Ну а командиры полков и отдельных подразделений (кроме Прибылова и Калиткина, они заняты) собрались в одном из пока стоящих зданий и решили провести фильсовет (совет в Филях). Обсуждали, как напасть на приграничную станцию и как потом рвать когти на свою сторону, на территорию Правобережной Белоруссии. Пора нам этот туристический рейд заканчивать, а то от нас рожки да ножки останутся. Достаточно порезвились, гитлеровцы уже разозлены до предела, пора честь знать и ноги давать.

Кстати, выловил я Гогнидзе, чтобы обсудить новый продукт несумрачного гения Прибылова, сухопутные миноносцы.

– Автандил, ты миновозки и минометовозки Прибылова одобряешь?

– Конечно, товарищ капитан, если нет транспорта или наступать через лес, пришлось бы миномет тащить троим-четверым бойцам, разобрав на части, а так один, посвистывая, на велосипэде довезет. Остальные повезут мины, и быстрей, и сил потратят меньше, так что эти миновелосипэды хорошая идея. Был бы Прибылов женщиной, я бы его расцеловал и женился бы на нем, мамой клянусь.

Бусинка в голос хохочет, видимо, представила, как Гогнидзе ведет в ЗАГС Прибылова, фу!

– А апробировать не пытались? – говорю я, сбивая подлый хохот военветврача.

– Ты прямо какой-то нерусский, товарищ капитан, говори правильно. Не апробировать, а попробировать или испытать, – умничает Гогнидзе. – Да испытали, очень неплохо, минометчики только рады.

– Понял тебя, тоже мне, «чиста кровьний рюсский щеловьек», иди делами займись.

Сразу после окончания планерки приступили к обеду (чуть опоздали, конечно, время три часа дня), и после обеда дежурные пошли охранять и бдеть, а остальные командиры пошли проконтролировать то, чем занимаются бойцы.

А я и некий военветврач решили отдохнуть, сами знаете, ночи какие выдались, фиг поспишь с этими фашистами, какие-то вообще тупые гитлеровцы попались. Вытащив матрасы и одеяла, пошли в лес (мало ли, вдруг бомбардировщики налетят), и мы с Бусинкой… так сказать, легли спать.

27 июля 1941 года, где-то в Польше

(в 50–100 км от границы СССР).

Просыпаюсь от того, что кто-то (по традиции) вовсю ходит по моему лицу, ну, насекомое неустановленной конструкции, и я открываю глаза. Надо мной, давясь от хохота, стоит Петруха и какой-то травинкой щекочет меня. Идиот! Или дебил?

– Доброе утро, Онищук, у тебя что, инстинкт самосохранения отказал? Решил в камикадзу японскую сыграть? Чтоб тебя товарищ Сталин отозвал-переслал подальше отсюда! В Сибирь, ну, или Магадан!

– Простите, товарищ капитан, просто мы хотели на разведку пойти, вот и пришли к вам, спросить разрешения, а вы спите.

Я спросонок ничего не понимаю, в сердце агрессия к этому сукиному сынку, но потом, между мысленными матюками, вспоминаю, что нам ночью в бой, и потому сам просил разведчиков зайти к десяти часам. Хорошо хоть матерился про себя, не вслух, так и авторитет потерять можно, а иногда и приобрести, ну, как Старыгин.

– Хорошо, Петруха, как и когда хотите выдвигаться?

– Да прям сейчас, товарищ капитан, на двух броневиках и на трех мотоциклах.

– Может, тебе еще телеграмму дать вражескому командованию? Мол, так и так, его величество Петро Онищук выходит на разведку, посторонись, сынку?

– Не понял, чувствую, что сарказм, а в чем прикол, не чую, товарищ комдив.

– Ты, дорогой, вспомни, что тебе тут не там, ну не Белоруссия тут, и после наших приключений немчура начеку, на первом же посту спалишься. Нет, конечно, не перебьют вас, но уже узнают, кто вы. Поэтому возьмите лошадей, отбери из своих погранцов лошадеводителей и бойцов Бондаренки, сколько тебе нужно, да тропами вперед. Противник не должен прочуять, что Петро Онищук вышел в разведку. А дорогу вам покажет или Тарас, или Ковальчук, так что давай, иди.

