В Чанъани мы в храме Юншоу с тобой говорили
И в северной части Синьчана с тобой расстались.
Домой я вернулся и лил безутешные слезы,
Скорбя о несчастье, не просто Юаня жалея.
В далекие дали ведет за Ланьтянем дорога.
С тех пор, как уехал, о нем ничего не известно.
А я все считаю привалы его и ночлеги:
Уже он, должно быть, за северным склоном Шаншаня…
Вчерашнею ночью на небе рассеялись тучи
И все расстоянья одною луной озарились.
С приходом рассвета во сне я увидел Юаня.
Он тоже, конечно, не мог об мне не подумать.
В моем сновиденье я крепко сжал руку Юаню.
Спросил у Юаня: «Скажи мне, о чем твои мысли?»
Юань мне ответил: «Я с болью тебя вспоминаю.
И нет человека, который письмо передал бы»…
От сна пробудился, еще и не вымолвил слова,
Как в дверь застучали — дун-дун — и послышались крики.
И мне доложили — мол, прибыл гонец из Шанчжоу,
Привез господину письмо и вручить его должен.
Подушку покинул и сразу в волненье поднялся.
Не глядя, поспешно набросил на тело одежду.
Письмо я вскрываю и вижу — знакомой рукою
Ко мне на бумаге тринадцать начертано строчек.
В начале он пишет о тягостном горе изгнанья,
Затем переходит к тяжелой печали разлуки.
Те горе с печалью так неисчерпаемы сами,
Что не было места для вежливых слов о погоде.
Читаю: писалось письмо это в полночь глухую
Во время ночлега в пути на востоке Шанчжоу.
И лишь для Юаня горел сиротою светильник
В Янчэне, в какой-то дорожной гостинице горной.
Глубокою ночью, когда завершал он посланье,
Луна над горами все больше клонилась на запад.
И дерево встало вдруг перед глазами Юаня,
Луну заслонили цветы темно-красного туна.
А тун, как известно, когда отцветать начинает,
Считается это тоскою о друге любимом.
В знак нежности пишет он на обороте посланья
И мне посвящает «Цветы темно-красного туна».
Лишь восемь созвучий
[825] в «Цветах темно-красного туна»,
Но, ах, как глубоки в них мысли и чувства Юаня!
Они всколыхнули мой сон на рассвете сегодня
И соединили с тоскою Юаня той ночью…
Я стихотворенье без устали трижды читаю,
Строку за строкою раз десять пою с наслажденьем.
Мне так драгоценны все восемьдесят этих знаков,
Что каждое слово как чистого золота слиток.
