– Совершенно верно, моя команда, вы правы. Но не все обладают вашей мудростью и не думают о будущем. Вы еще вспомните мои слова, когда другие захотят начать охоту на одинокого вихрезмея.

– Вихрезмей, – зашептали в толпе – так шипит прибой, разбегаясь по гладкой гальке.

– И, если появился один, – тихо продолжала она, – кто знает, возможно, на самом деле их двое? А если так, значит, могут появиться и другие, верно? Стать дарном благодаря аракисиану – это же прекрасно, не так ли, мои мальчики и девочки?

Ее слова встретил оглушительный рев одобрения.

– Вот почему сейчас наша задача состоит в том, чтобы сохранить вихрезмею жизнь, и, можете не сомневаться, обитатели Суровых островов обязательно за ним придут. Может быть, и некоторые из наших соплеменников, нарушив приказы дарнов, окажутся предателями и начнут охотиться на аракисиана. – И вновь ее взгляд настиг каждую женщину и каждого мужчину, стоявших на палубе. – Но позволим ли мы отнять наше будущее?

– Нет, супруга корабля. – Теперь в ответ послышался лишь шепот.

– Я спросила, позволим ли мы отнять наше будущее? – Голос Миас стал громче.

– Ну, давайте, мои девочки и мальчики! – крикнул Меванс.

– Нет, супруга корабля! – Громче.

– Позволим ли мы им, дети палубы? – снова спросила Миас. – Позволим?

И в ответ последовал громкий крик:

– Нет, супруга корабля!

– Тогда займите свои места. Крепко натяните верхние крылья и держите глаза открытыми, ведь морской дракон ждет нас, и мы его найдем!

От ответного рева у Джорона заложило уши, и он в первый раз по-настоящему понял, пока кричал и махал шляпой в воздухе, наполненный словами супруги корабля, что имел в виду его отец, когда говорил о том, чтобы стать частью флота.

Три корабля летели вверх по каналу Фленс, но с того места, где стоял Джорон, море выглядело совершенно пустой, слегка перемещавшейся серой водой, над которой лишь изредка появлялись белые буруны. Только наблюдатели оставались в контакте с двумя другими черными кораблями. Так прошло два дня, и Глаз Скирит уже опускался на третий. Песочные часы переворачивали каждые десять минут, и всякий раз раздавался крик:

– Расскажи о море, наблюдатель! – Одинокий голос в темноте.

И в ответ неизменно следовали слова:

– Корабль по правому борту, корабль по левому.

Джорону оставалось лишь кивать: они не одни.

Дитя палубы – Хамриш? – он почти не сомневался, что правильно запомнил имя, – стоял у рулевого весла у него за спиной, Фарис находилась на самом верху. Миас, несомненно, работала внизу с курсером Эйлерином, на палубе Джорон видел и других членов команды, но только лишь намеки, движения теней в чернильной темноте. Конечно, «Дитя приливов» был освещен – на корме и клюве висели большие фонари, – но их свет практически не попадал на палубу. Тусклосветы обозначали положение поручней, но они оставались едва различимыми.

Джорону не составляло труда представить, что он потерялся и остался один, поэтому он находил утешение в мелких движениях теней, дававших знать о существовании других людей во время грустной ночной вахты, а еще его радовало журчание воды под днищем «Дитя приливов», напоминавшее о том, что они движутся вперед, он не заблудился в ночи, и его путешествие имеет вполне определенную цель.

Три корабля вполне могли отслеживать почти десять хантов и практически полностью контролировать пролив между небольшими островами по правому борту и побережьем более крупных островов, спящих и невидимых, по левому борту. Ночь выдалась безоблачной. Бледное сияние Костей Скирит позволяло Джорону думать, что все идет хорошо – настолько, насколько возможно для приговоренного мужчины на корабле мертвых, стоявшего в тусклом сиянии Слепого Глаза Скирит. Джорон не мог представить, что нечто столь огромное, как голова аракисиана, незаметно проскользнет между кораблями, если предположить, что наблюдатели на других кораблях так же внимательны, как те, что находились на позвонках «Дитя приливов», – у него не было ни малейших оснований думать иначе. Сейчас они создавали историю.

