– Они должны быть там, – сказала Миас, но в ее голосе было больше надежды, чем уверенности.

– Ты думаешь, они еще живы? – спросил Джорон.

– Если нет, тогда мы за них отомстим, – сказала она холодно и жестко, как северный лед. – Мы найдем наших людей и уничтожим то, из чего делают яд для убийства кейшанов. Нанесем удар ради наступления мира. – Она кивнула – Миас снова стала уверенной и сильной. – Путешествие займет от четырех до шести недель, все зависит от погоды. К этому моменту я хочу, чтобы ты научился пользоваться своей новой ногой, Джорон.

– Слейтхъюм – это крепость, супруга корабля, – сказал он. – Наш флот не настолько велик, но даже будь он значительно сильнее, Слейтхъюм уже выдерживал мощные атаки с воды. Его защищают морские ворота.

– Морские ворота будут открыты.

– Как? – спросил Джорон.

– «Зуб кейшана». Он им принадлежит, и его хорошо знают. И, Джорон, ты спас Аноппа, мать палубы, ему известны все пароли и флаги. Я хочу, чтобы ты этим занялся. Я была в Слейтхъюме и могу нарисовать карту. Ты проведешь корабль внутрь, займешь сторожевую башню, которая управляет морскими воротами, и будешь удерживать ее до тех пор, пока в них не пройдет весь наш флот.

– Но, супруга корабля, – тихо сказал он, – я потерял половину ноги. Пошли Динила, он знает свое дело.

– О Джорон, – сказала она, с трудом сдерживая раздражение. – Ты прав, он знает свое дело. Но способен ли он сразу, не сходя с места, принимать решения? – Она смолкла, а Джорон неудержимо рассмеялся.

– Ну у него две ноги, и он сможет стоять. Динил…

– Да, он все сделает по правилам, уж таков Динил, – перебила его Миас.

– Как только они меня увидят, то сразу поймут, что я не тот, за кого себя выдаю. – Он кивнул на гамак, на то место, где должна была лежать его левая нога.

Казалось, из Миас выпустили воздух. Она отвернулась, и на мгновение ему показалось, что сейчас она начнет стучать кулаком в стену каюты.

– Пусть Старуха проклянет меня за глупость, ты прав, – сказала она.

Неужели ее голос дрогнул? Появились ли на нем эмоции? Быть может, сейчас в ней волной поднимается раздражение, которое разобьется об него?

– Я слишком много времени провела среди людей, которые мыслят иначе, и начала принимать это как должное. – Она повернулась к нему, маска супруги корабля вернулась на ее лицо. – Ты прав, это должен быть Динил.

Но теперь, когда Миас была готова его отпустить, Джорону пришла в голову новая мысль. Он услышал эхо голоса Гаррийи: «Когда ты повторишь все, что сделал, и вернешься ко мне, под мои ножи…»

– Нет, супруга корабля, – сказал Джорон. – Я ошибся. Это должен сделать я.

– Почему? – спросила она.

– Потому что я ранен. Костяной корабль, который преследовали предатели. Его супруг корабля получает серьезное ранение. Они распахнут ворота и позволят моим людям занять доки. Начнется хаос, все будут кричать.

– Они подумают, что ты беспомощен, – сказала Миас.

Он кивнул.

– Я должен позаботиться, чтобы это было не так. Нельзя допустить повторения того, что произошло в Бернсхъюме. – Он содрогнулся от мысли о Гесте и ящике.

– Верно, – сказала Миас и немного помолчала, их окружила тишина, подобно оседающему в воде песку. – Ветрогон хочет тебя видеть. Я не пускала его так долго, как могла, – чтобы ты не уставал, но, Старуха тому свидетель, это существо бывает ужасно утомительным. Мне кажется, ветрогон чем-то встревожен.

– Я буду рад встрече с ним. Вот только… – Миас приподняла бровь. – …я бы сначала хотел провести час в одиночестве.

– Я пришлю его после третьего колокола, когда команда поест.

– Спасибо, – сказал Джорон, и Миас вышла из каюты.

И Джорон остался наедине со своими мыслями. Впервые он чувствовал себя полностью проснувшимся. Очевидно, действие лекарств, которые давала ему Гаррийя, заканчивалось, оставив ему боль в отрезанной стопе и нижней части ноги и области в разуме, словно какой-то участок его мозга, что контролировал отсутствующий кусок плоти и костей, аккуратно изъяли.

