Однако немедленно вслед за тем (Ин 1:35–37) евангелист изображает, как Креститель посылает к Иисусу своих учеников. Здесь Бультман делает весьма вероятное предположение, согласно которому некоторые из учеников Иисуса прежде были учениками Крестителя[1570]. Такое их происхождение может объяснить важную роль Крестителя в этом Евангелии. Он значим настолько, что сам вынужден подчеркивать, что он не Христос (Ин 1:20; ср.: Ин 1:8), что «идущий за мною стал впереди меня» (Ин 1:15, 30). Так он подчеркивает разницу между ними.

Быть может, неудивительно, что Марк (Мк 1:14–15) проводит четкую границу между временем трудов Крестителя, окончившихся его арестом, и началом служения Иисуса. Такую последовательность часто считают исторической, и она не противоречит ни остальному рассказу Марка, ни рассказам других синоптиков. Однако у Четвертого Евангелиста все по-другому – у него служения Крестителя и Иисуса совпадают по времени, и Иисус ожидаемо демонстрирует свое превосходство (см. особ.: Ин 3:22–23, 36; 4:1). Иисус и Иоанн изображены как соперники в деле крещения, и эту странность приходится смягчать замечаниями о том, что Иоанн (и это довольно очевидно) в то время был еще на свободе (Ин 3:24), а также, как бы спохватившись, о том, что Иисус не крестил народ, это делали только его ученики (Ин 4:2). (Ни в одном Евангелии нигде больше не говорится о том, будто ученики кого-либо крестили.) Что сказать об этом? Заявления Крестителя о том, что Иисус больше его (например, Ин 3:27–37), несомненно, вымышлены Иоанном Евангелистом: но с кем здесь спорит Иоанн? Возможно, с синоптиками: однако изображение двух конкурирующих служений у Иоанна Евангелиста явно противоречит четкому разграничению этих двух периодов у Марка, и это навлекает на Иоанна подозрение в том, что его рассказ основан на богословских, но не на исторических предпосылках. Если же версия Иоанна основана на знании реальной истории – как и откуда он получил эти знания?[1571]

Мысль о независимости Иоанна от синоптиков лучше сочетается с возможной исторической ценностью его Евангелия, чем мысль противоположная. Однако то, что Иоанн знал труды синоптиков и обращался к этим трудам, не обязательно означает (вопреки тому, что пишет Морис Кейси[1572]), будто все предания об Иисусе и вообще все исторические предания у Иоанна исходят от них. Особенно остро встает эта проблема в повествовании о Страстях, где Иоанн, очевидно, рассказывает о тех же событиях, что и другие евангелисты, и по большей части в том же порядке. Отличия в рассказе Иоанна, большие и малые, иногда объяснимы как вымысел: Иисус сам несет свой крест и не нуждается в помощи Симона Киринеянина. Иногда они более загадочны. Хотя в рассказе Марка о суде перед Синедрионом (Мк 14:55–65) Иисуса приговаривают к смерти за то же, что и у Иоанна, а именно за богохульство (ср.: Ин 10:33), Иоанн опускает этот рассказ, который мог бы стать отличной кульминацией повествования об аресте[1573]. Кроме того, Иоанн дает другую хронологию или датировку смерти Иисуса в отношении к иудейскому календарю. Возможно ли, что эта датировка не связана с богословскими целями Иоанна, а основана на других свидетельствах или традиции?[1574] Если датировка отвечает его богословским целям – а некоторые экзегеты об этом спорят, – то можно ли предположить, что здесь именно богословская аргументация выросла из традиционной датировки, а не наоборот?

Можно ли определить Евангелие как отдельный жанр? Если да, то каково его происхождение? Изобретен ли он Марком или заимствован? Быть может, Евангелия – это βιοῖ, если не в современном, то в античном смысле? Часто предполагают, что если даже в содержании своей книги Иоанн не опирался ни на Марка, ни на синоптиков в целом, то о самой книге Марка он должен был знать, чтобы написать свое Евангелие, поскольку именно Марк создал этот жанр. Однако так ли это? Биографии или жизнеописания выдающихся религиозных деятелей были хорошо известны в Античности: от «Моисея» Филона до «Жизни Аполлония Тианского» Филострата, не говоря уж о жизнеописании Давида в 1 и 2 Цар (1 Цар 15:35 – 2 Цар 20:22). Современные читатели, взяв в руки Евангелие и начав его читать, не сомневаются в том, что читают βιός (жизнеописание) религиозного лидера[1575].

