«Встречайте меня здесь. На моей территории и на моих условиях. Приходите один».

Маати ответил утвердительной позой, улыбаясь себе, как девчонка во дворцах. С физическим ощущением комара, влетевшего в глаз, зрение Маати вернулось к норме. Он посмотрел на Даната.

Юноша выглядел обезумевшим. Он держал в руке шпагу, словно собирался на кого-то нападать, его взгляд метался от дерева к стене, словно он мог видеть то, что видел Маати: луны, шедшие вокруг бродячих звезд, бесконечно малых животных, которые устроились в каплях дождя, или девушку на высоком балконе, с которого можно увидеть полгорода. Маати не сомневался, что она все еще глядит на них.

— Пошли, — сказал он. — Мы закончили.

— Вы видели ее, — сказал Данат.

— Да.

— Где она? Что она хочет?

— Она в дворцах, и нет смысла бегать вокруг, как человек при пожаре. Она может видеть все и знает, куда смотреть. Мы можем застать ее врасплох не больше, чем надоедливая муха.

Маати глубоко вдохнул, повернулся и пошел тем же путем, которым пришел. Не было смысла идти дорогой Оты, и Маати хотел немного посидеть, выпить пиалу-другую вина и, возможно, поговорить с Эей. Он хотел лучше понять, почему смертельный ужас в его груди смешан с восторгом, а страх — с удовольствием.

— Что она хочет? — спросил Данат, ускоряя шаг, чтобы догнать Маати.

— Полагаю, зависит от того, как ты смотришь на вещи, — сказал Маати. — По большому счету она хочет того же, что и все мы: любовь, семья, уважение. Но сейчас, мне кажется, она хочет только одного: увидеть, как я извинюсь перед ней, а потом умру. Самое странное то, что если она даже добьется своего, это не принесет ей покоя.

— Я не понимаю.

Маати остановился. Ему пришло в голову, что даже если бы он сейчас принял бы неправильную позу или неправильное решение, он и мальчик могли бы найти дорогу в лагерь по запаху. Он положил руку на плечо Данату.

— Я попросил Ванджит встретиться со мной сегодня вечером. Она согласилась, но с условием, чтобы там были только мы двое, — сказал Маати. — Я верю, что, как только это сделаю, смогу сказать вам всем, обречен ли наш мир.

— Нет, — сказал Ота. — Абсолютно нет.

— При всем уважении, — сказал Маати. — Ты, может быть, и император, но не тебе решать. Мне не особо нужно твое разрешение, и Ванджит оно тоже не понадобится, совсем.

— Я могу задержать тебя здесь.

— Не можешь, — ответил Маати. Поэт так уверен в себе, подумал Ота, потому что он прав.

Когда Данат и Маати вернулись необычно рано, он понял, что что-то произошло. Причал, который был центром поисков, пустовал с конца обеда. Ана и Эя сидели в тени низкой каменной стены, спали или разговаривали, когда Эя не занималась обломками своего уничтоженного пленения, продавливая воск на копиях сломанных табличек. Лодочник и его помощник оттащили в сторонку сложный механизм, связывавший котел с колесом, и чистили каждую деталь; медь и бронза, железо и сталь лежали на серых кусках брезента и сверкали, как драгоценные камни. Голоса оставшихся стражников сливались с низким постоянным плеском реки и песнями птиц. В другое время это бы успокаивало. Ота, сидевший за полевым столом, боролся с желанием встать, крикнуть или бросить камни в реку. Сидеть, мучить ум деталями города, в котором жил три десятилетия назад, заглушая страх, ослабляло и нервировало. Он чувствовал себя гальтским котлом, который слишком сильно нагрелся и которому не дают остыть; он чувствовал, как припой тает на швах.

Если бы Данат и Маати последовали его плану, они бы вернулись на причал с тропинки, которая бежала на юг вдоль реки. Но они пришли с запада, спустились по широким каменным ступенькам. Данат, на лице которого застыла тревога, держал в руке обнаженную шпагу, о чем, очевидно, забыл. Маати шел медленнее и, казалось, едва не падал, но был странно доволен. Ота положил перо.

— Вы нашли ее?

— Она нашла нас, — ответил Маати. — Мне кажется, она следила за нами с тех пор, как мы сошли с лодки.

