– Миас и Куглин направились внутрь острова, далее они будут двигаться по кругу. Если нам повезет, сначала найдут ее отряд, и Миас устроит для них веселый танец, – ответил Берхоф. – Ну а если нам действительно повезет, они нас и вовсе не обнаружат, Миас разожжет огонь, который их всех привлечет.

– А если нет? – спросил Джорон.

– Тогда, возможно, супруга корабля захочет, чтобы мы их атаковали на пляже.

– В таком случае нам остается рассчитывать на удачу, – сказал Джорон.

– Старуха редко выполняет желания, а Дева любит обманывать, – ответил Берхоф. – Я выставил часовых со всех сторон. Если они увидят врага, который перемещается одиночками или парами, они их прикончат. Если их будет больше, предупредят нас.

– Значит, нам остается только ждать, – сказал Джорон.

– Да, – подтвердил Берхоф, – но если ты мне позволишь, хранитель палубы, я бы направил детей палубы и морскую стражу на поиски хорошего джиона. Это их займет делом, а заостренный частокол может усилить наши позиции.

– Хорошая идея, Берхоф. Отправляй.

Берхоф отсалютовал сжатым кулаком и взялся за работу.

После этого, как сказал Берхоф, оставалось только ждать. Джорон расхаживал взад и вперед, расплескивая ногами грязь, оставляя борозды на влажной коричневой земле. Он остановился на краю поляны, достаточно далеко от ветрошпиля, теперь песня не переполняла его сознание, и смотрел, как его следы заполняет вода. Как если бы что-то вытесняло воду на острове, выталкивая ее наверх. Он подумал о том, как Эйлерин описывала остров, назвав его губкой.

– Надеюсь, не наша кровь прольется здесь на землю, – сказал он себе.

Затем он стал прислушиваться, не приближается ли враг, разделяя все звуки, которые до него доносились: жидкость, капающая из умирающих растений. Стрекот насекомых. Хриплые крики и песни птиц. «Интересно, есть ли здесь фираши, злобные и опасные», – подумал он. В юности Джорон всегда опасался этих яростных птиц, но теперь страх прошел. Он знал, что есть куда более опасные существа – к примеру, туниры, и по его телу пробежала дрожь, когда он про них вспомнил. Если появится одно из жутких существ, он уже не сможет спастись при помощи пения, как сделал однажды. Да и было ли это на самом деле? Теперь те события казались сном, никто о них не спрашивал, никто даже не упоминал.

Он отбросил эти мысли и сосредоточился на значительно более опасных, чем тунир, врагах, рыскавших в лесу. Джорон уже давно знал, что нет существ страшнее, чем люди. И никто другой не хочет так сильно его убить. Даже ненависть множества морских обитателей с зубами и щупальцами не так губительна. Во всяком случае, Джорон понимал их гнев, ведь женщины и мужчины вторгались в их владения или вытаскивали из воды и убивали, чтобы съесть, или просто потому, что могли. Он снял шляпу и провел ладонью по пропитанным потом собранным в косы волосам. Посмотрел на Глаз Скирит, который уже начал заходить за вершину горы. «Если чему-то плохому суждено случиться, – подумал Джорон, – пусть это будет сейчас». Нет ничего хуже сражений в темноте, когда слишком легко убить своего товарища, а не врага. Он снова надел шляпу.

Иногда все выглядело таким бессмысленным. Убийства – ради чего?

Своих людей.

Ради Миас.

Это он знал.

В конечном счете все сводилось к политике и идеям; нет, они не воспламеняли его, но влекли за собой. Мир выглядел как замечательный сон, естественно, он к нему стремился. Однако сейчас их намерения далеки от мирных. На одиноком острове, где они готовы умереть, отчаянно пытаясь отыскать своих людей, попавших в беду. Но отчаяние не имело значения. Он был готов забыть о нем ради Миас. Потому что верил в нее, а она в него, даже в тех случаях, когда ей не следовало. А если он здесь умрет? Что ж, тогда он присоединится к своему отцу возле костяного огня Морской Старухи и будет с удовольствием рассказывать ему истории о своих приключениях, когда он являлся офицером флота. О времени, проведенном рядом с Удачливой Миас, ведьмой залива Килхъюм.

