В постели его преследовали кошмары о камнях и земле, что содрогалась под ним, покрывалась трещинами, разрушалась и заглатывала его, тащила вниз, чтобы похоронить в своей темной утробе, в то время как в гамаке ему снилось, как он парит над морем, точно птица. В результате в каюте, заполненной вещами Барли, он повесил свой гамак и попытался заснуть.

Джорона разбудил ночной колокол, оповестивший о начале его вахты. Он вышел из скрипнувшей двери каюты, наклонив голову, чтобы не задеть о верхние кости. Тусклый свет рассеивал мглу, масло неборыбы горело медленно и кротко внутри черепов кивелли. Большая часть команды спала, и воздух наполнял горький запах пота и грязных тел. Гамаки раскачивались, и Джорон двигался между ними, стараясь никого не разбудить, чтобы не навлечь на себя их гнев.

Он нигде не увидел Миас, да и палуба оказалась почти пустой. У рулевого весла кто-то стоял, но Джорон его не узнал, еще несколько человек лежали на палубе, точно кости во время гадания. Он ничего не стал им говорить, лишь занял свое место на корме корабля, чувствуя, как сланец холодит босые ноги. Ветер взъерошил его волосы и заставил тихонько выругаться. Джорон сообразил, что оставил шляпу в каюте, и попытался решить: что будет хуже, остаться здесь или вернуться в каюту, снова пройдя по темному кораблю. Он и сам не знал ответа, а потому продолжал стоять неподвижно – со стороны казалось, будто он спокоен и уверен в себе, хотя на самом деле до этого было очень далеко. Густые пряди его вьющихся волос продолжал трепать ветер, а капельки пота на голове приносили некоторое облегчение от ночной жары.

На фоне черной ночи высоко сияли Кости Скирит, последнее благословение огромной птицы, создавшей для их жизни страну, когда ей потребовалось место, чтобы откладывать яйца. И, хотя копейщик Хассит убил ее копьем Майлверд, сделанным ситерами, она в качестве последнего дара отдала им свои кости, чтобы они озаряли ночь. Даже после того как ее Слепой Глаз закрылся и исчез с ночного неба, кости остались, крошечные точки ярко-белого света, разбросанные, точно яркие пятна краски-дара на двери.

Кости Скирит меняются вместе с временами года, поочередно принимая все тринадцать форм, но Дар Скирит, три ярчайшие звезды на кончике ее клюва, всегда показывают в сторону Северного Шторма. И, хотя остальные кости двигаются вместе с приходом холодных дней, Дар всегда показывает детям палубы путь, и Джорон вдруг понял, что беседует со Скирит. Люди редко молились Птице Бурь – возможно, чувствуя вину за то, что совершил Хассит. Не исключено. Они направляли свои молитвы более понятным богиням, тем, что казались реальными, присутствовали в их жизни, населяли окружающий мир: Морской Старухе, холодной и жестокой; Деве, капризной и полной любопытства; и Матери, которая приветствовала всех, кто нуждался в помощи, но была строга и неумолима к тем, кто ее ослушался. В эту ночь, когда они тихо скользили по спокойному океану, окруженные шепотом Восточного Шторма, Джорон вдруг понял, что безмолвно спрашивает Скирит: «Покажи мне путь, Птица Бурь, покажи мне путь».

Но Скирит давно была мертва, и он не получил ответа.

– Где твоя шляпа? – спросила Миас, неожиданно появившись из пустоты, точно Морская Старуха, пришедшая забрать то, что ей причитается.

– В каюте, ночь выдалась тихой, и я…

– Мне плевать на то, какая выдалась ночь; ты надеваешь шляпу под солнцем и в дождь, в жару или холод. Она показывает, кто ты есть. Я позабочусь о твоей экипировке, вплоть до сапог, на Хоппити-лейн, когда мы вернемся в Бернсхьюм. Босой хранитель палубы, это неслыханно. – Он не ответил, но едва ли ей требовался ответ. – Хайме, – сказала она, и он почувствовал, как напрягся стоявший у рулевого весла мужчина, – поверни немного в сторону моря. Мы приближаемся к острову Франа, и, хотя там никто не живет, его окружают скрытые рифы.

– Куда мы направляемся, супруга корабля? – спросил Джорон.

