В-третьих, Царство Божье – это власть справедливости, которая, следуя Божьему замыслу, рано или поздно будет господствовать в мире. Царство Божье праведно и безупречно: если сейчас на свете царит несправедливость – то лишь оттого, что оно еще не пришло к своему исполнению (см.: Пс 9:36–37):

Наказание злодеев – обратная сторона помощи бедным и несчастным. Торжество смиренных, сирот и угнетенных (Пс 9:38–39) требует коренной перемены в судьбах тех, кто творит зло.

Образы Пс 9 – жалобы на алчность и насилие нечестивцев (ст. 22–32, 34), злорадное желание не только победить, но и увидеть их страдания, – глубоко личные. Однако язык личных чувств здесь не замыкается в себе, а используется в более широком контексте. В Септуагинте 9-й псалом представлен как единый, а в еврейском тексте он разделен на два тесно связанных, и каждая строка обоих псалмов (9 и 10) начинается с букв еврейского алфавита, следующих друг за другом по порядку. Такая поэтическая форма, акростих, показывает нам, что Пс 10 необходимо читать в свете Пс 9, в свете которого очевидно, что личный плач символизирует всенародное бедствие: здесь речь идет о конечном торжестве Израиля над неиудейскими народами (ст. 9:6–7). Молящиеся просят Бога действовать так, как ему свойственно: побеждать несправедливость и зло и устранять их на всех уровнях бытия. К Богу обращаются как к царю (см.: 9:8–9; 9:37), с полной уверенностью в божественном суверенитете, вследствие которого все, кто пребывает за пределами Израиля, без колебаний отождествляются с «нечестивцами». Лексика, связанная с царской властью, возникает в этом псалме сама собой, и – явившись однажды – ассоциация с полной победой над врагами Израиля становится постоянной чертой общепринятого представления о Царстве Божьем во всей Псалтири.

В-четвертых, вхождение человека в Царство Божье не гарантировано, поскольку Бог в своих действиях учитывает ответные действия человека и ориентируется на них. Псалом 23 ставит вопрос, центральный для религии Израиля, отраженной в библейской традиции, – и сам же на него отвечает (23:3–4):

Таким образом, «чистота» – это не только ритуальные практики очищения (омовение, воздержание от половой жизни), которым по традиции следовали все восходящие на Храмовую гору, но и безупречность поведения.

Если говорить формально, то сколь-либо отчетливое разграничение нравственных и обрядовых рекомендаций здесь не выражено. Хотя в современном богословии такое разделение (наследие Средневековья) встречается повсеместно, Пс 23 настаивает на том, что чистота достигается в равной мере ритуальным очищением и воздержанием от дурных дел. «Координата» суда, как мы уже видели, утверждает важность нравственного поведения для будущего Царствия, настаивая на том, что окончательное разграничение пройдет именно между праведностью и порочностью. «Координата» чистоты, необходимой для того, чтобы испытать на себе действие Бога, отводит этике неимоверно важную роль в настоящем: поступки человека влияют на его непосредственный доступ к божественному присутствию. Неповинные руки и чистое сердце – вот условия, на которых можно получить благословение и оправдание (Пс 23:4–5), поскольку только так можно встретить Господа в пришествии его (23:7–10). Чистота – это условие (не только физическое или социальное, но и моральное), при котором человеку разрешено находиться в святом месте, единственном, которое останется неизменным, когда придет Царство Божье.

В-пятых, в Пс 46 мы видим, что признание Бога будет распространяться от Сиона: «князья народов» в этом псалме отождествляются с «народом Бога Авраамова» (Пс 46:10)[794]:

Израиль – ядро более крупной группы, признающей Бога Иаковлева. Власть Царства Божьего распространяется из центра на периферию, охватывая и тех, кто находится за границами Израиля. Бог приобрел наследие Иакову, отобрав его у покоренных; однако и они должны восхвалять Бога вместе с Израилем, с радостными восклицаниями и звуками труб (Пс 46:4–6).

Те же аспекты Царства Божьего упоминаются и в проповедях, приписанных Иисусу. Он наставлял учеников молиться Богу так: «Да приидет Царствие Твое» (Мф 6; Лк 11), поскольку надеялся на то, что оно в полной мере явится для всех. Царство Божье выходит за грань пространства – и это его динамическое свойство, о котором Иисус явно говорит в знаменитом речении из Q (Мф 12:28, Лк 11:20): «Если же Я Духом Божьим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие». Вход в Царство и его этическая цель – господствующий образ в знаменитых словах Иисуса о богатстве: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф 19:23–24, Мк 10:23–25, Лк 18:24). Иисусу пришлось решать и другой вопрос: как быть с осквернением, возникавшим при встрече израильтян, приверженцев разных ритуалов, – и он одной-единственной репликой совершенно ясно дал понять, каких действий от верующих ожидает Бог: «Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его, но что выходит из него, то оскверняет человека» (Мк 7:15). Наконец, у Марка Иисус, изгоняя торговцев из Храма, произносит слова, также имеющие прямое отношение к протяженности Царства Божьего: «Дом мой домом молитвы наречется для всех народов – а вы сделали его вертепом разбойников» (Мк 11:17).

Характерно, что в Молитве Господней, где Бог назван ’abba’, строка за строкой перечисляются эти пять сторон царства Божьего: святость (yitqadash shemak), окончательность (tetah malkutak), исхождение из единого источника (hab li yoma’ lahma’ d’ateh), запредельное могущество (ushebak li yat hobati) и суд (we’al ta‘aleyni lenisyona’). Строго говоря, Молитву Господню нужно рассматривать именно как описание различных сторон Царства; я уже рекомендовал воспринимать ее именно так[795]. Однако независимо от того, делаем ли мы вывод о такой связи, факт остается фактом: перед нами система свидетельств, которую необходимо объяснить.

Наконец, наряду с системой аналогий между молитвой Иисуса и приписываемыми ему речениями о Царстве Божьем, молитва соотносится и с теми делами, в которые он, как говорят, вовлекался. Об этой связи я говорил подробно[796], связав структуру молитвы с возрастанием Иисуса как раввина, занятого определенной деятельностью. Безусловно, такой нарратив требует отсылок к контекстуальным проблемам, а они могут увести нас очень далеко от предмета беседы; однако стоит отметить, пока что уделив внимание лишь Евангелию от Марка, что те же самые элементы, которые присутствуют в молитве как смысловые аспекты проповеди Иисуса, составляют и лейтмотив деяний, приписываемых ему: это вопросы, связанные с непорочностью (1:40–45; 7:1–37; 14:3–9), это отклик на приход окончательного Царства, требующий немалых сил (1:14–15; 4:1–41; 10:1–52), это забота о пропитании (6:35–44; 8:1–9), это прощение грехов (2:1–12; 3:28–29), и это предотвращение неверности Богу (14:27–42).

Обратный перевод на арамейский – в случае, если это действительно арамейский соответствующего периода и местности и если переводятся отрывки, изначально, по всей видимости, действительно звучавшие по-арамейски – приводит к логичным итогам. Он позволяет прояснять вопросы, связанные с лексикографией и точным смыслом слов, исследовать поэтику устного выражения (особенно при изучении вокализации) и открывать новые проблемы для более строгого исторического исследования.