Покой Джорона был нарушен, когда тихие тени превратились в Квелл, слабый свет Слепого Глаза озарил бледную кожу, острые черты лица и покрытые шишками костяшки пальцев. Джорон не хотел с ней разговаривать, поскольку от нее постоянно исходила угроза. Он заметил, что она стала проводить много времени с Куглином и его людьми, а это напомнило ему, что он так ничего и не сделал относительно поручения, которое дала ему Миас: выяснить, что хочет доставить в Бернсхьюм глава преступного клана. Джорон понимал, что его пассивность связана со страхом перед Куглином. Такой же страх он испытывал рядом с Квелл.

– То, что она говорит, правда? – спросила Квелл.

– Она? – уточнил Джорон.

– Супруга корабля.

– Тебе следует задать этот вопрос ей, – сказал Джорон.

Злобные глаза Квелл вспыхнули в бледном сиянии тусклосветов. Пространство, в котором волны ударяли в борт корабля, один, два, три раза.

– Супруга корабля сказала правду? – Рот Квелл перекосился, когда она произносила звание Миас, каким-то непостижимым образом делая его ничтожным.

– Какая часть тебя интересует? – спросил Джорон.

– Ты знаешь, какая, – сказала она, и ее рука опустилась на молоток, который висел у нее на поясе. Носить клинок на палубе запрещалось всем, за исключением тех, кто имел право подниматься на корму, но ее костяной топор был не только инструментом, но и оружием. – Аракисиан. Это правда? Он действительно плывет между островами?

– Если супруга корабля о чем-то говорит на борту своего корабля, – сказал Джорон, – значит, это правда.

– Только не надо корабельных разговоров – мы все знаем, что это не твое. – Она сделала шаг вперед, и тут переместился бон главного позвонка, что привело к изменению положения среднего крыла, которое заблокировало мягкий свет Слепого Глаза Скирит, и Джорон вместе с Квелл оказались в глубокой темноте. – Аракисиан существует?

– Насколько мы знаем, да, – спокойно ответил Джорон. Ему потребовались все его силы, чтобы не отступить перед женщиной. – Но никто из нас не видел его собственными глазами.

– Переворот часов! – послышался крик с кормы, которому Джорон невероятно обрадовался.

Теперь у него появился предлог отступить от Квелл на свет и посмотреть вверх на главный позвонок.

– Расскажи нам о море, наблюдатель! – крикнул Джорон.

– Корабль по правому борту, корабль по левому борту, хранпал. В остальном все спокойно.

Джорон надеялся, что, когда он опустит взгляд на темную палубу, Квелл уже уйдет, но нет, она продолжала стоять в тени, чувствуя себя там как дома.

– За аракисиана можно получить много денег, – сказала она.

– Ты слышала, что сказала супруга корабля, – ответил Джорон.

Квелл сплюнула на палубу.

– Да, слышала. Она играет, делая ставку на будущее, рассчитывает, что, если есть один аракисиан, может существовать и второй. Но я знаю другое. Один зверь может обеспечить всех женщин и мужчин на корабле. – Она заговорила немного громче. – У Куглина есть связи, которые позволят нам всем разбогатеть, Твайнер.

Неужели ему только показалось, что активность у него за спиной прекратилась? И все женщины и мужчины, занятые решением постоянно возникавших задач, без которых костяной корабль не может существовать, остановились, чтобы послушать Квелл? Быть может, Спракин поднял голову, прежде чем вернуться к работе? Или Хасрин, когда-то хранительница палубы, а теперь обычное дитя палубы, охваченная глубоким недовольством, остановилась, сворачивая веревку? Или склонный к насилию разгневанный Куглин незаметно скользнул в темноту?

– Если ты имеешь дело только с тем, что существует, то какой смысл в этих разговорах, Квелл? Мы не видели аракисиана. Нам известно лишь, что мы следуем за слухом и иллюзией, а они не могут повести за собой женщин и мужчин.

– Да, – сказала Квелл, – ты прав. Но если это кейшан, то вес его костей превращает то, что Куглин держит в трюме, в сгнившее мясо.