Шухевич Роман Иосифович, активист ОУН, гауптман Вермахта, заместитель командира батальона «Нахтигаль», при обнаружении немедленно уничтожить.

Степан Ленкавский, активист ОУН, при обнаружении немедленно уничтожить.

Донцов Дмитрий Иванович, идеолог ОУН, при обнаружении немедленно уничтожить.

Сциборский Николай Орестович, активист ОУН, еще один полковник Петлюры, при обнаружении немедленно уничтожить[642].

Стецько Ярослав Семенович, активист ОУН, при обнаружении немедленно уничтожить.

Ярый Рихард, по иронии судьбы, это украинский националист, причем отец у него чех, а мать еврейка. Кстати, сейчас командует батальоном «Роланд» гитлеровской армии, а одно время был офицером связи между Бандерой и начальником гитлеровской разведки адмиралом Канарисом.

Тураш Мирослав Владимирович, активист ОУН, при обнаружении немедленно уничтожить.

Сушко Роман Кириллович, полковник петлюровской армии, командир дивизии Сечевых Стрельцов[643] (усусов), активист ОУН, при обнаружении немедленно уничтожить.

Микола Кириллович Лебедь, активист ОУН, один из организаторов уничтожения поляков со стороны ОУН[644], при обнаружении немедленно уничтожить.

Климов Иван Степанович, 1909 года рождения, эта сволочь – организатор массового убийства евреев в городе Золочев, там погибло полторы тысячи человек, активист ОУН, при обнаружении немедленно уничтожить.

Клячкивский Дмитрий Семенович, 1911 года рождения, редкостная сволочь, палач и мучитель, активист ОУН, при обнаружении немедленно уничтожить.

Вот это самые главные душегубы. Кстати, они друг друга рубят похлеще, чем лесник сосны. В сороковом году, когда ОУН разделились на ОУН Мельника и на ОУН Бандеры, то началась рубиловка. Бандеровцы сделали четыреста трупов из мельниковцев, а последние убили двести мельниковцев. Они до сих пор друг друга рубят, но больше всего они убивают других: евреев, русских, восточных украинцев и своих западников, если они были за Советскую власть. Но черт с ними, теперь поговорим о рядовых оуновцах, и без разницы, мельниковцы они или бандеровцы. Рядовых оуновцев можно и нужно возвращать в ряды нормальных людей, они просто оболванены пропагандой. Они разменная монета в руках их вождей, именно такие, простые украинцы, и гибнут первыми ради воображаемых химер их вождей. Ведь предположим, что Бандера или еще какой Мельник стал фюрером независимой Украины. Хватит ли сладких и жирных мест всем оуновцам, вплоть до последнего рядового? Нет!

А что изменится для рядового оуновца? Да все, если при СССР школа финансируется государством, здравоохранение бесплатно, восьмичасовой рабочий день и т. д., то все это после самостийности пропадет. Незаможник, бывший ранее боевиком ОУН, посмотрит и поймет, что он потерял: бесплатное образование и медицину, рабочий день удлинится, а плата по нему уменьшится, и многие другие сопутствующие капитализму бедствия свалятся на него. Но сможет ли этот глупый незаможник переиграть все обратно? Нет! Буржуазно-националистическое государство будет всеми правдами и неправдами удерживать власть и не постоит перед любыми карами.

Так вот, товарищи, простите меня за многословие, ну очень болезненная тема. Значит, главная цель у вас не немцы, а именно ОУН. Причем главная подцель – это не уничтожение оуновских главарей, а контпропаганда оуновских идей. Вы должны срывать маски, вы должны в селах Волныни и Галиции стать своими ребятами. Чтобы незаможник не к оуновцу относился как к своему, а именно к вам, к большевикам. Ну и последнее, хлопцы: прошу вас, берегите Тараса, такого у нас больше нет, один у нас Тарас.

– Так звичайно збережемо, Тарас-то у нас, найкращий, куди там Хельмут, та Ваха, командир у нас дуже хороший, без нього на заходи нияк[645].

Ну и вообще на меня посыпался шквал восхвалений Тараса и обещаний беречь его как зеницу ока. Тут я заметил лепшего кореша нашего Тараса, по фамилии Ковальчук, значит, и братья поляки прибыли.

– Dobrze, panie komandorze podjęcia uczciwych Polakуw, polscy patrioci[646].

– И вам не болеть, пан Ковальчук, но я, увы, не говорю по-польски и не понимаю, хотя, думаю, Онищук-то понял.

– Я есть сказать, пан командир, принимайте честних полякив, мы тоже должни бить швабив у Хлопечно. А то наши внуки не простят нам, своим джадекам[647]. Скажут, джядек, почему русский бил шваба, украинец бил шваба, а ти, джадек, сидел и пил сливовицу, не хочу такого джадека!

– Ласкаво просымо, – это Тарас своего старого друга привечает, – ну и как життя на Польске?

– А ты, Тарас, ведаешь, что мы давно на русской стороне? Но и в Польске все гарно, Шиманский там работает и джень и ноць[648]. Он собирает ребят и оружие, тем более ДОН-16 оставил немало зброи в окрестностях Прошкува. Гоноровы поляки не хотят жить под ногой шваба, вот и идут и идут хлопцы к Шиманскому.

Среди толпы польско-украинской внезапно возникает Зворыкин… и Геннадий целенаправленно идет ко мне:

– Товарищ капитан, все части и подразделения готовы к нападению на Хлопечно, все командиры, вплоть до командиров взводов, с планом ознакомлены. Санкционируете атаку?

– Да, Гена, бей гадов!

И первыми в бой вступают пушкари (тогда уж гаубичники) Полуэктова. Ну все, началось, побежал я.

Конец второй тетради.

Андрей захлопнул тетрадь и тут осознал, что на улице летняя ночь, а сверчки с цикадами устроили какую-то совместную симфонию. Артемка, по своему обыкновению, храпит, свернувшись в калачик на кресле. Пришлось Андрею уже который раз переносить сына на кровать, затем закрывать дверь дома на засов и, уже выпив холодного чая, лечь спать. Просто поздно было, время три часа ночи (а кому и утра). Всю ночь Андрею снились танки, немцы, украинцы, оуновцы и его дед, красавец танкист лейтенант Нечипоренко…

Трусы были до невозможности позорные: белые, в крупную ярко-алую клубничку с ядовито-зелеными листочками. Покрой тоже не радовал. Похожие мама покупала мне лет десять назад — с высокой талией, симпатичными рюшечками и алой тесьмой. Я взирала на чудо магического произвола, приподняв подол серой форменной юбки студентки пансиона, которой не являлась уже несколько часов.

— Ну, папа-а-а! — в десятый раз простонала я, стараясь, чтобы голос звучал как можно тоньше и противнее. — Ты надо мной издеваешься, да?

— Нет! — Мой отец, досточтимый ректор Имперской академии магических искусств, сурово смотрел на меня, восседая за массивным дубовым столом. — Это ты надо мной издеваешься! Кассандра, тебе семнадцать! Всего лишь семнадцать лет! Твое поведение даже для магички недопустимо, а уж для студентки пансиона благородных девиц — и подавно!!!

— Так и брал бы меня сразу в магички! Нечего пытаться сделать из вольного ветра благородную даму! — пафосно воскликнула я и почти сразу поняла, что перегнула, а родитель едва сдержал издевательский смешок.

— Вольного ветра? Упрямой идиотки!

— Сам виноват! Надо было сразу зачислять в академию, еще полгода назад! Я ведь честно поступила.