Мы не в силах понять ни мотивы Иуды, ни того, что в итоге думал о нем Иисус. Был ли Иуда предателем? А если был, то что он предал? Просто указал врагам на Иисуса, раскрыв его личность? Нет, Иисуса и так все прекрасно знали. Выдал тайное место молитвы Иисуса? И снова нет: Иисус, желая вознести молитву, покидал Иерусалим, и в Гефсиманию, с ее оливковой рощей, доступной для всех, он приходил часто.
Важно попытаться понять, что нам достоверно известно о причинах ужасной смерти Иисуса в 30 г. н. э.?[1052] Иисус пришел в Иерусалим из Галилеи, чтобы праздновать Пасху. Понтий Пилат привел тысячи своих солдат из Кесарии Приморской в Святой Город, чтобы поддерживать порядок во время торжества. Паломники прибывали туда отовсюду, особенно из Парфии, с востока, и с запада из Рима, чтобы отметить ежегодное торжество. Город наполняла мессианская и эсхатологическая горячка, когда иудеи начинали отмечать – точнее, заново переживать – тот момент, когда Бог вступился за них и спас их от власти фараона, выведя их из Египта «рукою крепкою и мышцею простертою». Кроссан описывает политическую и социальную обстановку этого момента так: «Каиафа и Пилат, несомненно, единодушно решили еще до начала праздника, что при любом нарушении порядка нужно действовать незамедлительно и жестко, и, возможно, во имя будущего блага стоит даже в самом начале кого-нибудь распять»[1053]. Каиафа и Пилат, обязанные хранить порядок на фоне потенциальных кризисов и, скорее всего, имевшие поддержку многих священников из саддукеев, неизбежно должны были видеть в Иисусе опасность, ведь он мог взволновать буйные толпы (самый нестабильный из всех социальных институтов), – так что его мгновенно удалили с общественной арены и заключили в тюрьму. Возможно ли, что некоторые иудейские вожди, желавшие его арестовать, надеялись, что это временная мера, которая защитит Иисуса от опасности? Возможно ли, что их благие намерения повлекли за собой дурные последствия?
Как соотносятся две толпы из описания последней недели жизни Иисуса: толпа, приветствовавшая его при входе в Иерусалим, – и толпа, которая кричала: «Распни его!»? Быть может, никак? Но в любом случае, толпа – это сигнал опасности для хранителей общественного порядка.
Что мы можем знать об учении Иисуса?
Рудольф Бультман и его последователи, которые по сути дела задавали тон в сфере исследований Нового Завета с 1940-х по 1970-е годы, старались преуменьшить важность наших знаний об историческом Иисусе. Вот что говорил сам Бультман:
Я действительно думаю, что мы не в состоянии узнать почти ничего о жизни и личности Иисуса [daβ wir vom Leben und von der Persönlichkeit Jesu so gut wie nichts mehr wissen können], поскольку раннехристианские источники не проявляют к ним интереса и более того, носят фрагментарный характер и часто передают легенды, а других источников, повествующих об Иисусе, не существует[1054].
На эти слова часто ссылаются, но их редко цитируют точно. Для нас же достаточно того, что это мнение Бультмана оказало огромное влияние на мысль во всем мире, особенно после Второй мировой войны, и до сих пор воспринимается некоторыми специалистами по Новому Завету как аксиома. И это положение стало эталоном, по которому сверяют все «новые» данные психобиографии. Но у нее совершенно иная парадигма интерпретации доступных источников!
Христиане серьезно относятся к жизни Иисуса, полагая, что вера в него есть вера в конкретного человека, совершившего нечто крайне важное для верующих в него. И они просто обязаны знать что-то об Иисусе как человеке; о том, что он сделал; о том, почему он собирал вокруг себя толпы; о том, кем он себя считал и почему он умер на кресте у западной стены Иерусалима. И хотя Бультман воздерживался от любого изучения деяний Иисуса, Сандерс благоразумно вернул их в наше поле зрения, а те, кто пользуется психобиографическим методом, помогают нам понять (или хотя бы предположить), почему Иисус действовал так, как о нем рассказывают. Ближе к концу данной главы мы познакомимся с этим аспектом «Исследования Иисуса». Психобиография ставит поступки Иисуса в центр внимания, и движет ей явно не христианская догматика (иными словами, она не стремится доказать истинность христианства).
