— Да дело в том, что отправлялись туда многие. И русские, и австрийцы… Многие туда ушли, но никто из тех, кто вышел в ту сторону… назад не вернулся. Они платили нам за припасы, за собачьи упряжки в тройном, в двойном размере. И так же, как и вы, все уходили на Викторию, но обратно, повторяю, никто не вернулся. Экспедиции просто пропадали.

— А животные? — почему-то поинтересовался Зорич.

— Животные возвращались, — усмехнулся Морозов. — Животные гораздо умнее хозяев, зачастую. Они возвращались измождённые, замороженные, но приходили, а вот людей не было.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Зорич, понимая, что по его нутру сейчас разливается такой холод, которым ни одна Виктория не может похвастаться.

— Я хочу сказать только то, что мы сами несколько раз отправлялись в экспедицию в окрестные земли. Между Викторией и нашими землями есть пролив. Мы по собственной инициативе намораживали не очень широкий мостик, чтобы хотя бы пробраться и посмотреть, что там и как. Так вот где-то на середине залива мостик, чтобы вы понимали, намораживать уже было не нужно. Там температура настолько аномально низкая, что вода превращается в камень. Причём это такой лёд, который ни один человек сделать не в состоянии.

— Ну хорошо, — выдохнул Зорич. — И что вы мне посоветуете? Может быть, как-то потеплее одеться? Какие-то обогреватели с собой взять? Что мне нужно сделать?

— Если быть честным, я находился на середине того пролива. Я лично, как самый сильный Морозов в этой части империи понимал, что дальше мне соваться не стоит. Там что-то нечеловеческое творится. А ещё я брал с собой специальный артефакт, аналог подзорной трубы. На берегах Виктории, я видел… человеческие фигуры, полностью состоящие из прозрачного льда. То есть, я предполагаю, куда девались все эти экспедиции, а их было достаточно много, уж поверьте. И побережье этой самой Виктории просто усеяно людьми — обледеневшими, прозрачными. Кто-то, может быть, проходил дальше, кто-то замерзал фактически прямо на берегу. Но замерзали все.

Он нахмурился.

— Что я вам посоветую? Я вам посоветую сейчас же сесть на дирижабль и лететь обратно в Екатеринбург.

— Но у меня приказ, — качая головой, ответил Зорич. — Я не имею права его ослушаться.

— Знаете что я вам скажу? — скривился на это Морозов, будто лимон съел целиком. — Вас просто послали на убой.

— Меня отправили выполнить задачу стратегической важности, — возразил Зорич. — Если я не дойду туда, то у империи будут большие проблемы. Хочу я этого или не хочу, но я обязан это сделать. Вы дадите мне проводника?

— Только до окончания нашей территории, — твёрдо ответил Хладослав. — Да, до залива я дам вам проводников, могу дать припасы и всё остальное. Но дальше… Никто не пойдёт. И я вам даже больше скажу: я уверен, что пока мы здесь с вами беседуем, ваши люди уже поговорили с местными. А слухи, поверьте, расходятся очень быстро. И они тоже узнали всю подоплёку.

— Вы хотите сказать, что меня ждёт саботаж экспедиции? — с нехорошим предчувствием спросил Зорич.

— Если у ваших людей мозги есть, то они начнут саботировать, — ответил Морозов.

— Мы не имеем права ослушаться приказа, — совсем тихо возразил Зорич.

— Иногда лучше стать беглым, чем мёртвым, — пожал плечами Хладослав.

Бездна безнадёги с головой захлёстывала Слободана. Он даже позволили себе использовать дар, в надежеде на то, что Морозов его попросту обманывает, а сам уже давно начал добычу минерала. Но дар твердил, что этот хитрый, изворотливый скользкий человек не врёт. Он действительно наживётся на снабжении экспедиции, но и про толпу ледяных фигур Хладослав не соврал.

— Благодарю вас за предупреждение, — прохрипел Зорич, прочистив внезапно осипшее горло. — Но у меня нет выбора. Я обязан хотя бы попытаться, даже если мне придётся идти туда одному. От этого зависит жизнь моей дочери.

Взгляд Морозова изменился, но ничего хорошего в нём не было.

— Проводника я вам дам, но только до залива. Я вас предупреждал. Я пытался вас отговорить.

