— Прости меня, любимая, я был в безвыходном положении! — виновато пробормотал Андрийко, неловко поеживаясь и переступая босыми ногами.

— Ладно, потом поговорим, — снисходительно усмехнулась казачка, снимая с головы разодранную накидку. — Вот, прикройся пока. Я тебя сейчас спрячу в одном уютном чуланчике, а сама сбегаю за одеждой.

Но осуществить этот план беглецам не удалось. За очередным поворотом они нос к носу столкнулись… с султаном.

— Что это вы тут делаете? — произнес светлейший повелитель, останавливаясь и пристально разглядывая голого мужика и всклокоченную женщину в изодранной одежде.

— А мы тут… заблудились, — пролепетал янычар.

— Ага… потерялись, но уже нашлись, — добавила Ксюха.

— Мы пойдем, а? — предложил Андрийко, преданно заглядывая султану в глаза.

— Ну куда же вы в таком виде пойдете? — удивился тот. — Давайте за мной, я дам вам что-нибудь из одежды.

От подобного заявления казачку с янычаром едва не хватил удар. Однако от предложений султана не отказываются, и они покорно потащились следом за сиятельным владыкой, понимая, что это, скорее всего, последняя прогулка в их жизни.

…Иван Птенчиков трусил на Васькином Горбунке по залитым солнцем улицам Истанбула. Погода установилась наиприятнейшая, и ничто не напоминало о недавних катаклизмах в виде снежных «сугробиков», лежавших на крышах и улицах города. «Бабье лето, — думал Иван, любуясь золотыми листьями, срывающимися с деревьев. — Совсем как у нас в Москве во второй половине сентября». Однако стоило повернуть голову в другую сторону, как взгляд натыкался на какую-нибудь пальму, и становилось ясно, что находишься не в Москве.

Иван направлялся к дому Алишера. У него оставался должок перед жителями славного города Истанбула — данное им некогда обещание, — и учителю совсем не хотелось, чтобы его имя, пусть и вымышленное, склоняли в нелицеприятном контексте.

Почтенный ашджи-баши находился во дворце, но на улице возле его дома царило оживление: всхлипывающая Зульфия провожала в дальний путь многочисленное семейство соседки, к которому за последние дни успела весьма привязаться. Была здесь и ее сестрица, вдова Фатима, с обожаемым сыном, который так и не освоил искусство преодолевать возникающие на пути к облакам крыши, но вспоминал своего Учителя с благодарным трепетом в душе. За Фатимой преданной тенью следовала дочь престарелого гончара, которого добрая женщина приютила под своим кровом. Впрочем, взгляды юной красавицы, которые не могла скрыть даже плотная паранджа, предназначались в основном не вдове, а ее могучему сыну. Птенчиков увидел и жену разорившегося купца, и семейство излишне азартного чеканщика, и множество других жителей Истанбула — от бывших богачей, привыкших к роскоши и достатку, до скромных тружеников, считающих каждую попавшую в их руки монетку великой милостью Аллаха. Всех их сплотила общая беда и та надежда на избавление от злобных демонов, терзающих город, которую подарил в памятную ночь удивительный бухарец Хасан.

— Приветствую вас, благородные жители Истанбула! — весело окликнул Иван собравшуюся толпу, спрыгивая с Горбунка на устланную шуршащими листьями дорогу. — Да пошлет Аллах мир и любовь в ваши сердца!

— И тебе благоденствия, — вяло откликнулись собравшиеся, слишком занятые трогательной процедурой прощания. Разумеется, полежавшего в Реабилитационном центре Птенчикова никто не узнал.

— Братец Хасан просил передать вам привет и сказать, что он никогда не забывает своих обещаний, — громко продолжил Иван. Толпа мигом всколыхнулась — на мэтра обратились десятки взволнованных глаз:

— Где он?

— Не попал ли в беду?

— Так, говоришь, ты его брат?

Иван едва успевал отвечать:

— Он жив-здоров, но вынужден был покинуть Истанбул по семейным обстоятельствам. А чтобы не обмануть ваших ожиданий, попросил меня закончить начатое им дело, расквитаться с вашими обидчиками и уничтожить стамбульские казино на корню. Словом, знайте: закладывать имущество, расставаться с домами и идти в рабство никому больше не придется. Все ваши долги скоро будут аннулированы.

