Кажется – вот только привык к этой ее непробиваемой серьезности, и опять… На этот раз, впрочем, я не стал объяснять, что именно имел в виду. Сам виноват: зарекался ведь выражаться при ней исключительно однозначно!

– Ну вот, – сказал я, нахлобучив на нее дорожную шляпку и завязав ленты под подбородком. – Теперь ты похожа на благонравную девицу. Взгляни в зеркало… хотя нет, постой. Надеюсь, ты знаешь, что это такое?

– Конечно! – возмутилась Кьярра. – Мама рассказывала. И свое отражение я видела. В воде. Зеркал у нас не было.

– Замечательно, – искренне сказал я. – Не обижайся, я предпочел перестраховаться. Некоторые люди из глуши, которые тоже видели себя только в какой-нибудь луже или начищенном котелке, пугаются, когда видят хорошее зеркало. Отражение слишком уж похоже на настоящего человека, того и гляди, выйдет навстречу. Или того хлеще: заменит оригинал…

– А так бывает?

– Об этом страшные сказки рассказывают.

– Тогда ничего, – решила Кьярра. – Сказки часто про то, чего на свете не бывает.

Меня подмывало спросить, о чем рассказывают на ночь матери маленьким дракончикам, но я удержался: она ведь примет это за чистую монету и примется вспоминать, а сейчас не до того. Успею еще… если не забуду.

Отражение не слишком заинтересовало Кьярру (хотя она украдкой потрогала пальцем стекло), а вот одежда…

– Зачем ваши женщины так неудобно одеваются? – спросила она, приподняв подол. – Как в этом бегать? Даже ходить тяжело!

– Так сложилось, – ответил я заученной фразой. Ну откуда я знаю, почему в незапамятные времена одеваться стали именно так, а не иначе?

– Тродда была в штанах…

– Она чародейка, ей можно вести себя не как все. А ты приличная девушка… Ну, во всяком случае, дядюшка пытается сделать из тебя такую.

«Что-то еще получится», – мелькнуло в голове, вслух же я сказал:

– Запомнила, что как надевается? Если нет, лучше спроси меня, а не напяливай абы как. Попутчики не поймут, если ты появишься в расстегнутом платье.

– Я же… это самое… – Кьярра нахмурилась. – Больная умом.

– Не до такой степени. Нелюдимость и небольшие странности простительны, а вот бегать полуголой перед незнакомыми людьми – прямой путь в больницу для помешанных, – сказал я. – А ею даже на каторге пугают, потому что с каторги сбежать можно, если повезет, но оттуда… если только вперед ногами вынесут.

– Почему?

Я мысленно дал себе оплеуху и пояснил:

– Покойников принято выносить из дома ногами вперед, поэтому так и говорят. Не спрашивай, почему, я не знаю! В другом месте их вообще через окно вытаскивают, а потом это окно забивают наглухо и прорезают новое.

– Люди странные, – в который раз повторила Кьярра. – Я буду спрашивать, Рок. Я же обещала делать, как ты говоришь.

– Когда это? – не смог припомнить я.

– Я тебе не сказала, – с очаровательной непосредственностью ответила она. – Но я так решила. Только иногда забываю. Это потому, что я не привыкла много думать, да? Дома не о чем было. Поохотилась – поспала – снова поохотилась. Вспомнила маму. И все. Когда она была, мы говорили и я думала больше. О том, что она рассказала. Она потом спрашивала, как я запомнила. Ругала, если я ошибалась. А потом ее не стало. Я сперва твердила на память все, что помнила, но оно скоро стало таким… ну…

– Как будто истерлось от повторения? – пришел я на помощь.

– Да! Как старые монеты – на них ничего не разберешь. Вот она есть, а рисунка нет. Так и слова: я их заучила, но не могу вспомнить, что они значат.

– Ты действительно одичала от одиночества, – помолчав, сказал я. – Такое случается даже со взрослыми самодостаточными людьми, а ты осиротела совсем юной. Воспоминаний у тебя мало, впечатлений – и того меньше, пополнить их негде, вот и выходит, что думать не о чем. А когда разум нечем занять, он…

– Ржавеет? – перебила Кьярра. – Как мечи?

– Именно, – кивнул я и подивился: почему ей на ум пришли мечи, а не ножи, к примеру, или еще какой-нибудь инструмент, который она могла видеть у стариков-козопасов? – А если возить лезвием по какому-нибудь достаточно твердому предмету… вроде воспоминаний, да, но без умения и сноровки, оно не отточится, а затупится.