— Я вас услышал, — ответил Зорич. — И на том спасибо.

Я завёл Радмилу на территорию резиденции, подальше от входа, чтобы никто не слышал. Обернулся к ней, подавив желание взять за грудки и спросил:

— Радмила, что случилось?

Но та лишь покачала головой, не в силах пока говорить.

— Радмила, — продолжил я, — твой отец не последний человек в империи. Что должно было произойти, чтобы ты пришла просить помощи? Ты пойми, я должен это понимать прежде, чем ответить тебе. Я не хочу накликать на свой род ещё большие беды.

Радмила как-то очень пронзительно посмотрела на меня и ответила:

— Всего рассказать тебе не могу. Если в общих чертах, то отца шантажируют и угрожают ему, что будут пытать меня, причём… даже не то чтобы убьют. Что-то гораздо более плохое. Я не хочу об этом говорить. И поскольку сейчас отец уехал по поручению императрицы, то защитить меня некому, поэтому я прошу твоей помощи. Вашей помощи. Я сейчас наиболее уязвима и никому не могу доверять. Перед отъездом отец сказал обратиться к кому-нибудь, кто имеет честь и в случае чего сможет защитить меня. Я полагаю, что таким человеком являешься ты.

Я посмотрел на неё, подумал и задал один из самых основных вопросов:

— Ты можешь мне хотя бы сказать, от кого эти самые угрозы исходят? Потому что мы должны знать, с какой стороны ожидать опасности. От какой семьи? Если брать тебя под защиту, то это означает поставить под удар себя. И мы должны знать, с какой стороны этот самый удар может последовать.

Радмила сначала спрятала глаза, затем пошевелила губами, схватила себя за волосы, разгладила их на голове и только после этого посмотрела на меня:

— Если я тебе скажу, что это семья… не из нашей империи, тебе станет легче?

— Допустим, это уже лучше, — согласился я.

— И ещё, — проговорила Радмила. — Про то, что я просила защиты, должен знать только ты. И если ты меня возьмёшь под эту самую защиту, то я не хочу, чтобы об этом знал кто-то ещё. Потому что могут подослать менталистов.

— Боги и богини! — проговорил я. — А менталистам-то вы дорогу где перешли? Это Молчащие? Если они, то с ними можно попробовать договориться.

— Нет… — опустила голову Радмила.

— Тогда кто? — изумлению моему не было предела.

— Фамилию мы не знаем, — совсем тихо произнесла девушка.

— Час от часу не легче! — всплеснул я руками. — Допустим, защиту я тебе попробую обеспечить, но никто тебя не будет прятать в столице. И я не могу говорить от имени своего деда Рарогова. Максимум, что я лично могу для тебя сделать, — это спрятать в своём доме в Горном. Но это совсем не тот уровень исчезновения, который тебе, судя по всему, необходим. Поэтому мне нужно будет поговорить об этом с матерью, и да, определиться, сможем ли мы тебя спрятать где-нибудь на одном из дальних капищ.

— Да, мне всё равно, где, — чуть ли не через слёзы ответила Радмила. — Я готова пасти овец, коров доить, заниматься всем чем угодно, лишь бы выжить и не подставлять отца.

«Ну это припекло, так припекло,» — подумал я про себя.

А вслух сказал:

— Не реви. Оставайся пока здесь. Как-никак мы всё-таки с тобой одногруппники. Никто ничего такого не подумает. Мало ли с каким визитом ты к нам направилась.

— Спасибо! Спасибо тебе огромное! — ответила Радмила, и слёзы всё-таки нашли дорогу через её глаза.

Я же пошёл к управляющему и попросил, чтобы её поселили в отдельную комнату, желательно в самую дальнюю. А сам направился на телеграфный пункт. Там отправил в Малахитово запрос о том, что мне срочно нужна связь с Гориславой фон Аден. Ответ пришёл практически сразу же, но был очень лаконичным: «Связь невозможна. Горислава фон Аден покинула Малахитово».

«Если покинула Малахитово, — прикинул я, — то возможно телепортом, а значит, скоро она будет здесь. А это, в свою очередь, означает, что вопрос с Радмилой решится довольно быстро. Пусть через мать, пока деда нет».