Она посмотрела на него, и ее серое угловатое лицо показалось ему нездоровым в бледном свете Слепого Глаза Скирит, словно у существа теней. Только блеск глаз Миас говорил о яростной живой силе.

– На север, – ответила она. – Мы движемся на север, всегда на север, ну а про то, что мы там будем делать, я расскажу тебе вместе с другими на морране. А сейчас, Джорон Твайнер, отправляйся за своей шляпой.

Глаз Скирит едва успел подняться над горизонтом, и кровавое пятно всосалось в утренние тучи, когда Миас собрала команду перед крестцом «Дитя приливов». Это был День Мужчин, в который жители Архипелага по традиции отдыхают от работы, хотя обычно отдых заключается в приведении в порядок веревок и одежды, проверке повреждений корпуса и спинного хребта кораблей.

Джорон немного удивился, когда узнал, что наступил День Мужчин, – он давно перестал следить за течением цикла: День Девы, День Труда, День Моря, День Кленс, День Старухи, День Мужчин, и его смысл был для него утрачен. Он чувствовал, что простой вопрос: «Какой сегодня день?» станет признанием, что он совсем потерялся с тех пор, как ему вынесли приговор. До настоящего момента Джорону не приходило в голову, что отсутствие порядка повлияло на него и в остальном. Знание о том, какой сегодня день, привязывало его к морю немного больше, словно палуба под ногами стала чуть более надежной, как если бы кости «Дитя приливов» сделались более водонепроницаемыми, а его положение на карте жизни гораздо определеннее. Он знал, что будет сегодня, знал из каждой истории о флоте, слышанной им на коленях отца, – Миас будет читать закон дарнов.

В каждый День Мужчин, мальчик, супруг корабля читает команде закон дарнов, чтобы все знали свои обязанности. И ты будешь слушать и подчиняться, и однажды станешь рулевым или казначеем. Только представь себе! Мальчик, которого я вырастил, стоит у крестца корабля? Зоресвет танцует от радости над твоей головой, когда ты поешь и работаешь.

Джорон чувствовал руку отца на голове, как будто тот снова взъерошил его волосы.

Сильные пальцы.

Теплые руки.

На палубе собралась команда из семидесяти человек. Никто не спит, когда читают закон дарнов, даже корабельные насосы остаются без присмотра. Отсутствовали трое, двое лежали в каюте под нижней палубой, у них загноились раны после драки на борту, и там они могли умереть не на виду у всех, а также ветрогон, который все еще отказывался покинуть свою каюту. Все остальные стояли перед Миас. На самом деле, слишком маленькая команда для такого корабля; для него требовалось не менее ста пятидесяти человек, сто тридцать матросов и двадцать солдат. Ну, а для нормальной жизни на борту должно было находиться двести человек. Прежде Джорон никогда об этом не думал, ему даже не приходило в голову, каким жалким выглядел его корабль, и как мало общего он имел с настоящим флотом Ста островов. Возможно, он являлся таким супругом корабля, которого заслуживал корабль, но сейчас «Дитя приливов» получил Миас Джилбрин, Удачливую Миас, ведьму из пролива Килхьюм. Яростную, талантливую, знаменитую Удачливую Миас.

Что она сделала, чтобы это заслужить?

Да и любой из них? Если отбросить его самого, Джорон не знал.

А ему бы следовало.

– Встаньте на сланец, дети мои, – сказала она.

Все, кроме Джорона, принадлежали к флоту, и складывалось впечатление, что ритуал слов навсегда запечатлен у них в головах. Их реакция, поворот к крестцу и стоявшей там женщине был невольными и неотвратимыми. Никто не мог сопротивляться притяжению, даже те, кто обладали собственной силой, даже Барли, Квелл и Канвей. О, да, они смотрели на нее внимательными, полными недоверия глазами, возможно, Миас видела в его взгляде такие же сомнения и расчет, однако они ее слушали, как если бы ничего другого им не оставалось.

Она читала закон дарнов хриплым голосом, в конце каждой строки делала паузу, а потом выкрикивала:

– Нарушение данного правила наказуемо смертью.

После этих слов каждые мужчина и женщина торжественно кивали, хотя все они и так получили смертный приговор.