– Я буду больше думать, – пообещала она. – Но это трудно.

– Дело привычки. А теперь давай собираться. С утра времени не будет: ты же наверняка захочешь поохотиться на дорожку?

– А по пути будет нельзя?

– Я не представляю, сумеешь ли ты попасть в свои охотничьи угодья из поезда, – повторил я вслух свое опасение. – Он все-таки движется, и довольно быстро. Остановки есть, но они слишком короткие, ты за такое время не управишься. Одним словом, лучше не рисковать. Потерпишь пару дней?

– Если человеческой еды будет много, то потерплю, конечно, – согласилась Кьярра.

– Придется мне прикидываться обжорой, – невольно улыбнулся я.

– Почему?

– Потому что юные девушки столько не едят. Впрочем… Ты же у нас головой скорбишь, а такие люди часто любят поесть и не чувствуют насыщения. Если их не ограничивать, не остановятся. Ну и выглядят они соответствующе.

– Но я же худая, – резонно заметила Кьярра. – Ты сам сказал однажды – кожа да кости. Дракон не может быть толстым. Как летать? Крылья не поднимут!

– Это еще один штрих к нашей истории, – ответил я. – Мать держала тебя в узде, само собой, и я намерен вести себя так же. Но тебе настолько не нравится поезд, что еда – единственное, чем можно тебя отвлечь. Иначе ты сильно возбудишься и можешь что-нибудь натворить. Да хоть капризничать начнешь, кричать, а в небольшом замкнутом помещении это очень неприятно, особенно для ни в чем не повинных соседей… Поэтому пришлось сделать послабление в правилах, но только на время.

– Понятно, – кивнула она, задумалась ненадолго, потом спросила: – Рок, а почему нет слуг? Если ты богатый и я тоже, должны быть слуги! Носить наши вещи и вообще…

– Вот только их мне еще и не хватало, – мрачно ответил я. – Согласен, это слабое место в плане, но нанятый впопыхах слуга – еще хуже. А своих я не держу, сама видишь.

– Почему?

– Потому что меня месяцами не бывает дома. Не вижу смысла содержать нескольких бездельников, – пожал я плечами. – Когда я возвращаюсь, то даю знать приходящей служанке: она стряпает и стирает, прибирается по необходимости. Еще конюху из дома напротив – так-то я и сам могу обиходить лошадь, но обычно мне лень, а ему лишняя монетка не помешает.

– В доме чисто, – сказала Кьярра. – Даже пыли нет. Опять колдовство?

– Не опять, а снова, – буркнул я. – Оно самое. Вещи не пылятся, не отсыревают, не плесневеют. На сколько бы ты ни ушел, по возвращении найдешь в том виде, в котором оставил. По-моему, удобно.

– Наверно… И кажется, что тут кто-то есть.

– В самом деле? Мне нет. Я бы насторожился, покажись мне, будто у меня незваные гости.

– Не гости… – Кьярра помотала головой, отчаявшись подобрать слова. – Просто… Дом не пустой. Не брошенный. Мама показывала мне пещеру, где жила до меня. Там много лет никого нет. Видно, что были, но давно. Очень неуютно.

– Жила до тебя? – насторожился я. – Ты имеешь в виду, до твоего рождения?

Она кивнула, а я едва не застонал: если выяснится, что мать Кьярры обитала на другом конце континента и спасла военного (не важно, дракона или человека) там же, то… Нет, ничего не случится. Наоборот, хорошо, что об этом стало известно сейчас, а не тогда, когда я перерою архивы в поисках упоминаний о не существовавшей битве в наших предгорьях! Чего доброго, отец Кьярры мог оказаться бойцом противника… но не оказался, на мою удачу. У тех мундиры не сизые, голубые, перепутать эти цвета невозможно, если ты не страдаешь той редкой болезнью, при которой люди даже красный с зеленым путают. У Кьярры ее точно не было, хоть на этом спасибо.

– И с отцом твоим она тоже встретилась там? – уточнил я.

– Конечно. Откуда бы ему взяться здесь? Ну то есть там, где она стала жить со мной.

– Замечательно… – Я подержался за голову, чтобы собраться с мыслями. – Ты можешь объяснить, где та брошенная пещера?