— Да как же это? — заголосили боящиеся поверить неожиданному счастью горожане.

— Следите за выпусками последних известий, — таинственно улыбнулся Птенчиков и вскочил на Горбунка.

— Имя! Скажи нам свое имя, чтобы мы могли денно и нощно возносить молитвы Аллаху за твое поистине бесценное здоровье! — раздались благодарные голоса.

— Какая разница? — откликнулся Иван, пуская Горбунка тряской рысью. — Зовите меня… Синдбад-мореход!

Он поддал шенкелей и исчез за поворотом. Толпа перед домом Алишера замерла в благоговейном молчании.

— Нет, это не Синдбад-мореход, — торжественно начал чеканщик.

— Никогда Синдбад-мореход не путешествовал на ишаке и не рисковал своей жизнью ради благополучия посторонних людей, — согласно кивнул разорившийся купец.

— Только один человек способен на такие деяния! — звонко воскликнула Зульфия.

— И только один человек способен избавить полгорода от долгов, не раздав при этом ни единой монеты, — усмехнулся в седую бороду старый горшечник.

— От великой Бухары до славного Истанбула, от Багдада до Самарканда и от Коканда до Ходжента гремит его имя…

— Султаны и эмиры при одном упоминании о нем начинают трястись от ярости…

— А честный люд хохочет в чайханах, передавая из уст в уста легенды о его похождениях!

— Возмутитель спокойствия…

— И сеятель раздоров…

— Несравненный Ходжа Насреддин! — возликовала толпа.

— Подождите, подождите, — внезапно обеспокоился сын вдовы. — Разве знаменитый ишак Ходжи Насреддина был горбат?

— Зри в корень, юноша, зри в корень, — снисходительно посоветовал бывший купец, получивший неплохое образование.

И все снова принялись возбужденно кричать и смеяться, предвкушая удивительные события, которые вот-вот произойдут в их родном городе. Только глупый башмачник, случайно проходивший мимо и присоединившийся к толпе «потусоваться», озадаченно чесал длинный нос. Он никак не мог сообразить, где же у ишака корень.

Пока отдельно взятый городской квартал бурлил энтузиазмом, прославляя имя легендарного Ходжи Насреддина, остальные жители славного Истанбула трепетали от ужаса, пересказывая друг другу историю о жене придворного казначея, страшном морском чудище и Черном евнухе, обращенном в белую женщину и съеденном на глазах у двух вооруженных до зубов воинских подразделений. К разочарованию бесстрашных зевак, насытившееся чудище опустилось на дно Босфора и, по всей вероятности, решило там вздремнуть для улучшения пищеварения. Однако вскоре стало известно, что ко двору явился его полновластный представитель, именующий себя Синдбадом-мореходом, и потребовал немедленной аудиенции у сиятельного султана. Это вызывающее требование было тотчас удовлетворено, однако наглец не остановился на достигнутым и предложил затмевающему собой все подряд властителю побеседовать с ним наедине. К изумлению придворных, Абдул-Надул Великолепный послушно поднялся с трона и сделал приглашающий жест по направлению к личным покоям.

Когда они наконец остались вдвоем, Иван смерил султана неодобрительным взглядом и произнес:

— Что ж, Антипов Антип Иннокентьевич, пора бы нам определиться с нашими планами.

Реставратор с изумлением выслушал рассказ об игорном беспределе, творящемся в древнем Истанбуле, без возражений написал указ, продиктованный Птенчиковым, и пообещал надрать уши своему сиятельному сыну, как только тот вернется во дворец.

— Хотя, — протянул он с сомнением, — скорее всего, парень о казино и не знает. Он не особо интересуется делами империи. Творческая натура…

— Теперь придется заинтересоваться, — жестко отрезал Птенчиков. — Соню мы уже отправили в будущее, так что управлять государством за него будет некому.

— Соня в будущем! — ахнул Антип. — Тяжело ей придется, бедняжке.