— Пусть подумает, Толь, — проговорил тот, что больше всего походил на крысу с бесцветной шерстью. — Ему очень скоро только этим и придётся заниматься, раз не хочет идти на сотрудничество со следствием.

С настолько дешёвыми попытками манипуляции я не сталкивался уже очень давно. Честно говоря, мне настолько сильно хотелось рассмеяться им в лицо, что буквально приходилось себя сдерживать. Ну ничего, посмотрим, как их победить.

Тем временем вернулся Путилин в сопровождении первого дознавателя. Тот кивнул своим двум оставшимся.

— Коллеги, — проговорил он. — Пять минут на беседу, и продолжим.

Те с явной неохотой поднялись и вышли. Путилин же взял стул, поставил его напротив меня и с тяжёлым вздохом сел.

— Лучше бы я тебя из карцера не выпускал, — проговорил он. — Вот всем бы проще было.

— Тогда, боюсь, Костин отец был бы ограблен, а, возможно, и убит. Причём, очень вероятно, что вместе с курсантом Жердевым-младшим.

— Что с лицом? Тебя пытали? — он указал на мой нос.

Я прикоснулся к нему и почувствовал боль.

— Нет, при задержании приложился, — ответил я. — Тут пока только психологически давили.

— Понятно, — Аркадий Иванович дёрнул рукой, словно отмахивался от меня. — А то я уж хотел жалобу писать по факту задержания. Ладно, рассказывай, что произошло? Как ты вообще у Жердевых оказался?

— Да мы отсыпались после пьянки, — я развёл руками. — Пошли в кабак отметить некоторые радостные события, а потом решили идти к Косте.

Затем я подробно пересказал преподавателю всё, что помнил после пробуждения. Даже про необходимость ещё употребить алкоголь не забыл упомянуть. Тут Путилин нахмурился, видимо, просчитывая, что за газ такой.

Остановил он меня на том моменте, где я рассказывал, как увидел троих крадущихся грабителей.

— И зачем же ты их убил? — приподнял бровь преподаватель.

— Так в том-то и дело, что я не собирался их убивать, — ответил я, пожав плечами. — Хотел спеленать их специальным заклинанием, но оно не вышло, а получилось нечто убойное. Вот и весь секрет.

— М-да, нехорошо вышло, — задумчиво проговорил Аркадий Иванович. — Дальше.

Следом я рассказал о том, как вышел на бугая, который лупил Тагая об угол дома. Тут я, может быть, слегка приукрасил, но только самую малость.

— У меня выбора не было, — я снова развёл руками. — Ещё пара секунд, и он прикончил бы Тагая, так что этого ударил исключительно ради спасения Добромыслова.

— Хорошо, — кивнул мне Путилин, сосредоточившись. — Говори только правду, а я постараюсь выкрутить эту ситуацию в твою пользу. Только не показывай волнения и страха, они на это падки.

Кто эти самые «они», Путилин не сказал, но, в целом, это было понятно и так. Только он встал, как дверь открылась, и в комнату вновь вошли дознаватели.

— Готовы давать признательные показания? — совершенно равнодушно, словно не слышал издёвки в собственной формулировке вопроса, поинтересовался длинный и худой.

— Готов отвечать на поставленные вопросы, — парировал я.

Первый дознаватель впервые посмотрел мне прямо в глаза и кивнул.

— Скажите, Виктор фон Аден, чем вы руководствовались, когда убивали четверых человек?

— Та троица, что лежала вместе, — это чистая случайность, — ответил я. — Ни единой мысли об убийстве у меня не было, — надо было сформулировать иначе, но фактически так оно и было.

— Поясните, — попросил дознаватель.

— Юноша говорит, — вмешался Путилин, — что пытался воздействовать на них защитным конструктом, который пошёл в разнос. И вместо того, чтобы обездвижить нападающих, убил их.

Впервые прозвучало слово «нападающих», и я увидел, как дёрнулись дознаватели. До этого они как-то совсем упускали из вида тот факт, что мы вообще-то оборонялись.

— Что скажете насчёт четвёртого убитого? — худой дознаватель поднял на меня глаза и теперь сверлил взглядом, словно это как-то могло поколебать мою решимость.

