Сейна, испытывая нечто похожее на ревность, более подробно расспросила Лабастьера и выяснила, что поток сознания махаона буквально захлестнул его. Тот явно не старался специально общаться с думателем, просто его сознание было предельно «открыто». Лабастьер не знал языка махаон, но слова и мысли – далеко не одно и то же. И он уже многое знал о пленнике. То, что зовут его Дент-Байан, что в карательную команду он был включен именно по причине своих телепатических способностей, для того, чтобы найти думателя, уберечь его от гибели при нападении на лагерь маака и позаботиться о доставке в целости и сохранности в некую «цитадель мудрости».

И еще Лабастьер добавил, что в миг общения с махаоном «увидел» какие-то яркие образы, крепко запечатленные в сознании Дент-Байана, но пока он даже затрудняется определить, что они из себя представляют. Это не пейзажи и не что-либо еще. Более всего они похожи на зрительное воплощение неких абстрактных понятий или даже рассуждений.

Вот одна из этих картин. Плотный оранжевый вихрь навис над матовой, покрытой седой щетиной серой плоскостью. Вихрь бешено вращается, сужаясь при этом в диаметре, и из его центра к плоскости вытягивается веретенообразный отросток. Плоскость прогибается, как бы стремясь уберечься от соприкосновения с острым концом отростка. Впадина становится все глубже, ее стенки и дно растягиваются, напрягаются все сильнее… Внезапно «дно» лопается, вихрь стремительно входит в образовавшееся отверстие и исчезает по ту сторону плоскости. Края отверстия тут же смыкаются, плоскость медленно выпрямляется и разглаживается. Над седыми волосками светится изумрудная бездна…

Больше Лабастьер не успел рассказать ничего, потому что проснулся махаон.

«Разговор» с Дент-Байаном оказался на удивление легким делом. Если, конечно, можно назвать разговором общение через двух посредников-телепатов, один из которых – думатель. Ливьен задавала вопрос, Сейна мысленно передавала его Лабастьеру, тот – уже без слов, а в абстрактных образах – пленнику. Затем эта цепочка двигалась в обратную сторону. Точность передачи информации была, конечно, очень относительной, и определить степень искажения было просто невозможно.

Но почти сразу Ливьен добилась главного: не оставляющего сомнений согласия махаона помогать в транспортировке думателя. И это было подозрительно. И еще: Ливьен казалось, что Сейна чего-то недоговаривает. Во всяком случае, функцию переводчика та выполняла с явной неохотой. Наконец, прервавшись на полуслове, она заявила (на этот раз уже от себя):

– Ли, нам нужно поговорить наедине.

Ливьен была заинтригована. Наказав Рамбаю сторожить растирающего запястья пленника, она предложила Сейне подняться в дупло. И уже там накинулась на нее:

– Что происходит?! С чем ты не согласна?!

Та, не отводя взгляда, заявила тоном, не терпящим возражений:

– Мы возвращаемся в Город.

Ливьен остолбенела.

– В Город? С какой стати? Экспедиция продолжается.

– В таком составе? Две самки, дикарь, махаон и думатель? Мы чудом остались живы, и это чудо больше не повторится. Я не могу рисковать жизнью Лабастьера.

– Возвращаться ничуть не безопаснее…

– Обратный путь в три раза короче, чем расстояние до предполагаемого места нахождения Пещеры! Если она вообще существует. А потом еще – путь назад!

Ливьен не могла объяснить Сейне, что для нее и Рамбая появление в городе закончится, скорее всего, гибелью. К тому же она подозревала, что Сейна и сама понимает это. Но жизнь Лабастьера ей, конечно же, дороже.

– Мы пойдем вперед и только вперед, – отрезала она.

– Я не имею на это права, – покачала головой Сейна.

Ливьен решила воспользоваться последним средством и коснулась Камня. Бирюзовый свет сделал происходящее нереальным.

– Я приказываю тебе.

– А я приказываю ТЕБЕ, – выпалила Сейна и притронулась к СВОЕЙ диадеме. Камень Ливьен моментально погас, но бирюзовый свет в пещере мерцать продолжал. Как она могла забыть, что Сейна – тоже Посвященная, и ее Знак старше?! Стало ясно, что убедить ее ЗАКОННЫМ способом не удастся. И тогда Ливьен перешагнула эту черту.

