Когда мы приступили к завтраку, попивая эрзац-кофе (что было, то и пили, трофейному кофе в зубы не смотрят), послышался свисток паровоза, значит, немчура подала паровоз, за танками. Там их уже должен встречать, типа, обер-лейтенант Вахаев и, типа, гауптман Круминьш, с группой, типа, камерадов. Действительно, через пару минут братцы чечено-латыши привели плененного лейтенанта СС. Это чудо приехало за танками, мне с ним говорить не о чем, мне с эсэсней три раза не по пути, пусть тащат к Легостаеву, это он у нас ассенизатор и щелкунчик (ну, чтобы фрицев щелкать как семечки). Вот и займется своей профессией, пусть вытащит из Зигфрида Бауэра всю возможную и невозможную информацию, а там что в лоб, что по лбу. Эсэсовскую собаку можно убить по-всякому, что эсэсовцем об пень, что пнем об эсэсовца.
Кстати, чувствую, по дороге ко мне эсэсняк получил твердокаменную трепанацию организма, потому что при мне вел себя как классический дух перед дедом, ну, или ботан перед гопнярой. А эти эсэсы (существа такие), они же «нордическая раса», они на славян и прочих узбеков всегда смотрят, задирая носы, уши, задницы и другие оттопыривающиеся части тела. Ну и хер с ним, трепанация лишней не бывает, особливо для эсэсовского придурка «белоКУРой бестии» (белоКУРый от слова «белая курочка»).
– Онищук, поели, и баста, эсэс танки ждет, так что нам пора на станцию. Онищук-второй, бегом к Абдиеву, пусть посадит во все танки, что стоят на платформе, экипажи, плюс перетаскают по два десятка снарядов и патроны к пулеметам. У нас на станции назначен бенефис, Онищук-первый (Петр), ты иди, и мне нужны два взвода пехотинцев. Пехотинцы с автоматическим оружием при нападении на станции лишними не бывают, бери с собой у Бондаренки бесшумников тоже, пусть стрелами поработают.
Через полчаса к паровозу уже прикрепили платформы, и он, пыхтя и окутываясь паром, как курильщик дымом в безветренный день, потащил сюрприз к станции. На передней платформе, за мешками, лежат отделение бесшумников и отделение пехотинцев (прикинуты по последней вермахтмоде). Короче, типичная охрана состава из немцев (луков не видно, а настоящая охрана в это время обживает подвал), мы их гостеприимно захватили, в ответ они нам подарили три МГ, несколько карабинов и автомат МП с двумя пистолетами.
Это Хельмут с Круминьшем им мозги заморочили, и пока те ушами хлопали, немцы-красноармейцы, из первого немецко-партизанского взвода, скрутили немцев непартизанов.
Пехотинцы и остальные бесшумники прячутся под брезентовыми пологами, которыми замаскированы танки, и должны выскочить оттуда по моему сигналу. Так же, под брезентом, спрятаны три ротных миномета с расчетами и пятерка лопатко-минометчиков. Да и рано еще, всего восемь утра, враг не ждет нас. Теоретически, конечно, ждут, они знают, что в Польшу прорвалась какая-то подлая советская часть (но одно дело теория и совсем другое – практика). Но что именно сейчас да именно на эту станцию нападут, не знали.
Вот состав отходит к станции, конечно, это не грузовик, и никто его досматривать не будет, тем более немцы в курсах, что это состав с Прошкува (да и идет по расписанию). Везет состав танки, восстановленные для СС, и машинист остановил состав, не доезжая до места остановки полкилометра. Паровоз стоит под парами, нам же дергать обратно, а пехотинцы снимают брезент с танков, и ожившие танки начинают шевелить башнями, находя по сообщениям пехотинцев наиболее опасные места, то есть батареи зениток.
– Б-е-е-е-ей гадов! – кричу заполошно я. Наш лжебронепоезд движется вперед и взрывается десятком орудийных выстрелов из Л-11[523] и 20к.
«Бам, бам, бам» – стреляют танки ОФ-снарядами, превращая ПВО в хлам и металлический мусор, пулеметчики и пехота пуляют во все, что движется, минометчики включают свои шарманки и тоже раскидывают летающие подарки по стоящим рядом вагонам и строениям, карнавал начался. Первые минут десять-пятнадцать фашисты в жестоком офиге; пока они раскачались, начали гореть здания и вагоны, тут кто-то из танкистов попал в ЖД-цистерну, стоявшую в кругу товарок в километре от нас, получается карнавал с фейерверком, огреби фашист гранату (мины, пули и снаряды тоже огребай).
