– А есть еще какие-то тщательно охраняемые места, куда я должен буду попасть, супруга корабля? – спросил он.

– Пока нет, Джорон. – Миас улыбнулась. – Но если я придумаю что-нибудь еще, то сразу тебе сообщу.

Джорон смотрел на приближавшийся Бернсхъюм с кормы корабля, где сидел, закутанный в теплую одежду, в роли штурмана, направлявшего «Дитя приливов» к месту на причале. Их принимали с уже привычной холодностью, дети палубы и офицеры других кораблей поворачивались спиной к приговоренной команде черного корабля. От хозяина порта Миас доставили сообщение, в котором ясно и четко говорилось, что никто не имеет права сходить с корабля на берег, за исключением ветрогона, которому будет позволено посетить ветрошпиль. Списки того, что им требуется, будут рассмотрены, и они получат все, что возможно, а если Миас пожелает, ее команду могут поместить в тюремные камеры. Миас показала послание Джорону.

– Складывается впечатление, что мать что-то подозревает, – сказала она, передавая ему послание.

Но списки того, что им требовалось, у Миас всегда были готовы, и она позаботилась, чтобы там значилось существенно больше того, в чем нуждался «Дитя приливов», она рассчитывала получить хотя бы половину желаемого – такова участь любого корабля мертвых.

Но среди требований и пожеланий имелось одно очень важное письмо, запечатанное печатью Миас и адресованное ее матери. Миас сомневалась, что мать станет сама его читать, во всяком случае, до тех пор, пока какой-нибудь шпион низкого уровня, служащий у Индила Каррада, не откроет его и посчитает, что оно не представляет интереса, – всего лишь просьба дать раненому офицеру вместе с его слугами доступ к Руке Старухи в Большом Жилище. Затем письмо пройдет по инстанциям, обзаведется необходимыми печатями и вернется – гораздо быстрее, чем если бы Миас сделала запрос обычным способом – офицеры низкого уровня и администраторы получают огромное удовольствие, усложняя жизнь тем, кто, по их мнению, стоит ниже, чем они на служебной лестнице. Миас обходила один уровень при помощи личной печати, сейчас ей отчаянно требовалось выиграть время.

Джорон никогда не считал Миас сентиментальной – скорее наоборот, она всегда оставалась жесткой и холодной, как ледник, – но корабль из коричневых костей, полный умиравших людей, ее потряс, и мысль о том, что те, кого она считала своими, могут оказаться в таком же положении, мучила ее. Она находилась в таком отчаянии, что была готова действовать, а Джорон знал, в какую ярость Миас привел приказ матери, не позволявший ей покидать борт корабля и вынуждавший использовать подставных лиц, хотя она изо всех сил старалась этого не показывать. Миас стояла рядом с ним, почти вибрируя от не имевшей выхода энергии – но ей ничего не оставалось, кроме как верить в Джорона. В свою очередь, он знал, что при любом раскладе скорее умрет, чем выдаст Миас.

Когда он успел стать таким человеком?

Прошли часы, прежде чем пришел ответ на отправленные списки – и это при том, что их послали сразу, как только «Дитя приливов» оказался на рейде, в то время как другие корабли и лодки, не имевшие статуса боевого корабля, входили и выходили из гавани Бернсхъюма. На глазах у Джорона от причала отошла лодка – впереди сидели четыре Жрицы Старухи, на веслах несколько сильных мужчин и женщин – и направилась прямо к «Дитя приливов». Он почувствовал, что к нему кто-то подошел сзади. Это была старая Гаррийя.

– Я не верю им, Зовущий, – сказала она. – И тебе также не следует. – Она протянула ему флягу из кожи кивелли, которую достала из грязных складок одежды. – Возьми ее, а все, что они будут тебе давать, выбрасывай. Пей один глоток моей настойки каждый день. Делай это, твое исцеление будет продолжаться, и ты там не умрешь.

– Ты думаешь, они попытаются меня отравить? – спросил Джорон.

– Не специально. – Она фыркнула и сплюнула на палубу. – Но лишь немногие из тех, кто туда попадают, выходят живыми.

Она повернулась и посмотрела на жриц в приближавшейся лодке. Черный Оррис слетел с такелажа и сел на ее плечо.

– Задница, – сказал Черный Оррис.