Впрочем, крайне важно помнить: пусть поступки Иисуса значимы и должны быть частью любого критического изучения его жизни или составления краткой биографии, но не меньшее значение, – а для каких-то специалистов даже и большее, как это утверждал Бультман, – имеет то, что мы можем узнать об учении Иисуса. Сторонники психобиографического подхода ставят перед нами такой вопрос: что мы можем знать о мыслях Иисуса?
В этой сфере коренной перелом совершил покойный Давид Флуссер, профессор Еврейского университета в Иерусалиме, человек творческий и необычайно эрудированный. В исправленном и дополненном издании книги «Иисус» Флуссер заострил внимание на представлении Иисуса о любви. Это особенно достойно внимания: в начале ХХ века еврейские интерпретаторы уничижительно описывали Иисуса как обезумевшего учителя, который призывал своих последователей любить тех, кто мог убить их. Так, в 1910 году Клод Монтефиоре, возглавлявший Либеральную иудейскую синагогу и относившийся к Иисусу с глубоким уважением и старавшийся подходить к нему объективно, уверял, что любить врагов «невозможно», с чем согласятся все евреи[1055].
В отличие от прежних еврейских авторов, отвергавших Иисуса из-за очевидно абсурдной заповеди о любви к врагам (Мф 5:44), Флуссер создал серьезную научную книгу, где он рассказывает о том, как Иисус представлял любовь, и говорит об этом так прекрасно, как никто прежде. Флуссер считал, что у евреев, современников Иисуса, появилась достойная внимания «новая чувствительность». Подобно им, Иисус знал, что любовь должна распространяться на всех и быть подобной милости Божьей (Лк 6:36, Мф 5:4)[1056].
Я много лет общался с Флуссером – и начал яснее понимать учение Иисуса. Иисус учил тому, что ограниченная любовь – это всего лишь своекорыстная привязанность. Взрослея, начиная размышлять о жизни, мы можем вдруг осознать, что не представляем, кто нам друг, а кто – враг, и более того, мы можем увидеть, что такое разделение человечества искажает реальность. И если мы не стремимся любить врагов, как нам достичь мирной жизни, где их нет? И вероятно, призыв любить врагов вовсе не безумен – и может указывать на новый порядок в мире. Он соответствует призыву Иисуса подставить другую щеку; таким образом, Иисус – великий мыслитель, и в его суждениях нет никаких ошибок. Если любовь не требует затрат, можно ли считать, будто силу ей дает любовь Божья?[1057]
Влияние Иисуса на лучших из тех евреев, что последовали за ним, объясняется именно этим: его представлениями о любви. Павел постоянно говорил о том, сколь много значит вера, но, сравнивая веру, надежду и любовь, он подчеркивал, что любовь из них больше (1 Кор 13). И евангелист Иоанн, хотя и делал акцент на важности глагола «верить», также чувствовал силу учения Иисуса о любви и утверждал, что Иисус дал новую заповедь: ученики Иисуса призваны любить друг друга так, как он возлюбил их (Ин 13:34–35; 15:12, 17).
Несомненно, Иисус выделяется среди иудейских мыслителей во всей их истории. Он призывал любить всех, включая врагов, и это было сутью его учения. Появившиеся во второй половине XIX века либеральные биографии Иисуса придавали чрезмерное значение этой стороне жизни и учения Иисуса (особенно это касается Гарнака), не обращая внимания на апокалиптический аспект, но все же очевидно, что Иисус придавал любви большее значение, чем другие иудеи, включая тех, что стоят за возвышенной этикой «Поучений отцов» («Пиркей Авот»). Что, на мой взгляд, заслуживает тут особого внимания, так это мучительный социальный контекст, в котором учил Иисус: иудеи страдали и из-за того, что Палестину оккупировали римские войска, и от гнета книжников и священников, владевших цитаделью учености и традиций в Иерусалиме.