И казалось бы, сопротивление уже сломлено, как вдруг с правой стороны ударил пулемет, по интенсивности стрельбы чую, стреляет спарка, а может, и счетверенка, видимо, бывшая наша, трофейная. Фашист-пулеметчик срезал с ходу расчет ротного миномета, три танка повернули башни и начали закидывать снарядами нацистскую суку. Но пулеметчик прикрыт вагонами, цистернами и потому пушками его не достать, тем более на танках пушки, а не гаубицы, и снаряды через вагоны не перекинуть. Немец безнаказанно расстреливает нас, правда бойцы-стрелки сразу запрятались-заховались за борта платформ, но человек пять получили от вражеского пулеметчика. Плохо. Тут Круминьш кричит:
– Танки, огонь по пулемету, пока он отвлекается, минометчики, спустить миномет на левую сторону и попробовать накрыть суку! Отделение бесшумников за мной, попробуем обойти.
Бэтэшка Нечипоренки закидывают окрестности зенитного пулемета ОФ-снарядами, минометчики в темпе стаскивают свою трубу и боеприпасы на безопасную левую сторону и готовятся к стрельбе. Бесшумники и Артур скапливаются (особенно скопился Круминьш) в слепой для пулемета части платформы и по одному ныряют вниз, на полотно, затем, прикрываясь вагонами, короткими перебежками рванули вперед. Тут же позиции подлого нацистского пулемета начали закидывать минами минометчики. В результате то ли миной накрыло суку пулеметную, то ли Круминьш с ребятами перекрыл кислород, но пулемет заткнулся.
Ребята бегом возвращаются и уже с предосторожностями запрыгивают на платформу. Артур показывает большой палец, значит, все, уходим, даю команду паровозчикам. Превратив толком не проснувшуюся станцию в Содом и Гоморру, паровоз дает задний ход, танки продолжают стрелять во все, что им кажется привлекательным, минометчики последние мины посылают во врага (местами попадая), и мы уходим восвояси. Противник проснулся и накрывает нас жесточайшим стрелковым огнем, но… Теперь я понял, почему говорят «поздно, поезд ушел». Поздно, граждане нацисты и их прихлебатели, поезд уходит, пулеметчики и танкисты лепят последние боеприпасы на вспышки выстрелов, и станция прекращает свою деятельность.
Пока едем, подсчитываем свои потери: убито одиннадцать человек (причем суки-нацисты опомнились поздно, а если бы вовремя?), ранено трое, причем все трое легко. Наконец мы вернулись, и как только паровоз останавливается, выскакиваю из Т-34 (я в нем прокатился), на подъездных путях замечаю гэбэшного майора. Игорь Романович стоит и улыбается на все свои сорок четыре зуба, и рядом с ним стоит, выпятив попу, товарищ воеветврач. Спрыгиваю с платформы и, подходя к ним, обращаюсь к Игорьку:
– Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности. С прибылом, что ли?
– И тебе того же, товарищ капитан. Ты чего это с утра хулиганишь, бедным нацистам покою не даешь?
– Покой им теперь будет только сниться, Романыч, не фига было свои орды на нашу страну кидать. У нас древнее правило: кто к нам с ордой придет, тот по орде мордой и получит, то есть по морде ордой, фу, по морде от орды. Какие успехи у твоей группы?
– В короткой ночной атаке перебили врага и захватили склады, вырезав охрану и некоторую более упертую часть водителей из Штрало, всю ночь грузили пригодные-потребные боеприпасы в грузовики в свои и в наследственные от Штрало, пятнадцать «опелей» и «мерседесов». Затем заминировали остатки боеприпасов – и дралала, то есть сделали молниеносно ножки.
И вот мы здесь, ну и насчет вашей станционной каверзы в курсах, поздравляю, в твоей коллекции теперь одной станцией больше!
– Да, но знаешь, мы потеряли одиннадцать человек, ушами прохлопали зенитную счетверенку, наши же трофейные «максимы» пока его кончали, он нам восемь человек положил.
– Жаль ребят, очень жаль, но пойми, это война, да и впредь тебе урок: надо предусмотрительнее быть, разве жизнь не показывает, что «могучий удар, малая кровь» – это всего лишь мечта. Война – это тяжелый, вонючий, противный, кровавый труд и надо к ней относиться серьезно, ох если бы с самого начала не хлопали ушами, не прошел бы немец так далеко. Ладно, хватит мечтать, все, пора отдохнуть.