– Я так и подумала, птица. – Гаррийя повернулась, быстро прошла по палубе к люку и спустилась вниз, в свою каюту.

– Постарайся выглядеть больным, Джорон, – сказала Миас, когда лодка с Жрицами Старухи подошла к борту «Дитя приливов».

– Я с этим ничего не могу поделать, супруга корабля, – ответил он.

– Ты должен выглядеть по-настоящему больным, чтобы они ничего не заподозрили, – прошептала она.

Он кивнул, но ничего не ответил – Жрицы Старухи, несколько женщин с суровыми лицами, уже стояли перед ним. Обычно ими становились женщины дарн, у которых не имелось детей, но они были не настолько в отчаянии, чтобы рискнуть и попытаться родить ребенка ради получения власти, поэтому переход в жречество оставался следующим лучшим вариантом. У каждой на бедре висел костяной кинжал, словно их пригласили для жертвоприношения прямо на корабле.

Главная из четверки указала на Джорона.

– Это тот, кого нам следует забрать? – спросила она.

– Да, мой хранитель палубы, Джорон Твайнер, ответила Миас. – Он хороший офицер, и я хочу, чтобы он к нам вернулся.

– Ну это решать Старухе. Он сможет сам спуститься в лодку?

Миас покачала головой.

– Он получил серьезную рану спины от удара мечом.

– Значит, спины? – сказала главная Жрица с таким видом, словно откусила кусочек гнилого фрукта. – Впрочем, я не удивлена, что ваши люди бегут с поля боя.

Миас никак не отреагировала на оскорбление, хотя Джорон видел, что Фарис, стоявшая за спиной у Жриц, потянулась к бедру, где у нее обычно висел курнов; Джорону оставалось порадоваться, что сегодня она была без него.

– Мы сделали лебедку, которая поможет спустить его в вашу лодку, и я повторяю, что хочу получить его обратно.

Жрицы игнорировали Миас. Они и на Джорона не обращали внимания, пока его спускали вниз, когда гребли к берегу, когда посадили в тележку и повезли по городу, и, если они хотели дать ему понять, что им он совершенно не нужен, у них получилось даже лучше, чем если бы они ругали его или били. Джорон, в свою очередь, даже не смотрел на них – они были людьми материка, так что их мнение не имело никакого значения.

Джорон разглядывал город. Бернсхъюм стал другим. Создавалось впечатление, что он страдал от похмелья, более того, казалось, будто ему не только плохо после избыточной выпивки, но он умудрился потратить на нее все свои деньги и теперь не знает, как добыть еду. Повсюду висели флаги, разноцветные тряпки, натянутые между зданиями, – но они болтались на ветру давно и перестали быть яркими и веселыми; грязные и неряшливые, они походили на сломанные зубы последней снулой рыбы, разинувшей рот на рынке.

На одной из площадей, по которой они проходили, Джорон увидел нечто похожее на аракесиана, но без величия кейшана – жалкое, сделанное из когда-то свежего вариска и джиона, теперь же, вместе с лесом вокруг города, он медленно разваливался на части. Люди, заполнявшие улицы Бернсхъюма, как всегда, уступали дорогу тележке Жриц, ее несли сильные мужчины, но они казались потерянными, сломленными и печальными.

Джорон хотел спросить почему, но не сомневался, что мрачные и холодные Жрицы Старухи не ответят. Поэтому он сидел и наблюдал за унылым городом, пока они шли по его улицам. Возможно, недавно стало известно о больших потерях кораблей и детей палубы? Или Суровые острова каким-то образом получили солидное преимущество?

Джорон не знал и не мог ничего изменить. Но его мучило любопытство, и он пообещал себе, что обязательно все выяснит. Он направлялся туда, где лечили офицеров, – и в ближайшие дни ему оставалось только сплетничать.

Дом Старухи Бернсхъюма находился рядом с Большим Жилищем, и его было легко не заметить рядом с роскошным соседом, привлекавшим внимание всех, кто приближался к нему по Змеиной дороге. Жилище сразу бросалось в глаза из-за размеров и кричащей архитектуры, а Дом Старухи являлся его полной противоположностью, низким и старым, изящную работу каменщиков почти скрыл зеленый мох и белое птичье гуано. Морская руппия росла на крыше, которая медленно зарастала травой, помогавшей сохранять тепло в длинном низком здании.