– Нам остается надеяться, что он скоро нас найдет, – сказал Джорон. – Я чувствую, что слабею с каждым днем.

Миас кивнула.

– Да, и я тоже. – Затем она принюхалась, и на ее лице появилось выражение неудовольствия и тревоги. – Как твоя рана?

– Чистая.

Она посмотрела на него и кивнула.

– Хорошо. Старайся не забывать регулярно ее промывать. Боюсь, дети палубы скоро начнут болеть. Откроются старые раны, начнут выпадать зубы, а без овощей мы ничего не сможем сделать.

– Да, я многое отдал бы за хорошие новости, – сказал Джорон, но не стал говорить, что его рана на спине стала выделять прозрачную жидкость, из-за чего рубашка начала липнуть к коже. – Я стараюсь найти работу, чтобы отвлечься, но чувствую себя таким бесполезным.

– Ну, – сказала Миас, – подумай вот о чем. Если мы оказались в таком тяжелом положении после атаки волн, то флюк-лодки и те, кто находились на острове, наверняка полностью уничтожены.

– Я знаю, что они враги, супруга корабля, – сказал он. – Но не могу испытывать радость от гибели детей палубы в море, когда они уже побеждены.

– О, я не испытываю радости, когда кормлю Старуху, Джорон, пойми меня правильно. Но не хочу, чтобы о твоих деяниях на этом острове рассказали моей матери.

– А что я сделал? – На него уже спустился тот странный туман, что делал мгновения, когда он пел кейшану, далекими и нереальными.

– Ты поднял кейшана, Джорон. Твоя песня его разбудила.

– Ничего подобного, – возразил Джорон.

Но он знал, что это ложь. Он постарался отодвинуть пугавшую его мысль на задворки сознания и заставил себя думать о том, как им выбраться из тяжелого положения. Только не так, как на острове. Не кружившие, вращавшиеся песни, ощущение плена, которое преследовало его многие месяцы, ощущение пробуждения. Свободы. Могущества. Но они ему не принадлежали, представлялись вторичными и обладали смутной странностью сна.

– Я ничего такого не делал, – повторил он, понимая, что лжет.

– Ну на самом деле, – сказала Миас, – это не имеет значения. Что случилось, то случилось, и будет лучше, если моя мать никогда не узнает, что есть человек, который обладает таким могуществом.

– Но тогда она нас наверняка оставила бы в покое, разве нет? – спросил Джорон.

Миас улыбнулась своим мыслям, но не ему. Так улыбается мать ребенку, когда он принимает глупость за мудрость.

– Могущество, позволяющее уничтожить остров при помощи песни, Джорон? Ты думаешь, такое может напугать мою мать? Нет, она увидит лишь оружие. – Миас вышвырнула рыбью чешую за борт. – И она не будет знать покоя, пока его не получит.

На следующий день к ним пришла первая смерть. Женщину звали Меркин, она появилась на борту «Дитя приливов» с одного из кораблей-тюрем в Бернсхъюме. Она не была самой сильной, отважной или надежной из команды, Джорон мало о ней знал, только имя, и не раз замечал ее быструю улыбку, которой она отвечала на добрые слова, Меркин редко выказывала гнев и храбро сражалась. Если бы им повезло чуть больше и они встретили «Дитя приливов», Гаррийя могла бы вылечить Меркин. И даже будь она немного более громогласной и склонной к жалобам, ее спасли бы даже здесь, на «Зубе кейшана». Не слишком вероятно, но возможно.

Меркин получила ранение в руку во время сражения на острове и ничего не говорила. Рана загноилась, и к тому времени, когда она о ней рассказала, было слишком поздно. Рану промыли и сделали все, что могли, используя те же инструменты, которыми лечили спину Аноппа, но плохая пища и нехватка пресной воды в течение двух недель дрейфа ослабили Меркин. Плоть вокруг раны почернела, яд прошел дальше плеча, поэтому ей не помогла бы даже ампутация руки. В ту ночь, когда она бредила, потела и кричала, Миас сидела рядом с ножом в руке. В конце, она вонзила нож в горло Меркин, та на несколько мгновений пришла в себя, и боль исчезла из ее глаз.

– Сделай это, супруга корабля, и я скажу тебе спасибо, когда мы будем сидеть у огня Старухи.

Клинок вошел в ее тело, избавив от боли, а позднее они завернули ее тело и отправили к Старухе со всеми почестями, на которые была способна голодная, страдавшая от жажды команда.

