Натаниэль кивнул.

– У вас есть такой человек, сэр?

– Есть. Один из лучших наших агентов… Его зовут Арлекин.

– Арлекин…

Натаниэлю представилась стройная фигура в маске, что танцующим шагом крадется среди теней, неся с собой атмосферу карнавала и угрозы…

– Именно. Это его подпольная кличка. Настоящее его имя я вам сообщить не могу – возможно, он и сам его не знает. Если вы представили себе стройного и проворного джентльмена в маске и ярком костюме, должен вас разочаровать. Наш Арлекин – тучный немолодой человек с темпераментом гробовщика. Кстати, и ходить он предпочитает в черном.

Замминистра интеллигентно поморщился.

– Это Прага так влияет на людей, если прожить там чересчур долго. Она навевает меланхолию. За эти годы уже несколько наших агентов довели себя до самоубийства. Арлекин пока что держится, но и он мрачноват по натуре.

Натаниэль откинул волосы с глаз.

– Уверен, с этим я управлюсь, сэр. Где я смогу с ним увидеться?

– Сегодня вечером, в полночь, выйдите из своего отеля и направляйтесь в сторону кладбища при гетто – кстати, гетто будет неподалеку от вас, понимаете, Мэндрейк? Прямо через Старомест-скую площадь. На вас должна быть мягкая шляпа с кроваво-красным пером. Прогуливайтесь среди надгробий. Арлекин вас разыщет. Вы узнаете его по особой свече, которая будет у него в руках.

– По особой свече…

– Верно.

– А что в ней будет такого особенного? Она будет очень длинной, или сломанной, или еще какой-нибудь?

– На этот счет он мне ничего не сообщил.

Натаниэль скривился:

– Прошу прощения, но все это выглядит чересчур театрально – вы не находите, сэр? Кладбище, свечи, кроваво-красные перья… Почему бы ему просто не позвонить мне в номер после того, как я приму душ с дороги, и не встретиться со мной в кафе на первом этаже отеля?

Замминистра слабо улыбнулся. Он передал пакет через стол Натаниэлю, обошел столы и с легким вздохом опустился в роскошное кожаное кресло. Он развернулся лицом к окну – над Лондоном снова нависали водянистые облака. Где-то на западе уже шел дождь: в небе висели косые размытые полосы, падающие на невидимые отсюда далекие крыши. Некоторое время замминистра молча сидел и смотрел на небо.

– Вот перед вами современный город, – произнес он наконец, – выстроенный в соответствии с наилучшими новейшими образцами. Взгляните на гордые здания Уайтхолла: среди них нет ни единого, которому было бы больше ста пятидесяти лет! Разумеется, у нас еще остались ветхие, не реконструированные кварталы – это неизбежно, когда вокруг столько простолюдинов, – но сердце Лондона, где все мы живем и трудимся, стремится вперед. Лондон – это город будущего. Город, достойный великой империи. Жилище вашей госпожи Уайтвелл, Мэндрейк, – прекрасное здание. Яркий пример современного направления в архитектуре. Побольше бы таких. Мистер Деве-роке планирует в будущем году снести бульдозером большую часть «Ковент-Гардена» и возвести на месте всех этих домишек с деревянными балками великолепные кварталы из стекла и бетона… Кресло вновь развернулось в сторону кабинета; замминистра указал на карты.

– А Прага – Прага другая, Мэндрейк. С какой стороны ни взгляни, место это на редкость унылое, переполненное сожалениями об утраченном величии. Они слегка зациклены на всем, что уже давно умерло и ушло в прошлое: волшебниках, алхимиках, великой Чешской империи. Любой врач вам скажет: это нездоровый взгляд на вещи. Если бы Прага была человеком, мы, несомненно, заперли бы ее в лечебнице. Смею сказать, Мэндрейк, что мы могли бы избавить Прагу от ее грез наяву, если бы захотели, – но мы к этому не стремимся. Нет уж. Пусть лучше она остается туманной и загадочной, чем сделается решительной и прозорливой, как Лондон. И таким людям, как Арлекин, которые присматривают за ней по нашей просьбе, поневоле приходится мыслить так же, как чехи. А иначе какой бы в них был толк? Арлекин, Мэндрейк, – куда лучший шпион, чем многие другие. Отсюда и красочные инструкции. Советую вам выполнить их буквально.

