Зимин снял с седла арбалет и натянул крюком тетиву.

– Что, ты меня пристрелить собираешься? – хмыкнул Ляжка. – Так не получится. Слабенько тебе, калявый. Ты слабак. И там был слабаком. И здесь слабак… Ты и в быка не попадешь!

Зимин надавил на крючок. Жила дернула воздух, стрела прошла в сантиметре над головой у Ляжки, Ляжка ойкнул и свалился спиной в реку.

– Тебе, смерд, надо охладиться, – сказал Зимин.

Он вскочил в седло и натянул поводья, всегда спокойный Игги заржал и даже встал на дыбы, отчего Ляжка свалился вторично.

– И да будет так, – сказал Зимин и уехал от Лары, от Ляжки и от Бирюзовой Горы, оставив за собой тишину и воду бессмертия.

И в нем не вздрогнул ни один мускул, и сердце не затрепетало, потому что мужчины не плачут, это давно известно всем, каждой собаке.

Зимин путешествовал в полупустыне уже два дня. Питался в основном манной – жесткими круглыми шариками, которые падали с неба по утрам с тупой регулярностью. По вкусу шарики напоминали крекеры самого дешевого разбора, есть их было очень трудно. Впрочем, у шариков имелся один большой плюс – для того чтобы сбить аппетит, достаточно было съесть всего пять штук. Делал так – набирал в горсть и дробил, а потом зажевывал стеблями какого-то зеленого питательного растения. Если при этом представлять, допустим, бабушкины пирожки или даже Ларискину окрошку со льдом, то манные шарики не казались такими уж отвратительными и черствыми.

Пробовал вытрясти из кофемолки кофе, но кофемолка не поддалась. Зимин хотел ее выкинуть, но пожалел, нагрузил на Игги.

За эти два дня Зимин никого не встретил. Пару раз он видел каких-то неаппетитных ящериц и слоновьи перекати-поле. Они катились огромными серыми комками и напоминали верблюдов. Иногда Зимину казалось, что это миражи, и тогда он стрелял в них из арбалета, чтобы проверить.

Утром в полупустыне был туман. Туман поглощал все звуки и сгущал их в росу, эту росу можно было поймать на листьях питательного растения. Игги ловил росу губами и пил таким образом. Зимин поступал по-другому: он громко кричал и подставлял шлем – звуковые колебания разлагали внутритуманные связи, и туман проливался водой. Если покричать минут двадцать, можно набрать полшлема воды и хорошенько напиться.

В тумане Зимин никуда не ехал, он снимал попону, клал ее на песок и спал, потому что ночью спать было невозможно из-за холода, а днем из-за жары. Зимин спал в тумане, это было здорово.

В тумане приходили мысли. Зимин закутывался в пончо и думал. Вспоминал дом. Не, он не скучал, потому что в таком возрасте не скучают еще по родителям. Скучают по дому. И Зимин скучал по дому. Вернее, по своей комнате. Подсчитывал, какой месяц там. Получался где-то октябрь. Все уродцы пошли в школу и впитывают теперь вовсю бессмысленную премудрость. В одно ухо впитывают, в другое проливают. Сидят, бедолаги, тоскуя по будущей весне, оплакивая недосягаемую свободу.

Думать о том, что кто-то парится в школе, а ты лежишь себе в тумане и ничего не делаешь, было щекотно и легко. Спина уже не болела от постоянной езды в седле, мозоли на ногах и руках окаменели, а морда покрылась толстым красным панцирем от солнца и ветра. Зимин окончательно закалился и стал выдержаннее. Еще немного – и он станет похож на настоящего песчаного рейнджера. Худой, выжженный солнцем изнутри и снаружи. Он будет таким и понравится Ларе. И они поедут на мотоцикле на пикник. А Перец пошел подальше.

С такими приятными мыслями Зимин засыпал, и ему ничего не снилось. Хотя нет, иногда вроде снилась Лара. А может, и не она даже…

Когда туман уходил, Зимин просыпался и двигался дальше.

Однажды в небе показался треугольник. Дракон долго висел под солнцем, а потом опустился на высоту выстрела. Зимин узнал Леху и испугался, что тот пыхнет, но Леха не пыхнул. Вместо этого от Лехи отделился темный предмет.

Темный предмет оказался бурдюком с водой. После этого Зимину стало легче. Он стал даже думать, что неплохо бы повернуть назад, но потом подумал, что лучше немного выждать, чтобы женщина не решила, что он слаб.

