Креветка и угорь Креветкам и угрям из озерка Неведомы ни море, ни река. Чирикает на крыше воробей,— Ему ль постичь дорогу лебедей? А муж ученый в суть проник давно: Ничто благодеянью не равно! И я взошел на пять священных гор [492], Потом с холма на землю бросил взор: Людишки суетятся подо мной, Одна корысть владеет их душой. Я благородных дум не в силах скрыть, Хочу всю землю умиротворить. Сжимаю меч — он верный друг громам — И в бой готов, отважен и упрям. Иные зря свои проводят дни, Отважных духом не поймут они. * * * Где-то в южной стране эта девушка скромно живет, И лицо у нее схоже с персиком нежным и сливой. Утром бродит она у Чанцзяна [493]стремительных вод, А у берега Сян [494] выбирает ночлег сиротливый. Только люди вокруг равнодушны к ее красоте. Для кого же тогда улыбаться открыто и ясно? А короткая жизнь приближается к горькой черте. Увядает краса — и она разрушенью подвластна. Путник Путник усталый дальней бредет стороной; Из дому вышел — тысячи ли за спиной. Думает путник: «Что же мне делать теперь? Может, вернуться? Но где отворится дверь?» Солнце сокрыто в непроницаемой мгле, Ветер печали рядом с людьми на земле. Песня Лак да клей крепки, пока сухие, А размочишь — станут мягче ваты; Белый шелк любой покорен краске — Как узнать, что белым был когда-то?.. Я не сам жену свою оставил — Клевета в разлуке виновата. Ранняя осень, пора холодов осенних, Никнут деревья, роняют листву устало. Иней застывший лежит на белых ступенях, Мечется ветер за окнами светлого зала. Черные тучи никак не уйдут за кряжи. Долгие ливни — на них я взираю с болью. Просо ложится — воды непомерна тяжесть! Нынче крестьянам не снять урожая в поле. Знатный сановник бедных людей сторонится, Редкое чудо — милость богатого мужа; Ходит зимою в шубе на белой лисице — Где уж тут вспомнить тех, кто дрожит от стужи. Думаю часто о благородном Яне [496],— Меч драгоценный отдал он без сожаленья. Будь же спокоен в горестный час испытанья; Мне незнакомо дружеских чувств забвенье! Посвящаю Ван Цаню Я сижу, цепенея, и нерадостна дума моя. Вдруг накинул одежду и — на запад, в иные края. Там, на дереве стройном, распустился весенний цветок, И струится-струится бесконечный и быстрый поток. Одинокая утка [497] в середине потока, грустна, Слышу крики и стоны, — видно, селезня ищет она. До мятущейся птицы поскорей дотянуться бы мне. Где ты, быстрая лодка на веселой прозрачной волне? Я желаю вернуться, но дорогу найду я едва ль; Я вокруг озираюсь, и на душу ложится печаль, И тоскующий ветер провожает в дорогу меня, И Си-хэ исчезает, колесницу на запад гоня. [498]Все живущее в мире увлажнили водой облака, Не забыли травинки, напоили и листья цветка. Если милость и благо ожидают тебя впереди, Отчего же, поведай, сто печалей теснятся в груди? [499] Вновь посвящаю Дин И Дорогие друзья, — нам нечасто встречаться дано.— Собрались за столом, и хмельное нам ставят вино. Разве мог бы вести я беседу с чужими людьми? Мы пируем в тиши, за прикрытыми плотно дверьми. Много яств на столе, но не тянется к блюду рука, А зато уж вина не осталось у нас ни глотка. Муж высокого долга жемчужине в море сродни; Это яркое чувство ты навеки в себе сохрани. Лишь ничтожный душой добродетелей всяких лишен. Совершивший добро, — даже этим ты вознагражден. Муж высокого долга это гордое чувство постиг. А от взлета — увы! — до падения жалкого — миг. Не стесняться велит примирившийся с подлостью век, Но блюдет чистоту совершенной души человек. Путешествие к небожителям К столетию едва ль мне подойти, Проходят дни, а радость так ничтожна. О, если б крылья, крылья обрести И ввысь умчаться было бы возможно! Отбросив прочь земную шелуху, Пронзив туман, я устремился в небо; Летаю я над озером Динху, Спешу туда, где я вовеки не был. Фусана блеск в восточной стороне, Жэшуя воды в западной округе; Бессмертные в пути явились мне, Живущие на Севере и Юге. вернуться Пять священных гор.— Тайшань — на востоке, Хуашань — на западе, Хошань — на юге, Хэншань — на севере, Суншань — в центральной части Древнего Китая. вернуться Сян— река в нынешней провинции Хунань. вернуться Дин И— близкий друг Цао Чжи, казненный в 220 г. вернуться Благородный Янь.— Известен как яньлинский Цзи-цзы (561–515 гг. до н. э.). Был наследником престола царства У, но отказался от власти и получил владение в Яньлине (современный уезд Уцзинь в провинции Цзянсу). В 544 г. до н. э., объезжая владения Лу, Ци, Чжэн, Вэй и Цзинь, навестил владение Сюй, правителю которого понравился меч Цзи-цзы, но он не решился попросить столь драгоценный подарок. Цзи-цзы понял желание правителя, но как посол не мог отдать свое оружие. Он решил подарить этот меч на обратном пути, однако, когда он вновь оказался в Сюй, правитель уже умер, и Цзи-цзы, верный данному себе слову, повесил меч на дерево, что росло над могилой правителя. вернуться Одинокая утка.— Поэт имеет в виду Ван Цаня. Ван Цань(177–217) — известный поэт, друг Цао Чжи. вернуться И Си-хэ исчезает, // Колесницу на запад гоня. — В древнекитайских мифах рассказывается, что Си-хэ — мать братьев-солнц, — а их будто бы было десять, — каждый день провозила по небу на колеснице одно из солнц. вернуться Отчего же, поведай, // Сто печалей теснятся в груди. — Поэт говорит о стихах Ван Цаня, проникнутых настроением глубокой грусти. |
