Он заскрипел зубами. Закрыл глаза. А когда снова их открыл, увидел совсем рядом лицо ветрогона.

– Лишенного больше нет, – сказал ветрогон.

– Да, – повторил Джорон, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Почему?

– Он отдал жизнь, чтобы спасти тебя, – ответил Джорон.

Ветрогон застыл.

– Почему? – Сквозь маску Джорон видел решительный взгляд сиявших глаз.

– Он считал тебя очень важным, – объяснил Джорон.

Голова ветрогона медленно отодвинулась назад, подальше от Джорона. Затем он повернул клюв, посмотрел на тело Джорона, потом его взгляд вновь остановился на лице.

– Ноги нет, – повторил ветрогон.

– Да.

– Болит.

– Да.

– Лишенного нет, – сказал ветрогон.

– Да.

– Болит, – сказал ветрогон, открыл рот и издал такой тихий звук, что Джорон был уверен, что его услышал только он: пронзительный зов скиира, парящего на ветру над утесом и оставшегося в одиночестве. Крик детей палубы, исчезающих в волнах. Крик ребенка, когда опускается клинок и забирает его душу для зоресвета. – Не знать почему, – произнес ветрогон едва слышным шепотом. – Не знать. Болит.

– Я сожалею, ветрогон, но он умер счастливым, зная, что поступил правильно, – заверил его Джорон.

– Нет, – возразил ветрогон. – Нет правильно. Нет правильно. Нет хотеть. Нет хотеть больно. Нет хотеть это.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «это»? – спросил Джорон.

– Ветровидящий, – в разговор неожиданно вмешался Безорра. Лишенная ветра птица поднялась на ноги. – Ветровидящий, – повторил Безорра, и его единственный глаз уставился на Джорона. – Зовущий.

– Нет, – сказал ветрогон.

– Зовущий, – повторил Безорра, и его голос обрел силу. – Есть Зовущий. Есть ветровидящий. Есть правда.

– Нет, – снова сказал ветрогон.

И сделал шаг назад от Безорры, который медленно приближался.

– Открой лицо, – сказал Безорра.

Ветрогон потряс головой вполне человеческим жестом.

– Открой лицо, – повторил Безорра.

– Нет, – сказал ветрогон, и впервые Джорон уловил страх в его голосе.

Не тот страх, что слышен в голосе человека, – без дрожи или трепета. Но вполне узнаваемый. Безорра наклонился, его крылокоготь метнулся вперед и сорвал маску с лица ветрогона. Оказалось, что под маской глаза ветрогона плотно закрыты; красивые перья вокруг них ловили даже слабые частицы света и отражались мириадами оттенков. Ветрогон отступил, плотно зажмурив глаза.

– Открой, – сказал Безорра.

– Нет.

– Открой!

– Нет!

– Открой. Глаза, – повторил Безорра и, как если бы ветрогон не мог не выполнить приказ лишенного ветра, он повиновался.

Сначала появился лишь малый огонек между веками. А потом глаза открылись полностью. Возникли сияющие сферы, черный, вращавшийся зрачок в форме спирали.

Это произвело на Безорру драматический эффект. Поза лишенного ветра сразу утратила агрессию и властность – и теперь он демонстрировал полное подчинение. Безорра рухнул на пол, прижался к нему и раскинул в стороны крылья с редкими перьями.

– Ветровидящий! – сказал он. И если в словах ветрогона Джорон слышал страх, то в голосе Безорры прозвучало благоговение. – Ветровидящий пришел.

Благоговение – или расчет? Какая-то хитрость? Или он приписал голосу лишенного ветра вещи, которые только вообразил из-за того, что он ему не нравился?

– Нет, нет, нет, – прокаркал ветрогон, схватил маску и вернул ее на прежнее место, закрыв глаза. – Нет хотеть. Нет хотеть.

– Есть! – сказал Безорра. – Есть!

– Нет, – тихо ответил ветрогон, и даже в полумраке каюты Джорон увидел, как дрожат его крылокогти.

– Что такое ветровидящий? – спросил Джорон. – И Зовущий?

Безорра вскочил на ноги, одним прыжком подскочил к гамаку, и его изуродованное шрамами лицо оказалось рядом с лицом лежавшего Джорона.

– Ветровидящий – это свобода для ветрогонов. Зовущий – это свобода ветрогонов, – заявил Безорра.

– Ветровидящий есть смерть, – тихо сказал ветрогон. – Есть смерть. Есть уничтожение. Есть конец. – И, пока он говорил, Безорра кивал головой.

