Из – за спины эльфаров с опаской выглядывал хозяин постоялого двора.

– Шавинус, старый скряга, – продолжил Бурвидус. Ты забыл свои истоки, забыл про творца и получил наказание. Разве можно быть таким жадным и спесивым? Что сделало с тобой золото?

– Кто тут осмелился разевать на меня рот и учить жизни? – Шавинус не выдержал и вышел вперед. Какая-то шавка в услужении у человека?

Два дворфа остановились друг против друга.

– У тебя грязные мысли, Шавинус. И ты мараешь всех подряд своим ртом. Отныне ты не сможешь произнести ни слова, пока не раскаешься. А начнешь говорить хулу, будешь лаять.

– Кто лаять? Я? Гав! Гав… Шавинус прикрыл рот ладонью. Глаза его выпучились и, казалось, сейчас выпрыгнут из глазниц. Лицо покраснело и он неожиданно разразился рычанием:

– Рррры… гав, гав. Рррры.

– Вот так, Сын Творца и Брат богини, Рохля наказывает дворфов с нечистыми помыслами. – произнес Бурвидус.

Я захотел высказаться, но прикусил язык. Неожиданно для меня дворф приступил к своему служению. Да так лихо, что мне оставалось лишь почесать затылок. А дворф опираясь на палку(где только успел подобрать?), направился к постоялому двору.

Подошла Ганга.

– Ущипни меня, – попросила она.

– Зачем?

– Это же Бурвидус! Может я сплю? Или это его двойник? – ответила она.

– Это в самом деле наш болтун, – кивнул я. – Только его избрали быть пророком у дворфов.

– Кто избрал? – не поняла моя невеста и с удивлением посмотрела на меня.

Я лишь пожал плечами.

– Думаю боги. Кто же еще.

– Боги? Чьи боги?

– Наверное боги дворфов. Брат и сестра. Он так их обозвал.

Шавинус замолчал и стал пятится, а Бурвидус прошел к постоялому двору и открыл калитку. К стенам жались слуги, а по двору носились кони, козы и коровы. Мыча, блея, они крушили все, до чего могли дотянуться.

«Еще бы! – подумал я, – загони духа в животное и он сойдет с ума от такой участи. – молодец, Ганга, постаралась!»

Бурвидус махнул рукой и прикрикнул.

– А ну, успокоились.

И о чудо! Животные стали останавливаться.

– Идите на свои места! – приказал дворф и животные медленно побрели на хоз двор.

– Он изгнал моих духов! – прошептала пораженная Ганга. Но была поражена не только она, но и все кто это видел.

К Бурвидусу подошла женщина – дворфа с изможденным лицом.

– Господин! – Обратилась она к нему. – Вы явили чудо. Может поможете старой женщине? – она согнувшись заискивающе снизу вверх поглядела ему в лицо. Уже неделю маюсь животом. Ничего не помогает, а денег на эликсиры у меня нет…

Бурвидус, словно дед мороз, по – доброму, улыбнулся из – под окладистой бороды.

– Не называй меня господином, сестра. Я не накопил богатства и не стал вельможей. Все, что имею даю тебе. – Он положил руку ей на голову и погладил, – иди сестра и больше не греши. Не оскорбляй никого, прощаются тебе твои грехи.

Женщина замерла и вдруг лицо ее зелено-серое до этого, порозовело. И она разогнулась.

– Я не чувствую боли и позывов, – удивленно и радостно произнесла она. Я здорова! – и тут же припала губами к руке Бурвидуса.

Ганга подозрительно посмотрела на меня. Эльфар командующий стражей махнул рукой.

– Пусть дворфы сами разбираются, – произнес он и пошел прочь.

– Не поверю, что здесь обошлось без тебя. – прошипела Ганга.

– Да с чего ты это взяла?

– А с того, что эти чудеса в твоем духе. То пописаешь и плотина рушится, то болтун Бурвидус, который должен прятаться в замке, вдруг, объявляется тут. А что, если его дворфы камнями побьют. Что ты скажешь Лии? А, что? – Она смотрела на меня как прокурор Вышинский, на пленных немцев на Нюрнбергском процессе. В ее глазах читался приговор, – к высшей мере, не меньше.

– Ну так иди и останови его, – отмахнулся я. – Я с богами спорить не собираюсь.

А Бурвидус собрал вокруг себя с десяток дворфов и проповедовал.

– Беда богатым и алчным. Закрыты их глаза к милости, очерствели души. Нажива и золото вот их боги. Не становитесь подобным им и тогда благословение Творца через Сына будет ваше…

– Что он несет? – возмутилась Ганга и решительно направилась к Бурвидусу. Я не мешал. Интересно же. Что сейчас будет?

