В-четвертых, не следует пренебрегать вопросом: «Почему?» Наша задача, как историков, реконструировать – в рамках правдоподобия и вероятности – не только то, что произошло, но и то, почему это произошло. Мы не только изучаем разрозненные данные, но и связываем их друг с другом причинами и следствиями. Размышляя над реконструкциями, к каждой я задавал этот вопрос – «Почему?», хотя для Кроссана он серьезнее, чем для Эллисона, и ставит больше проблем. Мне понятны ход рассуждений Кроссана и его логика, приведшая к выводу о том, что «Иисус изменил свой взгляд на миссию и проповедь Иоанна»[2074], но я все же спрашиваю: почему? Кроссан утверждает, что представление Иоанна «перестало казаться адекватным» и Иисус развил «свою характерную весть»[2075]. Но почему? Какие факторы заставили его совершенно иначе оценить весть Иоанна – и создать свою? На мой взгляд, в теории Кроссана есть серьезный пробел: на этот вопрос он, по сути, так и не дает ответа[2076]. С другой стороны, с Эллисоном я согласен: Иисус крестился у Иоанна, стал его последователем, принял его эсхатологические воззрения. Но почему? Иоанна явно приняли далеко не все в Галилее. На «рынке идей» было немало альтернатив. Почему же Иисус решил присоединиться к его движению милленариев? Возможно, очевидного ответа здесь нет; но мне кажется, над этим вопросом стоит задуматься.

В-пятых, премудрость и апокалиптические воззрения находятся между собою не в примитивной вражде, а в сложном взаимодействии. В прошлом их обычно противопоставляли, однако сейчас признано, что их связь намного более многогранна[2077]. Если поместить их как две различные сферы на диаграмму Венна, мы увидим немало точек пересечения. В реконструкциях исторического Иисуса ученые часто ставят сферы друг против друга или выдвигают на первый план одну, пренебрегая второй, и у нас получается «одномерный» Иисус – и «одномерный» Иоанн. Я часто начинаю свой курс в университете, представляясь студентам так, чтобы они увидели меня с разных сторон: я – не просто ученый-новозаветник (это лишь один аспект), но и занимаюсь триатлоном, люблю наблюдать за птицами, люблю вкусно поесть, не говоря уже о ролях мужа, отца… Так же и нам, изучая исторического Иисуса, необходимо ввести в наши исследования «косую черту» – сводящую с ума издателей, когда те видят ее в заголовках – и видеть в Иисусе крестьянина-иудея / пророка-милленариста / мудреца-бунтаря – и так далее.

К каким священным произведениям обращался Иисус? Как он их толковал? Эта тема во многом гипотетична. Нам не хватает свидетельств, которые бы позволили должным образом ответить на три вопроса: каким было «Писание» Иисуса, что оно для него означало и как повлияло на него. Мы можем предлагать лишь более или менее вероятные ответы на основе косвенных свидетельств, поверяя их историко-критическим анализом Евангелий и весьма неполной реконструкцией иудаизма I в. Кроме того, нам необходим методологически и герменевтически убедительный ответ на вопрос: какие отношения связывают Иисуса из Назарета с иудаизмом и с ранним христианством? Лишь после этого мы можем попытаться предположить, как он толковал ту или иную часть Писаний.

Первый вопрос, о Священном Писании Иисуса, возможно, не столь сложен, если предположить, что он знал и читал те же Писания, какие, по всей видимости, знали и читали и его собратья-иудеи: Тору, Пророков и, по крайней мере, некоторые книги Писаний, например Псалтирь. Но знал ли он также апокрифы или псевдэпиграфы, скажем, Первую книгу Еноха? А как насчет свитков Мертвого моря? К сожалению, нам известно об этом лишь то, что говорят евангелисты, и нам доступны лишь те версии библейских книг и их переводов, которые приведены в Евангелиях.