Два дня спустя к Джорону пришла Дженнил, которая не смогла сразу обратиться к супруге корабля, и показала ему рану на ноге, полученную много лет назад от удара меча. Шрам открылся. Джорон рассказал Миас, но та лишь кивнула.

– Держись, Дженнил, – сказала она. – Помощь придет.

Однако все знали, что болезни детей палубы – это начало конца. Сначала откроются старые раны, затем начнут шататься и выпадать зубы, после чего наступит слабость разума и тела, которые приведут к апатии и смерти.

Джорон не просил осмотреть его спину или язвы на руках, он знал, что состояние раны на ноге ухудшается.

Вскоре после того, как открылась рана у Дженнил, дни стали странными, длинными и окрашенными в диковинные цвета. Джорон вспоминал голоса, его тело покрывала испарина, он слышал странные разговоры о ногах и мраке. Джорон понимал, что попал в серьезную беду, – тихий голос, заключенный внутри его сознания, звал на помощь. Но его поглотила агония, которая быстро поразила.

Вот почему, когда ночью Джорон услышал жуткое хлопанье крыльев, он уже не сомневался, что за ним прилетели скииры. Их острые, как бритва, клювы разорвут его живьем; сначала глаза и язык, затем растерзают внутренности. И есть ли у него силы, чтобы сражаться с ними? Он ощутил дуновение ветра на лице, когда птица била крыльями у него над головой. Он даже не мог подготовить себя к новой боли. Ему было все равно.

– Задница.

Джорон заставил себя открыть глаза. Увидел перья и круглые глаза Черного Орриса, которые внимательно его изучали.

– Сиськи Старухи, – прокаркала птица и улетела.

Джорон повернул голову набок и увидел черный корпус «Дитя приливов», освещенный тусклосветами на бортах и яркими лампами на носу и корме.

– Корабль на горизонте, – прошептал он в ночь. – Корабль на горизонте.

Запах днища – гниющая еда, нечистоты, соленая вода – все это было подобно аромату духов для Джорона. «Дитя приливов», его дом. Дети палубы перенесли своих больных и ослабевших товарищей с палубы «Зуба кейшана», и их руки, огрубевшие за годы, проведенные в море, обходились с ними с такой нежностью, как руки отца, укладывающего ребенка в постель. Так обращались со всеми женщинами и мужчинами, которые дожили до встречи с «Дитя приливов». Их перенесли с «Зуба кейшана» в каюты и гамаки «Дитя приливов», где сразу накормили супом Гаррийи. Она сказала, что он избавит от болезни детей палубы и вернет здоровье.

И, хотя вкус у него был отвратительный, все произошло так, как сказала Гаррийя.

Ветрогоны пострадали гораздо меньше, чем люди, хотя Джорон так и не понял почему. У него остались воспоминания о том, как лицо их ветрогона в маске склонилось над ним, он пел на своем странном языке, и Джорон засыпал и снова просыпался, терял сознание и приходил в себя. Он не знал, где это происходило: на палубе «Зуба кейшана» или «Дитя приливов».

Но прошло время, и, хотя Гаррийя прогнала его в собственную каюту, он чувствовал, что силы к нему возвращаются и он скоро вернется на палубу «Дитя приливов». Джорон жаловался, что его изолировали и Рука Старухи лишь на один день позволила ему просто отдыхать. Теперь он лежал в своем гамаке, а Динил и Эйлерин сидели рядом в его маленькой каюте.

– Это уже второй раз, когда мне приходится лежать в постели, чтобы поправиться, Динил, – сказал Джорон сидевшему рядом мужчине, – и мне это не нравится.

– Ну, возможно, теперь тебе следует избегать опасности, хранитель палубы? – Динил посмотрел на Эйлерина и улыбнулся курсеру. Джорону хотелось рассмеяться, ведь избежать опасности тем, кто находится на палубе корабля Удачливой Миас, невозможно. Но смех умер, так и не родившись, когда Джорон уловил серьезность в голосе Динила. Осталось что-то невысказанное между ним и курсером. Или ему только показалось? Накопившаяся усталость была настолько велика, что ему не составило труда приписать другим чувства, которых они не испытывали. – А теперь, Джорон, скажи: ты хочешь сидеть и жаловаться на свою долю или послушаешь о наших приключениях?