До сих пор он не осмеливался заглянуть под одеяло. Джорон смутно помнил, как Гаррийя приходила с мазями и водой, и чистыми тряпицами, и боль, которую вызывали ее действия. Однако он отворачивался, когда она откидывала одеяло, отодвигал реальность в дальние уголки сознания, уверенный в том, что потеря ноги повлечет за собой утрату личности и всего, чем он стал.

Но этому не бывать.

Джорон посмотрел вниз, одна сторона – здоровая нога, вторая – мятое одеяло и пустота ниже колена. Он потянул одеяло, выше и выше, открывая оставшуюся ногу, затем грязную штанину – в этих штанах он ходил по острову. Наконец Джорон увидел нижнюю часть штанины – она была аккуратно подвернута вверх и закреплена костяной булавкой. Он наклонился вперед, и боль пронзила все его тело, дрожащими руками снял булавку, опустил штанину вниз, а потом стал аккуратно ее поднимать.

Культя не была забинтована, во всяком случае, сейчас повязка отсутствовала. Обрубок оказался более гладким, чем Джорон предполагал, кусок кожи аккуратно зашит на том месте, где прежде было колено. Это выглядело нереально. Бедро не изменилось, а нижняя часть ноги исчезла. Но Джорон продолжал ее чувствовать. Стоило ему закрыть глаза, как у него возникало ощущение, будто он может наклониться и коснуться пальцев ноги.

Но когда он открывал глаза, нога исчезала.

Так много утрачено.

Его нога, отец, друзья, враги. Утрачены. Их забрала вечная машина войны, ставшая сутью жизни Разбросанного архипелага, тела устилали все пространство между Ста островами и Суровыми. Джорон смотрел на то место, где следовало быть его ноге, и ощущал пустоту внутри. Пустота. Засушливая, как лишенный воды остров. Что-то в нем дрогнуло, скорбь вырвалась, подобно кейшану из Скалы Маклина, сквозь опустошение, сотрясая тело, и он обхватил себя руками. Джорон безмолвно выл по всему тому, что потерял он и все остальные.

И ради чего?

Ради чего?

«…ты просто повторишь все, что сделал, и вернешься под мои ножи…»

Постепенно им овладел сон, глубокий сон предельно уставшего человека, в котором ему было отказано из-за большого количества принятых лекарств, а снаружи его каюты дети палубы изо всех сил старались не шуметь, насколько такое возможно на костяном корабле, со множеством обязанностей и никогда не кончавшихся дел – все они знали, что их хранитель палубы нуждается в отдыхе. И даже если они слышали, как он тихо плакал, какое это имело значение? Никакого, ведь даже отважные люди плачут. И не становятся менее отважными, и разве каждый из них не плакал в тяжелые моменты своей жизни? Поэтому они улыбались своим мыслям и продолжали работать – больше они никогда об этом не вспомнят.

Когда Джорон проснулся, он сразу уловил знакомый жаркий запах корабельного ветрогона. Джорон открыл глаза, запекшиеся после долгого сна и засохших слез, и осмотрел тускло освещенную каюту. Он проспал весь день и часть ночи. Джорон слышал поздний колокол. Он знал, что над головой сейчас кружатся Кости Скирит. Ветрогонов оказалось два – говорящий-с-ветром «Дитя приливов» и Безорра – застывшие, как статуи, в разных углах каюты. Так далеко друг от друга, как только было возможно, не покидая маленького помещения. Безорра едва одетый, с торчащей массой белых перьев и розовой кожей, один карий глаз блестит с лица без маски. Разноцветные одеяния ветрогона украшали безделушки, маску окружали перья, которые почти полностью скрывали лицо. Он выглядел как неистовый жрец своей расы, полубог народа.

Он повернул голову, и его клюв приоткрылся.

– Джо-рон Твайнер. – Он уже стоял – одним плавным движением – и прыгнул к гамаку. – Джорон Твайнер проснулся?

– Да.

– Не мертвый?

– Нет. Не мертвый, – сказал Джорон.

– Хорошо. Хорошо. – Голова ветрогона переместилась вдоль тела Джорона и остановилась над пустым пространством под культей. – Ноги нет.

– Да.

– Болит? – спросил ветрогон.

– Да. – И с этим признанием на Джорона обрушилась боль.