– Ты уверена, что видела дым? – спросил он в пятый раз, и Мария-Антония терпеливо ответила:

– Да, я уверена.

Генри хмыкнул, поглубже надвинул шляпу и двинулся вперед.

Местность здесь была словно бы собрана большими складками, она плавно повышалась и так же плавно уходила вниз. Это, говорил Генри, тоже после Катастрофы, местные рассказывают, что прежде тут прерия была ровнее иного стола, а теперь вот сморщило ее.

На третий день Монтроз начал беситься, Мария-Антония это видела, понимала, но сделать ничего не могла. Таких людей нельзя утешать: попадешь под горячую руку, еще и виноват окажешься, да и вообще они не терпят показывать свои слабости… У Генри слабой стороной определенно было терпение, как бы он ни старался доказать обратное. И неизвестно, во что бы это все вылилось, если бы, наконец, принцессе не повезло.

– Генри! – Она тронула за рукав мрачного, как туча, Генри. – Взгляни туда!

Он вскинул голову, и девушка удивилась даже, увидев, какую смену чувств отразило это бесстрастное обычно лицо: от настороженности до искренней радости.

– Что, свои? – спросила она. Слабые дымки уже исчезли, растворились без остатка.

– Вроде как свои. – Генри посерьезнел. – Если никто под них не подделывается. – Он нахмурился, что-то соображая. – Так, три по два, потом один и еще один… Вроде делакоты, но мало ли! Едем пока спокойно, только… держи-ка.

Он сунул ей в руки свой второй револьвер.

– Совладаешь?

– Постараюсь, – ответила Мария-Антония спокойно. Эта вещь была не тяжелее арбалета, уж точно, а как целиться и стрелять, Генри ей показывал. Может, точно в глаз кому-нибудь она и не попадет, но уж в лошадь вряд ли промажет, а и во всадника может угодить, если в корпус. – Ты думаешь…

– Ничего я пока не думаю, – оборвал Генри и положил ружье поперек лошадиной холки. Потом присвистнул по-особому, и Гром со Звоном, пластаясь, исчезли в высокой траве. – Ты придержи лошадку, вроде как отдыхаем.

Девушка послушно заставила кобылу перейти на медленный шаг.

– Если это свои, то они покажутся, – пояснил Генри. Она заметила – лицо его кривила неприятная гримаса, иногда подергивался уголок левого глаза. Так бывает, если человек сильно нервничает, вспомнила Мария-Антония, доводилось видеть.

Она могла понять Монтроза: пройти Пустырь и угодить в руки ко врагам – это уж чересчур. Но может быть, везение не изменит им и на этот раз? Как знать, сколько еще его отпущено на их долю, надолго ли хватит…

Так прошло полдня, и девушка всем существом чувствовала растущее напряжение: Генри явно не любил ждать подолгу, особенно если это не он устраивал засаду, а на него охотились, и во что это может вылиться, Мария-Антония даже не предполагала.

– Смотри! – встрепенулся вдруг Монтроз, до боли в покрасневших глазах всматривавшийся в горизонт. – Видишь?..

Девушка сощурилась, что было силы, но едва сумела различить в послеполуденном мареве несколько далеких фигур.

– Всадники?

– Они самые! – Похоже, у Генри зрение было куда острее ее собственного, потому что он заметно приободрился. – Слушай, внимательно слушай…

Издалека докатился звук выстрела, после долгой паузы – еще один и еще, уже без перерыва.

Генри схватил ружье и выпалил в воздух дважды, тоже подряд. Ему ответили одиночным выстрелом, и все стихло.

– Туда, – указал Монтроз, разом приободрившись. – Если кто-нибудь не узнал наших условных знаков, то там нас ждут свои…

– А если узнали? – тихо спросила Мария-Антония, так, чтобы он не услышал. И подумала, что она теперь умеет пользоваться револьвером и застрелиться всяко успеет… Но это если не останется вовсе никакой надежды, даже самой призрачной, и не будет человека, способного защитить ее, а сама она не сможет больше постоять за себя.

Пока же и оставалась надежда, и человек был рядом, чужой и не слишком понятный, но обязавшийся вызволить ее из этой странной ситуации, да и у самой нее имелось оружие и голова на плечах.

Принцесса Мария-Антония твердо намеревалась выжить любой ценой.