– Мы будем искать Пещеру, – сказала она твердо. – А если ты будешь возражать или мешать мне, я убью Лабастьера. Так что для его жизни будет безопаснее, если ты подчинишься.

Сейна молча смотрела на нее ненавидящим взглядом. И ненависть эта была безмерна.

Ливьен испугалась и раскаялась. В один миг она потеряла подругу, получив взамен заклятого врага. Но никакие извинения уже не помогут. К тому же, извинись она хоть тысячу раз, она все равно не повернет обратно к Городу.

«Может быть, конечно, в Пещере думатель им вовсе и не понадобится, а его транспортировка – перестраховка Совета, – рассуждала Ливьен. – Возможно, это и имело смысл, когда их было много, но сейчас – излишняя роскошь… Хотя, кто знает… Уж лучше бы я отпустила Сейну, чем наживать врага. Но ведь она не смогла бы одна нести думателя, возвращаться пришлось бы и мне, прихватив с собой Рамбая… Нет, я поступила верно».

Допрос пленного продолжить не удалось. Сейна заявила:

– В мои обязанности не входят функции переводчика. – И удалилась спать. Настаивать Ливьен не стала – чтобы не накалять и без того взрывоопасную атмосферу в их небольшой теперь группе. Пока достаточно и того, что и Сейна (по принуждению) и махаон (по неясным пока Ливьен мотивам) полетят с ними и понесут Лабастьера. Позднее она постарается смягчить гнев Сейны.

И утром следующего дня они вылетели по маршруту.

Вчетвером они продвигались значительно быстрее, чем большим экспедиционным караваном. Они не тратили времени ни на перенос скарба, ни на развертывание лагеря. Все необходимое умещалось в их поясных рюкзачках. Они летели, держа чехол с думателем за четыре лямки, до тех пор, пока усталость не заставляла их опускаться на короткий отдых. Вечером, без какой-либо предварительной разведки, благодаря своему, поистине дикарскому, чутью, Рамбай всегда находил поблизости более или менее пригодное для ночевки дупло. (Дент-Байану на ночь Рамбай связывал руки и ноги – но таким образом, чтобы они не затекали. Предосторожность эта была нужна не только для того, чтобы махаон не сбежал, но и для того, чтобы он во сне не перерезал глотки своим пленителям.)

За четыре дня они преодолели расстояние, на которое раньше им потребовалось бы около двух недель, и если расчеты Лабастьера верны, они достигнут цели месяца через два… Горечь утраты товарищей несколько притупилась, но душа Ливьен продолжала болеть. Прежде всего от того, что Сейна излучала буквально физически ощутимые волны ненависти. И почти не разговаривала. Общаться Ливьен могла теперь только с Рамбаем, но и тот стал неразговорчивым, страдая от невозможности вести «ученые беседы» с думателем.

Только Дент-Байан, казалось, был абсолютно спокоен. Часто Ливьен замечала, как он смотрит в одну точку остановившимся взглядом, и лицо его при этом часто меняет свое выражение. Она догадывалась, что в эти минуты пленник «беседует» с Лабастьером. О чем?! Дорого бы она дала за то, чтобы хоть раз «подслушать» их «разговор».

Ну, ничего. Уж два-то месяца она вытерпит…

Но очередной перелет показал, что их экспедиция может затянуться, а то и остановиться на довольно продолжительный срок…

Сначала всё как будто бы было в порядке. Летели они как всегда невысоко, лишь чуть поднявшись над травами, прячась от беспощадного солнца в тени древесной листвы. (Перелеты даже нравились Ливьен: физический труд отвлекал ее от невеселых раздумий, и в эти моменты казалось, что они действительно составляют ОТРЯД, некую сплоченную боевую единицу. Это ощущение приносило хотя бы кратковременное успокоение.) И вдруг у нее закружилась голова от острого незнакомого запаха. Она с трудом удержалась от того, чтобы не разжать руку… Дурнота усиливалась, сопровождаясь желудочными спазмами. И Ливьен начала осторожно опускаться. Остальные, удивленно переглядываясь, последовали вниз.