– Хорошо, сэр. Я сделаю все, что в моих силах.

Едва материализовавшись, я понял, что я в Праге. Обветшалое великолепие золотого канделябра, висящего под потолком номера в отеле, вычурная и чумазая лепнина карнизов, пыльный балдахин на четырех столбиках над узкой кроватью – все указывало на это. Как и унылое раздражение на лице моего хозяина. Договаривая последние слоги заклинания, он одновременно озирался по сторонам, как будто опасался, что обстановка номера набросится на него и укусит.

– Приятная была поездка? – осведомился я. Он наложил несколько оберегов и вышел из круга, подав мне знак сделать то же.

– Не особенно. Когда я проходил через таможню, на мне еще оставались кое-какие следы магии. Меня ухватили за шиворот и привели в комнату со сквозняками, где мне пришлось изо всех сил изворачиваться: я им сказал, что моя винная лавка находится вплотную к правительственному кварталу и заклинания порой вырываются за стены. В конце концов они купились и отпустили меня.

Он насупился.

– Ничего не понимаю! Я же переоделся с головы до ног перед тем, как выйти из дома, специально, чтобы никаких следов не осталось!

– И трусы переодел? Он запнулся.

– Ох, да. Я очень торопился. Про трусы я забыл.

– Должно быть, в этом все и дело. Ты не поверишь, сколько всего там накапливается.

– А погляди на эту комнату! – продолжал парень. – И это называется лучший отель! Даю голову на отсечение: ее не переоборудовали с прошлого века! Посмотри только – у них на занавесках паутина! Ужас, просто ужас. А можешь ты мне сказать, какого цвета этот ковер? Лично я не могу.

Он раздраженно пнул кровать – в воздух поднялось облако пыли.

– А это что за хреновина со столбиками? Почему бы им не поставить тут нормальный чистый диван-кровать или что-нибудь в этом духе, как дома?

– Ничего, выше голову! Зато у тебя номер со всеми удобствами.

Я приотворил устрашающего вида дверь – она открылась с театральным скрипом, и за ней обнаружилась ванная со страшненьким кафелем, освещенная одной-единственной лампочкой. В углу притаилась чудовищная ванна на трех ножках – одна из тех, в которых топят неверных жен или держат ручных крокодилов, раскармливая их до гигантских размеров неизвестно чьим мясом.[172] Напротив поджидал не менее внушительный ватерклозет (унитазом это не назовешь), и цепочка сливного бачка свисала с потолка, точно веревка, поджидающая висельника.[173] Паутина и плесень сражались за владычество над дальними углами потолка, с переменным успехом. На стене замысловато переплетались металлические трубы, соединяющие ванну с туалетом и удивительно напоминающие вывороченные внутренности… Я прикрыл дверь.

– Если подумать, я бы на твоем месте не стал туда заглядывать. Ванная как ванная. Ничего особенного. А какой тут вид из окна?

Он зыркнул на меня исподлобья.

– Сам погляди.

Я раздвинул тяжелые красные шторы, и передо мной раскинулся чудный пейзаж: огромное городское кладбище. Ряды аккуратненьких надгробий уходили в ночь, охраняемые унылыми ясенями и лиственницами. Желтые фонари, развешанные через равные промежутки между деревьями, заливали сцену скорбным светом. По дорожкам кладбища блуждали несколько сутулых и одиноких личностей, и ветер доносил их вздохи до самых окон отеля.

Я задернул занавески.

– Да-а… Признаться, не особо воодушевляет.

– Воодушевляет? Да это самое жуткое место, в каком я когда-либо бывал!

– Ну, а ты чего ждал? Ты же британец. Натурально, тебе дали самый гнусный номер с окнами на кладбище.

Парень сидел за массивным столом, проглядывая какие-то бумаги, которые он достал из небольшого коричневого конверта. Он рассеянно ответил: