— Пауков, — ответил Костя и развёл руками. — Вы слышите? Никакого движения. Как будто тут никого нет, кроме нас.

И здесь я был склонен с ним согласиться. Солнышко, горы, ветер, но никакого движения живых существ. Никто не лез на нас из подземного лаза, из растрескавшейся земли, из-под камней остатков башни. Никто не пытался нас завернуть в паутину и высосать все наши соки.

Тем временем Джузеппе Росси радостно собирал панцири. Он глянул на нас в какой-то момент и остановился.

— А вы что не собираете? — спросил наш спутник.

— Ну, во-первых, мы пока прислушиваемся, — сказал я, — а потом, в первую очередь мы должны расплатиться с тобой. Поэтому все понимают твою ситуацию, ты перевёз семью и тебе нужны деньги. Так что без проблем, пусть все эти панцири будут твоими.

Тагай даже стал ему помогать собирать панцири и грузить в специальный рюкзак, который тот захватил. Мы же с Костей продолжали прислушиваться, но это совершенно ничего не дало. Никаких посторонних звуков. Такое ощущение, что тут всё вымерло, а мы в тот раз убили всех обитающих в этом месте пауков, а это было бы очень некстати. Да и насколько я помнил, пауков оставалось достаточно, когда мы отсюда уходили во второй раз, так что вряд ли это наших рук дело.

Когда Росси собрал с помощью Тагая все панцири себе в рюкзак, мы двинулись внутрь башни. Совсем недалеко от входа на камне Костя увидел прикреплённую паутину. Он аккуратно отцепил её от камня и начал сматывать.

— Ничего себе, — хмыкнул Тагай, — ты прям как моя бабушка.

— В смысле? — хотел возмутиться Костя, но пока ещё не понимал, чему.

— Да у тебя такие клубки ровные получаются, что такое ощущение, как будто ты всю жизнь этим занимался, — продолжал иронизировать Тагай.

— Ну, с моим отцом, — ответил Костя, — и не такому научишься. Но дело-то всё не в этом. Дело в том, что всё очень подозрительно.

— Что такое? — поинтересовался я и замер.

— Что-то не так, — проговорил, Костя. — Понимаешь, — он указал на клубок, который сматывал в этот момент, — то, что у меня в руке, это сигнальная паутина, то есть тревожная система оповещения, чтобы ты понимал. И мы её уже столько раз дернули, что сюда должна прибежать толпа различных пауков, в основном воинственно настроенных, а никого нет. Для пауков, как отдельно взятой группы их популяции, это совершенно неестественно.

Росси посмотрел на Костю подозрительным взглядом. Тот развёл руками:

— Я знаю, я учил всё это.

Тут до меня кое-что дошло. Я повернулся к Росси и спросил:

— Скажи, пожалуйста, а как накапливается твой распрекрасный артефакт для переброски нас обратно?

Росси вытащил артефакт, совершил ловкие манипуляции с ним и ответил:

— Как-то плохо энергия накапливается, если честно. Но, понимаешь, возможны два варианта. Тут либо просто всю популяцию магических тварей перебили на корню. Либо я слишком много энергии потратил при перекидке четырёх человек. Как ты понимаешь, до этого мы с тобой вдвоём скакали. Для прибора это всё-таки даётся проще. Четверо — уже достаточно тяжело. Я бы сказал, это предельное количество человек, которое может перебросить этот прибор. Поэтому точную причину я тебе сказать не могу. Высокие затраты виной медленной аккумуляции энергии или отсутствие магических тварей. Но накапливается медленно.

Мы шли дальше. Под ногами угадывалось что-то вроде древней тропы. По бокам возвышались полуразрушенные стены некогда величественной башни. Я бы сказал, что размером она была, когда её только-только построили, с достаточно внушительный замок. Вокруг нас был серый шершавый камень, где-то поросший мхом, где-то выдолбленный дождями и ветром, но всё говорило о запустении, о том, что тут давно уже никого не было.

Мы же все сматывали и сматывали паутину.

— На самом деле нить довольно свежая, — сказал Костя. — Поэтому это ещё более странно.

— Насколько свежая? — спросил Росси.

— Понятия не имею, — ответил Костя. — Я не паук, но ей точно не больше года. Через год паутина расслаивается и разрывается. А эта достаточно эластичная.