– Хой! – донесся из леса крик. Джорон встал, повернулся к стене из сочившихся влагой листьев и стеблей и темноте между ними. Зов повторился. – Хой! Они идут!

– Занять позиции! – крикнул Джорон, который до сих пор не привык к хриплому карканью, вылетавшему из его рта.

Впрочем, достаточно громкому, хотя теперь его голос больше походил на брань Черного Орриса.

– Всем занять позиции! – закричал он, часовые уже выбегали из леса, направляясь к баррикадам.

Джорон перепрыгнул через джион и побежал к ветрошпилю, песня у него внутри вновь зазвучала сильнее. Ветрогон по-прежнему лежал совершенно неподвижно. Джорон повернулся и увидел, как из леса выскочила Миас, за ней появилась ее команда, но Джорон не смог оценить, скольких людей она потеряла. За Миас следовал враг, и Джорону не потребовалось считать бойцов Миас и своих собственных, чтобы понять, что враг существенно превосходит их числом. Он бросил еще один взгляд через плечо на ветрошпиль.

– Ветрогон, – тихо сказал Джорон, – сейчас самое время проснуться.

Но говорящий-с-ветром не шевелился, а потом у Джорона уже не осталось времени думать о чем-то другом, кроме тяжести курнова в руке.

Берхоф думал о том, что ему нравится снова сражаться на земле. Это он хорошо понимал, чувствовал ритм, быструю смену волн – и пусть проклянет его Старуха, но он слишком много времени провел на корабле. Теперь он даже думает морскими терминами, вспоминает воду, холод и сырость, которая тебя никогда не покидает с того момента, как ты поднимаешься на борт.

Как же он ненавидел корабли.

Здесь шло честное сражение. Лицом к лицу. Ты видишь своих врагов, ты их знаешь. Если они заберут твою жизнь, значит, ты сможешь взять их за руку у костяного костра Старухи и вспомнить схватку. Или наоборот, ведь он был заместителем Куглина, и ему суждено поговорить там со многими, когда он сам наконец погибнет, с теми, кого он ненавидел при жизни и у кого ему следовало попросить прощения – их он убил бесчестно. Но в жаре костяного костра прощается все.

Ничего похожего не происходило на корабле. Одна только мысль о том, что тебя в любой момент может сбросить с палубы болт арбалета, долгие часы маневров, волны, тошнота, вода и смерть, которую ты не заметишь, постепенно нарастающее напряжение. Как может человек сражаться с кораблем? Как щит остановит болт из дуголука?

Как же он ненавидел корабли.

Первое сражение у ветрошпиля закончилось, а он по-прежнему стоял на ногах. На земле проще. Дети палубы расхаживали с важным видом и что-то презрительно кричали врагу, словно одержали победу, но Берхоф понимал, что все не так однозначно. На корабле происходило только одно сражение; ужасное все-или-ничего и беспощадное. И к тому моменту, когда оно начиналось, когда ты атакуешь врага вместе со своим кораблем – а другой низко сидит на воде со сломанной мачтой, возможно, горит, и кровь течет по его белым бортам, – это наполняет тебя ненавистью. Ненавистью к женщинам и мужчинам, швыряющим в тебя болты, ненавистью к офицерам, которые это устроили. Ненавистью к кораблю, причинившему вред твоим друзьям и тебе.

Когда ты перепрыгивал на палубу противника, отбрасывал веревку с пересохшим ртом и охрипшим от крика голосом, ты уже знал, что победа одержана. Другой корабль подвергался разграблению, команда сломлена, что делало схватку еще более ожесточенной и злобной. Тем, кто уцелел, было некуда отступать, у них оставалась лишь злоба, которая обрушивалась на их головы. Эти сражения не походили ни на какие другие. Их переполняла ненависть и полное отсутствие руководства, что возмущало Берхофа особенно сильно. Никаких боевых построений, никакого порядка. И ты никогда не знаешь, является ли оказавшаяся рядом с тобой женщина или мужчина другом или врагом, и в результате у тебя на глазах свои убивают своих, тебя охватывает страх, и ты обращаешься в бегство. Снова и снова.