– А что мне делать с моим восьмиколесным тарантасом? – и показывает рукой за окно. На улице действительно стоит какой-то странный агрегат, трансформер какой-то, восемь колес и пушчонка от Т-II. Тачанка эта выглядит покруче, чем ганомаг.[550] Если бы новые русские увидели этот джип, они бы быстро сменяли геленвагены[551] и мерсы серии S[552] на такие вот брутальные девайсы.

– Ну, оставь здесь, уверен, желающих покататься на нем у нас немало. Где нашкобал-то данный восьмиколесный трактор?

– Да он тут изначально был, подбили его еще в начале войны, привезли немцы тарантас сюда, он и стоял, запчастей не было. Венцель починил бронетелегу самоделковыми запчастями. Для меня готовил и лелеял этого осьминога, то есть осьмиколеса.

– Ладно, все, старший лейтенант Онищук, выполнять, рацию возьмите и про все, что увидите важного, сообщать сразу. Зворыкин на рации, а шифр давайте на сегодня армянский. Найдите бойца армянина, можете брать кого хотите, кроме Ашота.

И Петруха ускакал со своими паладинами, правда недовольный, на 8-rad-е кататься куда комфортней, чем на лошади (лошадка задницу отбивает с непривычки), но так это и не туризм, это война. Тем более тарантас осьмиколесный гремит не хуже БТ, как-то не заботились в эти времена о покое людей.

Вылавливаю мирно сидящего Круминьша:

– Ау, абверовец, можно с тобой потолковать?

– Да, товарищ капитан.

– С чего это тебе НКВД вместо девяти грамм звание прилепил?

– Ну, проверили меня со всех сторон, одобрили то, что я делал после перехода в ДОН, и дали звание и задание.

– Ты меня за тупицу тут держишь, или НКВД превратился в институт благородных девиц? Ты кому уши попинываешь, сволочь ты абверовская, колись, чем любовь и уважение гебни завоевал.

– Оказывается, из НКО и НКВД идет очень сильный поток секретной информации в Абвер. Контразведка ведет, конечно, работу, но с временем напряг, есть очень большая заслуга этих предателей в том, что гитлеровцы громят Красную Армию. Приказы, например секретные, немцы узнают раньше, чем наши генералы в войсках.

– А ты, значит, такой умный, пришел, увидел и раскрыл?

– Нет, конечно, товарищ капитан, просто контразведчики, оказывается, и так работают на раскрытие агентов Абвера, любую же информацию можно отследить. Вот они сузили круг подозреваемых до пятнадцати-двадцати человек, и тут потребовался я.

– Ну и? Колись, уж раз начал.

– Так мне просто показали фотографии тридцати пяти офицеров, простите, то есть командиров, а также фотографии почти пятисот человек, с кем соприкасаются в повседневной жизни эти командиры.

– И ты, значит, узнал кого-то из своих, прости, кого-то из бывших коллег по Абверу?

– Да, товарищ капитан, узнал инструктора разведшколы, он нас учил методам вербовки. Еще узнал двоих однокашников, те учились хорошо и пошли далеко, тем более оба немцы, как и инструктор. Инструктор внезапно в СССР оказался евреем-журналистом, хотя сам он немец и антисемит до мозга костей, даже Розенберг[553] с Гитлером более лояльны к евреям. Но ради маскировки он стал евреем, ну и оба моих однокашника также замаскировались: один стал русским, работал в Москве таксистом, второй стал латышом, сыном латышского стрелка. Потянули этих троих, сеть, причем не одна, а две, и потянулась. И в НКО, и в НКВД реально сидели завербованные агенты. Одного поймали на гомосексуализме и вербанули на этом деле. А второй просто любил деньги, большие деньги. Но не думаю, что они ему помогут, и этих двух, и абверовцев ждет расстрел.

– Понятно, так чего тогда тебя из Москвы-то отпустили, раз ты такой удачливый охотник на шпионов?

– В Москве я уже засвечен, ну так получилось, вот и отправили меня за линию фронта с заданием, товарищ капитан.

– И что за задание, или это секрет?

– Да нет, конечно, какие от вас секреты. Мне поручено отобрать бойцов прибалтийского происхождения, ну, латышей, эстонцев, литовцев и других уроженцев Прибалтики, и готовить из них партизанский отряд. Потом, по мере готовности, особенно политической, мы должны пойти в наши края, поднимать народ против немецких захватчиков.