1–2). Вопреки утверждениям, согласно которым фарисеи впоследствии отказались от своей политической роли и посвятили жизнь личному благочестию[826], Иосиф Флавий повествует о том, что и при Ироде они играли важную роль в политике храмовой власти, – как «легальная оппозиция» Ироду и союзники священнической аристократии (И. Д. XVII, 2.4; Жизнь 21, 197–203).

Однако обычно мы недооцениваем степень противостояния книжников, фарисеев и других «служителей»-интеллектуалов с той самой священнической аристократией, от которой они зависели как служители храмовой власти. Во многих текстах, созданных книжниками и сейчас называемых «апокалиптическими», звучит резкое неприятие и самой имперской власти, и первосвященников, сотрудничавших с ней. В Видении Зверя (1 Ен 85–90), сочиненном, очевидно, в виде отклика на репрессии Антиоха Эпифана, даже выносится приговор Второму Храму: хлеб в нем осквернен, и в будущем возрожденном Израиле Храма не будет (1 Ен 89:73; 90:29). Современное ему Послание Еноха (1 Ен 94–104) осуждает богатых священников-аристократов за угнетение бедняков[827]. В видениях и истолкованиях Дан 7–12 (особенно 10–12) маскилим активно противостоят как священникам-аристократам, так и Антиоху Эпифану с его репрессиями (Дан 11:20–35).

Оппозиция книжников сохранялась и при первосвященстве Хасмонеев, героев Маккавейского восстания против имперских нападений в эпоху эллинизма. Когда Хасмонеи забрали первосвященство, большая группа книжников и священников в знак протеста удалилась в пустыню и основала в Кумране новую «общину завета». Другие книжники, в особенности фарисеи, вернулись к традиционной роли советников на службе храмовой власти и высшего священства. Однако не прошло и нескольких десятилетий, как сотни фарисеев, при ранних Хасмонеях занимавших выгодные места у трона, выступили с оружием против Александра Янная, наследника Хасмонеев, решившего вести завоевательные войны, – и многих из них он распял (И. В. I, 4.3, 4.6; И. Д. XIII, 13.5–14.2).

Псалмы Соломона показывают, что многие книжники, даже вполне довольные правлением Хасмонеев, резко неприязненно встретили римское завоевание и римскую власть – и ждали освобождения, которое должен был принести помазанник, сын Давидов (Пс. Сол 2; 17). Фарисеи, вопреки велению Ирода, отказывались присягать на верность его власти и Риму. Ближе к эпохе Иисуса Иосиф упоминает три знаменательных акции, устроенных книжниками. Когда Ирод лежал на смертном одре, двое почитаемых учителей вместе с учениками сбросили золотого римского орла, которого царь воздвиг над главными воротами Храма, – и по царскому приказу их сожгли живьем (И. В. I, 33.2–4; И. Д. XVII, 6.2–4). Десять лет спустя, когда римляне уже правили Палестиной напрямую, через наместников, несколько других учителей, в том числе фарисеи, организовали движение против уплаты податей кесарю, утверждая, что израильтяне обязаны хранить верность только Богу, своему единственному господину и царю (И. Д. XVIII, 1.1, 1.6). Здесь мы встречаем у книжников важную параллель с народными движениями, протестовавшими против нарушения заповеди «не сотвори себе кумира», особенно нельзя было чтить иных богов своим трудом и его плодами. Примерно поколение спустя последователи этих радикальных учителей начали убивать видных священников, сотрудничавших с римлянами. При римском правлении книжники и фарисеи, активно выступавшие против высшего священства и римлян, несомненно, составляли меньшинство. Иосиф Флавий ясно дает понять, что «первые из фарисеев» заняли видное положение в первосвященнической «хунте», образовавшей в 66–67 гг. н. э. своего рода временное правительство для удержания власти над мятежным населением и переговоров с римлянами. Однако учителей-книжников, более или менее активно противостоявших первосвященникам и римским правителям, было хоть и меньше, но тоже довольно много.

Оценка источников

Непрестанные критические размышления и дискуссии приводят нас к серьезным вопросам о том, как же надлежит обращаться к Евангелиям, нашим главным источникам по изучению «Иисуса, явленного в контексте», – и сейчас исследователи все чаще принимают во внимание предпосылки и подходы, перечисленные нами выше.

После трактовки Евангелия от Марка, которую дал Вреде около ста лет назад, стало очевидно, что прямая реконструкция исторических событий на основе евангельских текстов невозможна, – поскольку и «Марк», и другие Евангелия обладают своими целями и своей точкой зрения. В результате исследователи Иисуса начали рассматривать Евангелия как простые сборники «преданий» об Иисусе, а затем – в рамках «критики форм» – разработали сложные приемы для воссоздания «истории синоптической традиции». Однако в критике форм, основанной на предпосылках, свойственных пост-гутенберговской культуре печатных текстов, а равно так же во многих ее адаптациях, предпринятых (в основном либеральными) исследователями, изучавшими личность и мир Иисуса, к тому, что признавалось устным преданием, подходили так же, как к фрагментам письменного текста. Современные кросс-культурные исследования устной коммуникации в целом и хранения устных преданий в особенности убедили нас, что критика форм не способна выполнить свое обещание и дать нам доступ к «подлинным» речениям Иисуса. Поиск «изначальной» или «древнейшей» формы речения или иного предания – это поиск призрака, никогда не существовавшего в действительности[828].