В его единственном глазу Джорон видел тот же свет, что сиял в глазах Жриц Старухи, когда они перерезали горло ребенку, – неколебимая вера фанатика.

– Да, да, – сказал Безорра. – Ветровидящий и Зовущий. Принесут черное море сестры. А потом возродится Скирит.

– Огонь и кровь, – добавил ветрогон. – Смерть для всех. Горящая дверь.

– Да, да, – сказал Безорра, словно смерть, огонь и кровь являлись лишь незначительным неудобством. – Все ветрогоны умрут и возродятся свободными.

– Не хотеть! – сказал ветрогон.

– Глупая птица! – закричал Безорра. – Что ты хотеть, не важно. Что есть. Свободные люди. Огонь и смерть и…

Рука Джорона метнулась вперед, схватила Безорру за клюв и сжала. На мгновение ему показалось, что лишенный ветра его атакует. Но этого не произошло. Лишь единственный глаз посмотрел на Джорона.

– А мой народ? И все остальные, кто живет на островах? – спросил Джорон.

– Все мертвы, – сказал ветрогон, и в его голосе появилась тяжесть скорби, несмотря на то, как люди обращались с его соплеменниками.

– И ты веришь в это всем сердцем? – спросил Джорон у Безорры и по движению клюва в руке почувствовал, что лишенный ветра кивает. – Значит, ты будешь защищать ветрогона? Даже ценой собственной жизни, как сделал Лишенный? – Безорра снова кивнул.

Джорон отпустил его клюв.

– Все ветрогоны будут, – уже спокойнее сказал Безорра.

– Ты не можешь рассказать другим о том, во что веришь, – сказал Джорон.

– Ветровидящий важе… – начал он, но Джорон снова сжал его клюв.

– Как ты думаешь, что будет, если твой народ начнет говорить? Если команда и все люди узнают, что наш ветрогон является ветровидящим, предвестником их конца? – И вновь единственный глаз Безорры уставился на Джорона. – Они его убьют, Безорра. А потом тебя, и я совсем не удивлюсь, если такая же участь постигнет всех ветрогонов до единого на Ста и Суровых островах. – Он снова посмотрел в единственный глаз лишенного ветра. – Неужели это тебя удивит? – Глаз заморгал, словно соглашаясь, и Джорон отпустил клюв. – Ты никому не должен ничего рассказывать.

– Тебе рассказал, – заявил Безорра.

– Я умею хранить тайны, – сказал Джорон. – А теперь иди.

Безорра повернулся, запрыгал к выходу из каюты и распахнул дверь. А в это время ветрогон подошел к Джорону.

– Нет убивать всех, – тихо сказал ветрогон. – Лишенный ветра безумен. Ветрогоны не станут так делать.

– Я никогда не думал, что вы нас всех убьете, ветрогон, – сказал он, и тот склонил голову и запрыгал к выходу вслед за Безоррой.

Джорон посмотрел на то место, где должна была находиться его нога, и вновь почувствовал опустошение. В нем росла огромная эмоциональная пропасть, хотя он сомневался в пророчествах, у него возникло ощущение, что Безорра прав и ветрогон действительно ветровидящий, предвестник конца человечества, и, возможно, это только к лучшему.

Прошли дни и недели боли, разочарования и страдания. Но также дни доброты и поддержки.

Костяная нога, вещь, которая была его частью и частью корабля, оказалась неудобной, и Джорон носил ее до тех пор, пока его культя не начала кровоточить, а Коксвард принялся ворчать.

– Легче исправить кусок кости, чем человека, хранитель палубы. Кость не может подойти сразу. Мы должны работать вместе, чтобы тебе стало удобно.

И они работали. И не только Коксвард. Когда Джорон спотыкался или скользил, рядом оказывались Фарис или Меванс. Когда он сидел, совершенно измученный на сланце палубы, уверенный, что никогда не научится ходить, к нему подходили Серьезный Муффаз или Гавит и рассказывали истории о том, как терпели неудачи в своей жизни. А когда он испытывал боль, появлялась Гаррийя и втирала мази в культю и синяки. Когда ему казалось, что он больше не может сделать ни единого шага, желание команды помочь становилось физической силой. Когда он был полон решимости продолжать, Динил мягко брал его за локоть и говорил, что пора отдохнуть. Когда Джорон думал, что все потеряно, появлялась Миас, молчаливая Миас, полная уверенности, что он справится.