Однако канонические Евангелия выделяются среди других βιοῖ тем, что в каждом из них кульминация приходится на подробный рассказ о последнем путешествии Иисуса в Иерусалим, его аресте, суде (или судах) над ним, распятии, смерти и погребении. В каждом случае гробница затем оказывается пустой. Иными словами, все они заканчиваются рассказом о Страстях, причем во всех случаях и последовательность событий, и содержание рассказа примечательно схожи (Мф 21:1 и далее; Мк 11:1 и далее; Лк 19:28 и далее; Ин 12:12 и далее). Таким образом, этот период можно отличить от так называемого общественного служения (описание которого у Иоанна заметно отличается от других). Откуда взялось это деление на две части, другим βιοῖ несвойственное: результат ли это литературной зависимости (других от Марка) или традиции (существования отдельного предания или преданий о Страстях)? Классическая критика форм отдает предпочтение второму ответу. Предание о Страстях сложилось рано из-за той значимости, которую имела смерть Иисуса для богослужения (литургии Страстей?) и проповеди, из которой впоследствии выросло богословие[1576]. В этом случае жанр Евангелия является, в значительной степени, скорее развитием традиции, а не изобретением какого-либо отдельного автора.

Каковы следствия вопроса о жанре для исторической ценности Евангелия от Иоанна? Если жанр Евангелия представляет собой развитие традиции, то повествование Иоанна, по самой своей природе, становится более вероятным источником исторической традиции, чем если бы Иоанн был «ответвлением» Марка или синоптиков в целом. То же применимо, mutatis mutandis, и к рассказу о Страстях. Более того: если этот рассказ у Иоанна отличается от синоптиков не только там, где уместно ожидать редакторских изменений, но и в других отношениях (например, здесь нет суда перед Синедрионом, дана другая дата смерти Иисуса по иудейскому календарю), в этом может отражаться не литературная зависимость, а знание какой-то более ранней традиции.

Все канонические Евангелия – это повествования об общественном служении Иисуса, в которых имеются важные общие элементы. Во всех них служение начинается со встречи Иисуса с Иоанном (Крестителем) и заканчивается распятием и погребением. В центре служения стоит, по-видимому, осевая серия событий, включающая чудесное кормление Иисусом множества людей. Помимо этого, Иисус учит, совершает чудеса или знамения (Иоанн), спорит с другими иудеями. Некоторые другие древние писания, дошедшие до нас и также названные «Евангелиями», этих общих сюжетных черт не имеют. В сущности, они вообще не имеют сюжета. Быть может, именно этого следует ожидать от писаний из Наг-Хаммади, по всей видимости, гностических – таких как Евангелие Фомы и Евангелие Истины. С другой стороны, такие писания, как Евангелие евреев и Евангелие Петра – это повествования, однако в них не заметно зависимости от Марка (хотя, впрочем, об их реальном содержании нам известно немного).

Сюжетный характер канонических Евангелий предполагает и их историчность, однако, разумеется, ее не доказывает. И Матфей, и Лука, по-видимому, зависят от повествования Марка. (Таким образом, сравнивая Иоанна с синоптиками, мы сравниваем не одно с тремя, а одно с одним.)[1577] Рейнольдс Прайс, мой коллега с факультета английского языка и литературы Университета Дьюка, называет Евангелие от Марка интереснейшей книгой на свете[1578]. Марк волнует так, как не волнуют ни Матфей, ни Лука – быть может, потому, что вопрос о сущности и роли Иисуса у него еще остается открытым. Иоанн – совершенно другое дело. В каком-то смысле он не волнует совсем, поскольку характер главного героя не разворачивается в ходе повествования. Иисус остается одним и тем же: «Богом, шествующим по земле»[1579]. Знал ли Иоанн Марка или нет – он от Марка не зависит. Повествование у Иоанна не столь связно, оно дробится – не только не зависит от Марка, но, может быть, и ему предшествует. (Кстати сказать, когда Иоанн, повествуя о служении Иисуса, показывает, что оно длилось два с лишним года и проходило в основном в Иудее и Иерусалиме, – такое описание, при всей его богословской утилитарности, по сути своей не является чем-то невероятным.)