Выждать пару месяцев, стать окончательным пустынным рейнджером и вернуться настоящим героем с ожерельем из хвостов сухопутных скорпен вокруг шеи. Вот что надо сделать. Тогда она поймет…

Воду он взял, и ее хватило.

Однажды он встретил человека-змею. Зимин хотел с ним поговорить, но человек-змея нырнул в землю, видимо, он был мизантроп. Зимин подумал: сам ли завелся здесь человек-змея или его тоже кто-то придумал? А впрочем, Зимину сейчас было все равно. Как-то раз он посещал бродячий «Мир Чудес» и вдоволь насмотрелся на всяких человеков-змей, человеков-слонов, человеков-устриц, русалок, кентавров и других созданий. Они все были одинаковыми и скучными, позабавило Зимина то, что тогдашний человек-змея пытался продать ему диск с фильмом «Аманда зажигает в Леверкузене». Зимин диск с приключениями Аманды не купил, но с тех пор в человеках-змеях был очень разочарован.

Одним утром на него напали рапторы. Едва сошел туман, как Зимин обнаружил двух ящеров. Они грелись на молодом солнце и готовились к нападению – оттачивали когти. Они кинулись на Зимина безо всякого предупреждения, сразу. Игги испугался, но не отступил, стал лягаться передними копытами и топорщить гриву. Зимин поднял арбалет, выстрелил и промазал. Он стал перезаряжать оружие, но тут один из ящеров подвернул ногу и упал, а второй воспользовался ситуацией и откусил своему товарищу голову. Зимин его больше не интересовал.

Зимин подумал, что в мире нельзя никому верить, и продолжил путь. К обеду он нашел панцирь древней черепахи. Панцирь был так велик, что в нем уместился бы человек, Зимин отпилил от панциря кусок и вырезал из него расческу. Зимин давно нуждался в расческе, поскольку за время пребывания в Стране Мечты обзавелся довольно длинной гривой и начал ее даже захлестывать в маленький хвост.

А потом полупустыня кончилась и началась настоящая пустыня. И ехать по ней на Игги уже было нельзя, так что Зимину пришлось спешиться и вести Игги за собой.

В настоящей пустыне Зимин мечтал об океане. Мечтал искупаться. А одним утром он решил прогнать Игги. Игги было тяжело, его масть слишком притягивала солнце, солнце выпаривало из Игги воду и собирало ее в лошадиную соль. Игги был уже весь покрыт этой солью, и ему грозило смертельное засоление, к тому же Игги исхудал и с трудом передвигал копыта. Зимин думал, что дальше так Игги не выдержит. Он нагрузил на него броню и арбалет и прогнал прочь.

– Лара, Леха, иди к ним, – сказал коню Зимин. – Тут недалеко. Ты быстро доскачешь.

Зимин хотел дать Игги остатки своей воды, но в мехе воды почти уже не оставалось. Тогда Зимин отдал ему два питательных стебля, а один оставил себе.

Игги уходить не очень-то хотел, и Зимину пришлось его побудить к этому – Зимин достал меч и плашмя стукнул коня по крупу. Игги вздрогнул и вертанул обиженным глазом.

– Иди давай, – сказал Зимин. – До свадьбы заживет.

Зимину вдруг стало страшно, ему показалось, что вот сейчас Игги возьмет да и скажет что-нибудь в ответ. И чтобы Игги ему ничего не сказал, он хлопнул его еще раз, посильнее, на всякий случай.

Игги развернулся и неуверенно побрел назад по песочному следу.

Когда Игги убежал, Зимин попробовал сконденсировать в мехах немного воды. Он дышал в узкую горловину двадцать минут, а потом зарывал мешок в песок, на прохладную глубину. Но воды достать не удалось, она не сконденсировалась. Тогда Зимин разозлился и выкинул бурдюк. С каждым километром идти становилось все тяжелее и тяжелее. Шагал Зимин собственным способом – он поднимался на бархан, а вниз скатывался на боку, по инерции. Зимин вспоминал всех героев, которые когда-либо проходили пустыни, и пытался применить их опыт на практике. Получалось слабо. То ли пустынные герои были не те, то ли Зимин действовал неправильно. Но ни питаться перхотью, ни дышать через раз на три, ни облизывать собственный пот и восстанавливать этим солевой баланс, как советовали все авторитеты, у него не получалось. Манна сыпалась все реже и реже, а потом и вовсе перестала. Впрочем, есть ему уже не хотелось.