— Тот здоровяк, которому я прожёг череп, — спокойно ответил я, — пытался в этот момент убить моего друга Тихомира Добромыслова. Он его бил лицом об угол дома. И как раз замахнулся, чтобы сделать финальный удар. У меня не было другого выхода.

— Почему в голову? — задал вопрос дознаватель, и у меня возникло ощущение, что это последний важный вопрос, ответ на который повлечёт какие-то выводы.

— Потому что во всех остальных случаях я рисковал задеть друга, — ответил я всё тем же ровным тоном. — Только голова нападающего возвышалась над обоими телами.

— Вы готовы подтвердить свои слова и повторить показания под артефакт определения правды? — спросил дознаватель.

— Готов, — ответил я.

После этого последовало ещё несколько уточняющих вопросов, которые не заняли много времени. Через десять-пятнадцать минут меня сопроводили в одиночную камеру. Рядом шёл и Путилин. Он зашёл вместе со мною в камеру и сказал следующее:

— Виктор, хочу, чтобы ты понимал, академия учит боевых магов. Эти люди в обычных бытовых условиях способны наворотить кучу дел. Как ты думаешь, почему этого не происходит? — он внимательно смотрел на меня, но я молчал, ожидая, что скажет он, и Аркадий Иванович сдался. — Каждый маг должен уметь пользоваться своими силами. То, что мы имеем право применять против демонов, мы не можем применять против людей, понимаешь? Иначе наступит хаос. Пока подумай над моими словами, я к тебе ещё зайду. А пока пойду к твоим друзьям.

Дверь закрылась, и я остался один в кромешной тьме.

Эммануэль Фламель покачивался на кресле качалке возле своего любимого камина, изредка притрагиваясь к бокалу красного вина, стоящему на столике рядом. Погода менялась, он точно чувствовал это своими старыми костями, укрытыми пледом в бежевую клетку.

Он вообще любил тёплые тона. Бежевый, апельсиновый, жёлтый, неяркий красный. Огонь идеально вписывался в его интерьер, поэтому камин был обречён находиться у Фламеля дома.

Глава гильдии алхимиков предвкушал, что совсем скоро Игорь Жердев окажется в его лапах. Тот самый Игорь Жердев, который оказался лучшим алхимиком за последние лет двести, утерев нос даже самому Фламелю, но при этом отказывался не только вступать в гильдию, но и вообще работать на неё. Хотя брать сторонние заказы, связанные с гильдией, не гнушался.

Его поведение было странным и нелогичным. Его нельзя было подкупить деньгами, ему было плевать на женщин, хотя каких только ему не подсовывали. Но ему было всё равно, хоть суккуба на него ищи. А ещё и закон не нарушал, поэтому ни с каких сторон к нему подступиться не получалось.

И тут вдруг эта скорлупа скорпииды. Нет, она сама по себе очень ценная. И сторонний заказ — очень вовремя. Но, если эта скорлупа позволит заневолить Жердева, это будет просто невероятно. Такой алхимик даст гильдии то, что никто пока не может, процветание на долгие-долгие годы. Да, за счёт его таланта, но Эммануэль в этом смысле был совершенно прагматичным человеком.

Он сделал ещё глоток вина, поставил бокал на столик и качнулся в кресле. Оно ушло назад, затем вперёд, затем снова назад, и вдруг… застыло.

Фламель сделал движение вперёд, полагая, что кресло могло за что-то зацепиться, но оно не сдвинулось с места. А когда старый алхимик хотел глянуть, что держит его кресло, шею вдруг обожгло ледяным металлом.

— А? — прохрипел Эммануэль. — Что происходит?

— Это ты мне объясни, старый ты чудила, — донёсся до его уха знакомый голос, только говорящий шёпотом. — Что происходит?

— Фридрих? — тон Фламеля заледенел. — Что вы делаете?

Шпейер отпустил кресло, и оно качнулось вперёд, но сын генерала не убрал лезвие кортика, замершее чуть выше кадыка. Отчего Фламелю уже самому пришлось упираться ногами в пол, чтобы откинуться и не перерезать себе горло случайно.

— Ты мне, старый ты мешок лягушек, что говорил? Что это алхимик-одиночка, которого будет легко взять? — Фридрих говорил шёпотом, но от ярости периодически срывался на рык. — Ты мне сказал, что он — лох, каких мало? Я там семерых оставил, понимаешь? Семерых!