Вокруг них собрались стражники. Эя и Ана встали на ноги, поддерживая друг друга. Маати проковылял в центр причала, словно на сцену, и продекламировал свое сообщение. Он рассказал о встрече, о появлении Ванджит и об андате на ее боку. Он принял все позы, которые принял тогда, и повторил позы Ванджит. В конце он объяснил, что Ванджит хочет видеть его — только его одного, — и это должно произойти сегодня вечером.

— Она не знает никого из вас, — продолжал Маати, — а то малое, что знает, не может использовать. Для нее вы все люди, повернувшиеся против своего народа. А я — учитель, который дал ей силу маленького бога.

— А потом замышлял убить ее, — сказал Ота, уже зная, что битва проиграна. Маати прав: ни у кого из них здесь нет власти. Здесь правят поэт и ее андат, нравится это ему или нет. Она может диктовать любые условия, которые хочет, и Маати некоторым образом важен для нее, а Ота — нет.

Встреча, которая может как уничтожить мир, так и его спасти. Он отдал бы ее незнакомцу раньше, чем доверил бы Маати.

— А что ты собираешься сказать ей? — спросила Ана. В ее голосе прозвучал голод. Недели — уже несколько месяцев — она жила в темноте, и вот появилась возможность собрать себя заново.

— Первым делом извинюсь, — сказал Маати. — И объясню, что нами манипулировал андат, играя на наших страхах. Потом, если Ванджит разрешит, я приведу к ней Эю, чтобы та тоже извинилась перед ней.

Эя, стоявшая там, где Ота мог видеть ее лицо, подняла подбородок, словно что-то привлекло ее внимание. Что-то странное промелькнуло по ее лицу — тревога или недоверие, — а потом исчезло. Она стала статуей самой себя, маской. Она верила Маати не больше, чем он. И, судя по ее молчанию, у нее не было мысли получше о том, что надо сделать.

— Она убила тысячи невинных невинных людей, — сказал Ота. — Она ослепила женщин, которых называла своими подругами. Ты уверен, что извинение — совершенно подходящая мера?

— А что еще я могу сделать? — спросил Маати, складывая руки в позу вопроса и вызова. — Должен ли я идти к ней, размахивая обвинениями? Должен ли я сказать ей, что она не в безопасности и никогда не будет?

Ему ответил голос Идаан:

— Ты ничего не можешь сказать ей. Она сошла с ума, а ты говорить о ней так, словно она — нормальный здравомыслящий человек. Какие бы слова ты не сказал, она услышит то, что хочет. С тем же успехом можешь послать ей марионетку и дать ей говорить за обоих.

— Ты не знаешь ее, — сказал Маати, но его лицо вспыхнуло. — Ты никогда не встречалась с ней.

— Я была ею, — с ледяным спокойствием сказала Идаан, спускаясь по лестнице к переполненному причалу. — Дай ей то, что она хочет, если тебе так хочется. Это никогда не помогало ей раньше, не поможет и сейчас.

— И что ты предлагаешь? — спросил Ота.

— Она отвлечется, — сказала Идаан. — Пошли с ним лучника. Когда она отвернется, тот выстрелит ей то место, где спина переходит в голову.

— Нет, — крикнул Маати.

— Нет, — сказала Эя. — Даже если убить ее было бы правильным делом, подумай о риске. Если она хоть что-то заподозрит, то может взбеситься, а у нас нет никакой защиты от нее.

— Никого не требуется, чтобы она что-то заподозрила, — сказала Идаан. — Если она испугается теней, конец будет таким же кровавым.

— То есть мы бросаем Гальт, — сказала Ана невыразительным голосом. — Я послушала всех вас, и не услышала, чтобы хоть кто-нибудь упомянул всех тех людей, которые умерли из-за того, что с ними случилось то же, что и со мной.

Маати шагнул вперед и взял руку девушки. Ота, глядевший на нее, не думал, что ей нужна поддержка. В выражении ее лица не было ни боли, ни печали. Только решимость.

— Они не думают, что можно пробудить в ней милосердие, — сказал Маати. — Я сделаю все, что в моих силах, Ана-тя. Клянусь всем, чем вы захотите, я сделаю…