* * * Свой коврик, шейх, отдай в заклад, вину хмельному честь воздай! Святыне сладостной своей ты по-иному честь воздай! Как раз для пьяниц коврик твой, не годный больше никуда. Пониже кубку поклонись и всеблагому честь воздай! Вином одежду запятнай! Пускай тебя клянет народ! Себя не бойся уронить! Ступай, Содому честь воздай! Былую славу расточи, былых заслуг не береги! Своекорыстному служи! Греху святому честь воздай! Ты виночерпию молись, расправив слабые крыла! Благословенному вину по-молодому честь воздай! Когда вместить не можешь ты всех этих пламенных щедрот, Вина другому поднеси, с ним дорогому честь воздай! Когда кувшин перед тобой, ты перед ним смиренно встань, Ты перед пьяным преклонись, юнцу шальному честь воздай! Когда играет музыкант, ему одежду подари! Где музыка, там вечный хмель: добру двойному честь воздай! Не нужно холода теперь! Ты перед розою склонись! Дневному пылкому теплу, певцу ночному честь воздай! Как чаша, роза над ручьем. Хмельную чашу подними! Ты добродетель долго чтил, теперь дурному честь воздай! Довольно дервишей с тебя, не для тебя теперь мечеть. Нет, лучше в солнечном саду цветку любому честь воздай! Довольно слушать этот бред! Очнитесь: на исходе ночь. Поэт почтенный, отдохни! Родному дому честь воздай! * * * Прошу прощения, друзья! Что делать! Виноват, я пьян. Не наливайте мне вина, и так среди услад я пьян. Не наполняйте чашу мне, но если мой придет черед, Позвольте все-таки глотнуть! Пригубить буду рад — я пьян. Такого пьяницу, как я, не возбраняется ругать. Я сам не свой среди друзей, болтаю невпопад — я пьян. Держите крепче вы меня, как чашу держат на пиру. Идти вы можете со мной вперед или назад — я пьян. Но презирать меня грешно, смотреть не нужно свысока. Я сам покаюсь во хмелю, плетусь я наугад — я пьян! По крайней мере, целый час продлится в пятницу намаз. Так подождите вы меня! Ваш непутевый брат, я пьян. Я тоньше всякого стекла. Я хрупкий кубок, я поэт, И надо вам беречь меня. Не человек, я клад, я пьян! * * * Другого такого поэта, как я, поверь, мудрено повстречать. Внимая моим необычным стихам, нельзя головой не качать. Тому, кто в раздумьях весь век не провел, подобных словес не дано. Чужую премудрость умей изучать. Попробуй, прилежный, начать! Когда преисполнишься ты правоты, насыщенный правдой людской, В тебе запылает великая скорбь, сам будешь ты свет излучать. По улицам ты побредешь городским, стихом обожженный моим, И розы, как жаркие угли в ночи, достойным ты будешь вручать. * * * Как отшельник, во мрак облачаюсь я, И со смертью моею встречаюсь я; Прахом воду живую засыпал я: С бедной жизнью моей разлучаюсь я. * * * Говорю себе: «Друг, ты в отчаянье. Хоть возрадуйся вдруг — ты в отчаянье! Не найти драгоценной жемчужины. Это страшный недуг — ты в отчаянье!» * * * Шейха здесь громогласного видел я, И пропойцу несчастного видел я. Там, вдали, где безмолвие вечное, Край покоя бесстрастного видел я. * * * Жизнь мою задушил я печалями, Кровь мою иссушил я печалями; Кратковременный век человеческий На земле завершил я печалями. Мирза Галиб [473]
Перевод Веры Потаповой * * * По воле судьбы предо мною любовь не открыла чела. Продлись моя жизнь хоть немного — она б ожиданьем была. Я сразу бы умер от счастья, поверив тебе хоть на миг. Но жил я твоим обещаньем, считая, что ты солгала. По нежному облику можно о хрупкости клятвы судить: Тобою разбитая клятва была не прочнее стекла. «Скажи, где стрела, — меня спросят, — пронзившая сердце твое?» Не знал бы я сладостной боли, когда бы навылет прошла. Советчиков уйму отныне обрел я в друзьях — и не рад. Найдись утешитель, целитель — была бы мне дружба мила. Я умер, осмеянный всеми. Уж лучше бы мне утонуть: Ни гроба тебе, ни могилы… Лишь камни речного русла. От мук не избавиться сердцу. Отрину страданья любви — Что толку? Житейские муки сожгут мое сердце дотла. Ночные терзанья избрать мне иль смерти единый приход? В сравненье с мучительной ночью кончина не столь тяжела. О, если бы искра страданья прожгла вековую скалу! Из каменных жил непрестанно сочилась бы кровь и текла. Единство не знает подобья. Творца лицезреть не дано. На двойственность нет и намека, не то было б их без числа! Ты, верно, попал бы в святые, о Галиб, суфизма знаток! Тебя лишь приверженность к пьянству от почести этой спасла. * * * Я — умерших от жажды сухие уста. Я — паломников скорби святые места. Я — обманутое, нелюдимое сердце, Что разбила любовь, предала красота. * * * От обузы кокетства свободна теперь красота. У тиранов моих — ни забот, ни тревог после смерти моей. Красоваться моим чаровницам зачем? Перед кем? И откуда возьмется достойный знаток после смерти моей? Прозябает в безделье теперь обольщения дар. Оттого и сурьмой этот взор пренебрег после смерти моей. Распростится с безумством любовь. Будешь цел-невредим, Называемый воротом ткани клочок, после смерти моей. Виночерпий разносит любви роковое вино. Кто захочет напитка, валящего с ног, после смерти моей? Умираю с тоски, не найдя на земле никого, Кто любви постоянство оплакать бы мог после смерти моей. Друг мой, Галиб, меня удручает сиротство любви: Где отыщет приют этот бедствий поток после смерти моей? вернуться Мирза Галиб(Мирза Асадулла Хан Галиб; 1797–1869) [Галиб — поэтическое имя («тахаллус»). Поэт пользовался также тахаллусом «Асад».] признан крупнейшим поэтом из всех когда-либо писавших на языке урду. Переводы и комментарии публикуются по книге: Мирза Галиб. Лирика. М., 1969. |
