Иисус полагает примерно так же. Для него евнухи – это «презираемые люди, которые, подобно детям, получат почетное место в Царстве Божьем, потому что сейчас принадлежат к отверженным», и он высказывает «таинственное предположение о том, что есть люди, намеренно примкнувшие к отверженным, чтобы в грядущем обрести эту особую честь». Но это не имеет никакого отношения к самому Иисусу, поскольку он надеялся занять почетный пост в Царстве Божьем в силу того, что был потомком Давида. Он не отождествляет себя с евнухами, вольными или невольными, и его слова о них «не имеют никакого отношения к половому чувству, но становятся понятными в свете представлений, существовавших в мире позднего иудаизма»[1000].

Наконец, Швейцер переходит к на вид бессмысленной истории с проклятой смоковницей. Это отражение апокалиптических ожиданий позднего иудаизма – идеи о том, что даже естественный мир примет участие в преображении и станет приносить плоды в великом изобилии. Так, в Апокалипсисе Варуха есть попытка представить большой урожай, собранный в грядущем с одной виноградной лозы. По мнению Швейцера, историческая суть этого эпизода сводится к следующему: Иисус осудил дерево, богатое листвой, которое обмануло будущего Мессию, испытывавшего голод. Его суд в данном случае есть предвосхищение его будущей власти над естественным порядком, подобным образом он отобрал двенадцать учеников, которые будут править двенадцатью коленами Израиля (Мф 19:28): «И в этих, и в других словах мы имеем дело с обетованиями и приговорами, которые станут реальностью, как только Иисус примет свою мессианскую власть». История с проклятой смоковницей есть просто один из подобных знаков, и «чем больше они цепляют наше внимание, тем понятнее они с точки зрения мира позднего иудаизма, то есть мира Иисуса»[1001].

Швейцер завершает диссертацию кратким обзором итогов своей критики психиатрических исследований Иисуса, и приводит четыре важнейших вывода.

1. [Евангельский] материал, на который опирается аргументация данных работ, по большей части исторически недостоверен.

2. Когда же используется исторически достоверный материал, ряд действий и высказываний Иисуса кажется авторам патологическим по той причине, что они мало знакомы с мышлением той эпохи и не могут верно их оценить. Некоторые ложные выводы объясняются и тем, что авторы не понимают особых проблем, с которыми сталкивался Иисус во время своего общественного служения.

3. На основании таких ложных предпосылок и симптомов, которые представляют собой чистую гипотезу, авторы создают картины заболевания, которые представляют собой вымысел и, более того, не вполне соответствуют типичным клиническим проявлениям тех болезней, которые они находят у Иисуса.

4. Те немногие симптомы, которые можно признать исторически достоверными и обсуждать с точки зрения психиатрии, – то высокое значение, которое Иисус придавал себе, и, быть может, галлюцинации в момент крещения, – не позволяют сделать вывод о наличии у Иисуса психического заболевания.

Эти выводы говорят о том, что Швейцер надежно отделил свой образ Иисуса (такого Иисуса, который считает себя грядущим Мессией) от психопатологических портретов, представленных тремя психиатрами. Первые два вывода касаются их неосведомленности в истории, особенно относительно источников и обстановки в поздней Иудее, в которой формировались представления Иисуса. Третий уже прямо связан с самой психиатрией, в частности там говорится, что они использовали свои диагностические категории без должной четкости и обоснованности. Однако четвертый вывод оставляет дверь для психиатрического изучения Иисуса в будущем, пусть даже она лишь слегка приоткрыта. Там говорится о том, что значение, которое себе придавал Иисус и, возможно, галлюцинации в момент крещения можно обсуждать с психиатрической точки зрения, хотя они и не указывают на наличие у Иисуса психического заболевания.

Из двух потенциальных тем для дискуссии, упомянутых Швейцером, более перспективной, на мой взгляд, является «то высокое значение, которое себе придавал Иисус», поскольку оно прямо связано с вопросом о том, страдал ли он бредовым расстройством (то есть не отражает ли это манию величия и параноидальное мышление). При рассмотрении темы оптимальный вариант – сосредоточиться на том, что психиатры называют идеями отношения или бредом отношения. Как уже отмечалось, Хирш ссылался на те тексты Евангелия от Иоанна, где Иисус относит к себе предсказания пророков – и тем, по мнению Хирша, «проявляет одну из характерных особенностей параноиков, которые относят к себе все что можно из увиденного или прочитанного»[1002].

В современных психиатрических диагностических протоколах параноидный тип шизофрении и бредовое расстройство включают в себя «идеи отношений» или «бред отношений». Как гласит «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам» (DSM), частью таких «идей отношения» могут быть мысли о том, что некоторые жесты людей, отрывки из книг или газет, слова песен или другие элементы обстановки намеренно обращены к субъекту или что случайные события имеют особое значение, причем интерпретация этих событий обычно соответствует бредовым идеям субъекта[1003].

Однако случай Иисуса отличается от тех, при которых сейчас диагностируют параноидную шизофрению или бредовое расстройство: «идеи отношений» в социокультурном окружении Иисуса имели важное значение. Если сама социокультурная среда поддерживает «бред отношений», как относиться к словам психиатров о том, что Иисус страдал бредом, считая себя грядущим Мессией, о котором провозгласили пророки? Фактически, в этом и суть аргументации Швейцера, сказавшего, что авторы-психиатры «слишком плохо знакомы с миром мысли той эпохи, чтобы должным образом принимать его во внимание»[1004]. Достойно внимания то, что о том же говорит «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам». Описание параноидной шизофрении там сопровождается следующим замечанием:

Это позволяет усомниться в утверждении психиатров о том, что идеи отношения Иисуса указывают на бред: лишь современники Иисуса могли бы сказать, в какой мере подобные идеи были бредовыми. В самом деле, если исходить из того, что в ту эпоху все, кого это волновало, единодушно ожидали прихода Мессии – и, в принципе, ничего не мешало кому-нибудь из тех времен поверить, что он и есть Мессия. Если бы Иисус заявил, что он римский император, это было бы нечто совершенно иное. В то же время, учитывая, сколь важным был для тогдашнего общества приход Мессии, можно себе представить, что вопрос о том, не бредит ли Иисус, должен был вызывать жаркие споры и у его современников. Только они бы спорили не о бредовой природе идей отношения, но о том, не обманывает ли Иисус сам себя, относя к себе мессианские пророчества.

Достойно внимания то, что, по мнению Швейцера, вопрос о психическом здоровье Иисуса никак не был связан с этими идеями отношения. Скорее, его родные увидели, что Иисус изменился по необъяснимым причинам, а книжники критиковали его по политическим мотивам. Хотя вопрос о том, кем он себя считает, был поднят на суде, тот факт, что Иисус провозгласил себя грядущим Мессией, не подтолкнул судей к выводу о его психическом расстройстве (о том, что он пребывает в самообмане).