Всадники ждали их за очередным холмом: Мария-Антония разглядывала их во все глаза, пока Генри приветствовал знакомых.

Это были не очень высокие, насколько можно было судить по сидящим верхом, темнолицые люди. Правда, кожа их была не кофейной или вовсе черной, как у тех невольников, что привозили когда-то из южных походов, а, скорее, цвета глины, прокаленной солнцем. Они обладали резкими чертами, немного непривычными, но не отталкивающими, а красноватый оттенок кожи делал эти бесстрастные лица похожими на отлитые из бронзы диковинные маски.

Длинные черные волосы эти люди – делакоты, так, кажется, называл их Генри, – носили заплетенными в косы и украшали цветными ремешками, бусинами и расшитой тесьмой. Темные глаза, выражения которых Мария-Антония разобрать не могла, смотрели на нее вроде бы безо всякого интереса.

– Ты откуда узнал, что тут кто-то окажется? – спросил Генри ближайшего делакота, худого, с широким шрамом через все лицо и замысловато изукрашенными предплечьями – у сына равнин рисунки на теле были богаче и сложнее, чем у Монтроза. – Предупредил кто?..

– Шаман сказал, – ответил тот спокойно. – Сказал, через Пустое место кто-то идет к нам. Нужно проверить.

– Ясно… – Генри помотал головой. – Ну, спасибо старику. Если б не его предчувствия, мы бы вас еще долго искали!

– Зачем нас искать? – так же спокойно произнес мужчина. – Мы там же, где всегда.

– Еще не собираетесь уходить? – поинтересовался Монтроз.

– Собираемся, – кивнул его собеседник. – Уже скоро снимемся с места. Ты вовремя успел.

– А ты что-то нерадостен, друг мой, – прищурился вдруг Генри. – Случилось что-нибудь?

– Я ничего не знаю, – был ответ. – Спрашивай вождя.

Монтроз снова мотнул головой, как норовистая лошадь, повернул коня и поравнялся с Марией-Антонией.

– Что-то неладно, – сказал он вполголоса. Спутники вроде бы вовсе не смотрели в их сторону, но девушка была уверена, что они различают каждый жест и слышат каждое слово. – Хаур не говорит, но знает наверняка. Но не расколется, тут к гадалке не ходи…

– Может быть, нас ждут в их лагере? – предположила принцесса.

– Вряд ли, – вздохнул Генри. – Тогда они б меня предупредили, я им не чужой все-таки. Ну и… сложновато их заставить организовать засаду на старого знакомого. Силой если только, но, знаешь, силой с детьми равнин мало что можно сделать, все это знают. Их же всех потом перерезать придется, а если хоть один выживет, покоя не будет. Да и в других племенах у них и приятели есть, и родственники, так что лучше не связываться. – Он поморщился, потер подбородок. – Вот подкупить можно, это да. За хорошую плату они много чего сделают. Но я ведь…

– Я слышала, ты им не чужой, – перебила Мария-Антония. – Только, знаешь, ты ведь им не кровный родственник, а это…

– Ты не понимаешь, – покачал головой Генри. – Я принят в семью. Неважно, что у меня морда другого цвета и волосы светлые, я приемный сын. А у них не делают различия между родным и приемным, ясно тебе?

Видно было, что ему очень хочется в это верить, но он все-таки сомневается.

– Если бы за нами охотились, – сказала девушка, – что стоило бы этим людям нас схватить?

– Ну, они знают, что я хорошо стреляю, – ухмыльнулся Монтроз. – Да и собаки у меня не для красоты. Так что с таким численным перевесом… не рискнули бы. А если б выслали отряд побольше, я бы уж точно насторожился, и они это превосходно понимают. Нет, если будут брать, то для начала усыпят бдительность, так что смотри по сторонам. Ты человек здесь чужой, можешь за что-то зацепиться… – Он зло сплюнул наземь. – Дожил!! Своих подозреваю!

– Лучше ты потом перед ними повинишься за беспочвенные подозрения, чем угодишь в руки противнику, – обрезала Мария-Антония.

– Тоже верно, – хмыкнул Монтроз. – Умеешь ты ободрить! Ладно… Скоро приедем уже, так что слушай меня внимательно. Тут не принято, чтобы женщина перечила мужчинам…