Итак, мы можем предположить, что Иисус знал и цитировал книги, известные нам как Еврейская Библия (в оригинале или в древнегреческом переводе), статус и содержание которых для иудаизма начала I в. известны, и что последователи Иисуса «помнили» об этом, приближая его учение и адаптируя его отсылки на Священное Писание согласно греческим версиям доступных им библейских книг. Помня об этом ограничении, мы можем заключить, что прежде всего Иисус читал и цитировал Второзаконие, Исаию, Псалтирь и, в меньшей степени, Книгу Даниила.

Как Иисус толковал отрывки и темы из этих (и других) библейских книг? Чем были для него «Писания»? Чтобы найти ответ, важно постараться понять Иисуса как в «родном» ему контексте древнего иудаизма, так и в зеркале раннехристианского восприятия. При этом мы можем сконструировать достаточно неоднородный образ, с одной стороны, учителя Торы, признанного мастера протораввинистической экзегетики, а с другой стороны, проповедника, склонного к обличениям в пророческом духе, что не только позволяет ему войти в традицию прежних израильских пророков, но и возвышает над «обычными» людьми.

Как влияли на него эти тексты? Ответ, в конечном счете, зависит от того, как мы определим представление Иисуса о себе самом; при этом требования научного анализа, не позволяющие нам подходить к этой теме с точки зрения веры, ставят определенные пределы нашей герменевтике. Когда дело доходит до источников, одни ученые полагают, что нам не следует пытаться выходить за пределы того, о чем сообщают Евангелия, другие же указывают на «критерии подлинности», следуя которым, возможно, нам удастся глубже понять слова, дела, цели Иисуса. Считал ли Иисус, что он – последний из пророков и авторитет Мессии дает ему толковать Священное Писание? Можем ли мы с уверенностью сказать, что сам он понимал себя и свои страдания, смерть и воскресение в свете иудейских Писаний, – так же, как их позднее понял апостол Павел?

Исторический Иисус и иудаизм: методологическое исследование

Прежде чем продолжить разговор о том, как Иисус обращался к Священному Писанию, нам необходимо найти методологически и герменевтически убедительный ответ на вопрос о том, какие отношения связывают Иисуса из Назарета как с древним иудаизмом, так и с ранним христианством. Мы можем указать на важное изменение, произошедшее в изучении исторического Иисуса за последние сто лет: если прежде внимание ученых концентрировалось на различиях между Иисусом и древним иудаизмом, Иисусом и новорожденным христианством – теперь они обращают больше внимания на сходство.

Введение: первый поиск исторического Иисуса[2078]

Сто лет назад, в 1906 году, Альберт Швейцер завершил свою книгу о поиске Иисуса в XIX столетии, так называемом Первом поиске исторического Иисуса, такими пророческими словами:

Для самого Швейцера особенно важны две темы: во-первых, понимать Иисуса необходимо в контексте иудейской эсхатологии I в.; во-вторых, суть его вести – это призыв следовать за ним.

Год спустя, в 1907 году, Иосиф Клаузнер, четырьмя годами ранее защитивший в Гейдельбергском университете диссертацию о мессианских ожиданиях в иудаизме[2080], опубликовал книгу Иисус из Назарета: его время, жизнь и учение[2081]. В своем magnum opus Клаузнер проанализировал все источники, известные в его время, и представил предположительный портрет исторического Иисуса в иудейском контексте. Эта книга стала вехой в новозаветных исследованиях, прототипом многочисленных попыток сделать акцент на иудействе Иисуса, предпринятых в 1970-х и 1980-х годах. Хотя в последующие годы многочисленные новые источники (например, открытие рукописей Кумрана и Наг-Хаммади), издания и методы обогатили наше знание Нового Завета, Клаузнер сумел представить наиболее полный и глубокий для своего времени обзор и анализ всех иудейских и христианских материалов, имеющих отношение к Иисусу, а именно таких как: 1а) Талмуд и Мидраш; 1б) Толедот Йешу; 2а) сочинения Иосифа Флавия; 2б) труды Тацита, Светония, Плиния Младшего; 3) послания апостола Павла; 4) произведения древнейших отцов Церкви; 5) апокрифические и неканонические Евангелия; 6) канонические Евангелия.