Смотанную в клубки паутину Костя собирал в свой рюкзак. Мы же шли и шли, а коридор постепенно превратился в узкий лаз. Сверху над нами лежала каменная плита, которая, судя по всему, была уже частью самой скалы, нежели сотворёнными вручную стенами. И метров через сто, идя всё ниже и ниже, мы добрались до завала.

Завал был капитальным. Не то что несколько больших валунов обвалилось и перегородило лаз. Скорее тут рухнула часть самой скалы, разрушив проход и отрезав внутренности пещеры от внешнего мира. И, судя по всему, если следовать паутине, то вся популяция пауков осталась там, внутри за завалом.

— Ну что, — сказал я, кивая на скопление булыжников, — не хочется говорить, но кажется, на этом наше приключение и закончено.

— А пауки? — с тревогой посмотрел на меня Костя.

— А что пауки? — ответил я. — С другой стороны где-то выйдут. Это же целая сеть подземных пещер. По-любому, если в одном месте где-то перекрыло, то по этой сети они где-то найдут себе другой выход, где-то с противоположной стороны. Видимо, поэтому здесь всё так заброшено, что пауки просто уже перебрались в другое место.

Я постучал по камням, но звук был глухой, намекающий на то, что завал довольно продолжительный.

— Жаль, конечно. Хороший вариант заработка накрылся медным тазом.

Тагай выглядел расстроенным, но ещё более расстроенным казался Росси. Только он настроился на то, что немедленно разбогатеет, приехав в империю, как вдруг оказалось, что вроде бы близкая возможность обогащения от него значительно отодвинулась. А виной тому — какая-то груда камней.

А вот Костя вёл себя как-то странно, как будто продолжал к чему-то прислушиваться и сильно нервничал. Места себе не находил. И эта его внутренняя тревога вылилась в то, что он вернулся немного назад и полез наверх. Сначала по стенам, а потом и по самой скале куда-то наверх горы.

Мы тоже вышли на свежий воздух, чтобы не подвергаться риску нового обвала, и следили за ним. Жердев лежал практически на самой вершине горы и прислушивался, забыв и о холоде, и обо всём на свете. Но, судя по его движениям, он не был рад тому, что услышал, если вообще услышал. Минут через двадцать он спустился с горы и сразу подошёл к Тагаю.

— Дружище, — сказал он, — пойди ты послушай.

— Да чего там я должен слушать-то? — усмехнулся Тагай. — Грунтовые воды в недрах горы? Так я не услышу.

— Да нет, — ответил ему Костя, — ты же следопыт, ты чувствуешь магию, ты чувствуешь живых магических существ своими способностями. Послушай, мне кажется, что я слышу какие-то крики о помощи изнутри, но сам понимаешь, я не тот, кто может это услышать отчётливо. Поэтому залезь, послушай, может быть, ты поймёшь, что это за крики и существуют ли они где-то кроме моего сознания.

Я смотрел на Тагая и понимал, что тот находится в достаточно трудном положении, в тяжёлых раздумьях. Но, глянув на нас, он как будто бы решился, махнул рукой и сказал:

— Ладно, хрен с тобой, наш юный натуралист, полезу.

Тагай лез по склону гораздо более неуклюже. Всё-таки у Кости физические данные были куда лучше. Да и солнце потихонечку закатывалось за горы, начинало быстро темнеть. Но силуэт нашего друга на фоне голубого неба всё ещё был хорошо виден.

Тагай замер, как и Костя, но пробыл на вершине горы совсем немного времени, может быть, пять-семь минут. А когда он вернулся, всё так же аккуратно находя точку опоры, мы сразу увидели, что Тагай находится в шоке.

— А ты оказался прав, — сказал он Косте, — они действительно там, за завалом.

— А как ты понял? — спросил я. — Они же всё-таки неразумные.

— Как неразумные? — ответил на это Тагай. — Тут я бы так прямо утверждать не стал. Но у них есть две явные эмоции. Первая и самая сильная: они хотят жрать. Причём это общая эмоция всех многочисленных особей этой стаи пауков. Жрать им там нечего. Ничего живого под этими горами, кроме них, нет. И поэтому чувство голода превалирует сейчас практически над всем. Завалены они достаточно давно, и совсем скоро могут начать жрать друг друга.