– Бурвидус, остановись! – негромко, но твердо проговорила орчанка. – Ты понимаешь, что можешь пострадать за свои речи?

Дворф посмотрел на мою невесту безмятежным взглядом.

– Госпожа Ганга, – смиренно, но твердо произнес он. – Не вы меня послали, не вам меня останавливать. Я видел пославшую меня и говорил с ней Она подобна антрациту, а красота ее затмевает свет Светила. Она очистила мои уста и сказала – иди Бурвидус к заблудшим братьями своим и приведи их к Творцу. Сын творца будет направлять тебя, не бойся… И я пошел.

В словах дворфа почувствовалась непреодолимая сила и Ганга замерла на пол – пути.

Дворф широко раскинул руки, в одной из которых была палка, приподнял их вверх и воскликнул – Я был вознесен на небеса и видел место, где обитают боги… Белокаменный город на горе и сказочно-красивый дворец.

При этих словах Ганга обернулась и посмотрела на меня, я же засвистел и отвернулся, словно это меня не касалось. Ганга оставила Бурвидуса и подошла ко мне.

– Сказочно-красивый город, значит, – произнесла она. – Белокаменный. Если что с ним случится, так и знай. Я оторву твое бессмертное яйцо. А лучше два.

У нее было такое лицо, что я поверил.

– Ты и Чернушку к этому делу пристроил.

– Да никого я не пристраивал, приедешь сама ее спросишь. – отозвался я и невинным взглядом посмотрел в красивое, разрумянившееся лицо орчанки.

– Не сомневайся, спрошу! – отрезала она. – Интриган.

– Хватит ругаться по пустякам, – ответил я на ее угрозу. – Садись на коня и поехали. Дальше путь не близкий, а дорога сложная.

– А кони откуда? Они же в нашей конюшне стояли.

– Знаешь, чего я не пойму? – спросил я. – Вот зачем ты забиваешь свою голову ненужными вопросами, почему и откуда? Разве это так важно?

– Важно то, что ты от меня имеешь секреты, а я твоя невеста и ношу под сердцем твоего ребенка. Разве это непонятно?

Есть вещи, которые тебе не стоит знать, ради твоей безопасности и безопасности ребенка, которого ты носишь под сердцем.

– Я могла бы тебе помочь…

– Когда эта помощь понадобится, я ее попрошу.

– От тебя дождешься. Ты снова куда-нибудь умчишься, кого-то спасать или решать чьи-то проблемы. Знаю я тебя.

Ганга кинула долгий взгляд на Бурвидуса и отвернувшись пошла к повозке.

– На коне поезжай! – крикнул я ей вслед.

Дорога шла по горному серпантину на следующий перевал. Выехали поздно, когда местное светило уже стояло высоко. Чистое синее небо. Медленно парящие в вышине орлы и сверкающие белоснежные шапки гор. Склоны поросшие зелеными лесами и бурная речка внизу напоминали мне Домбай, где мы однажды отдыхали всей семьей и конечно же с Маргаритой Павловной.

Иногда я вспоминаю семью. Вовку – сына, Люську – жену. И скучаю по ним. Но выплывающий из небытия образ тещи гасил все, и так увядающие, чувства. Я, словно наяву, слышу ее противный резкий голос с визгливыми истеричными нотками и представляю, что она могла сказать, когда моя семья получила похоронку:

– Вот я же говорила, что твой муж скотина. Умер, чтобы алименты не платить!

И не важно, что мы не были в разводе. Но она часто повторяла:

– Вот увидишь, твой козел помрет и алименты платит не будет.

– Мама, да с чего Вите умирать?

– А с того, чтоб ты еще больше мучилась…

Вот такая у нас с ней была взаимная любовь.

Не в силах что-либо изменить, я примирился с новой жизнью и принял ее как одну единственную и старался в прошлое не заглядывать. Но иногда, как вот сейчас меня накрывала ностальгия. Жалел Вовку, жалел Люську. Они-то в чем виноваты? Даже прощал Маргариту Павловну. Жене, теща, скорее всего, уже нашла нового мужа, это она умеет делать и того парня мне тоже было жалко. Я жалел всех и некому было пожалеть меня. Для всех я должен казаться скалой, незыблемой стеной, через которую не пробьется беда, не проскочит буря. Поэтому все свои чувства о прошлом, всю свою память из прошлой жизни я постарался спрятать на самый, самый дальний слоя своего сознания.