Телефон обнаружился в щели между полом и обшивкой, Лара подцепила его пальцами и выдернула. И тут же, не поднимаясь с пола, набрала номер.

Зимин ответил почти сразу. Недовольным голосом, уставшим еще с прошлого года.

– Ну и что? – уныло спросил Зимин. – Маманя порадовала соленой черемшой?

– Зимин! – прошептала Лара в трубку. – Зимин, тут что-то не то…

– Черемша протухла?

– Зимин, я… Я не знаю. Я в темноте. И кажется, тут кто-то есть.

Вагон был пуст.

То есть совсем.

Титан был растоплен, рядом стоял перемазанный углем заварочный чайник, Зимин налил заварки, разбавил кипятком, ругнул наплевательское отношение к пассажирам, вернулся в купе.

– Чаю подано, – объявил Зимин. – Так-то.

Они сидели на противоположных диванах купе, пили чай. Колеса лязгали по рельсам, в конце вагона хлопала дверь, что-то специфически железнодорожно громыхало, пахло углем и влажным бельем.

– Тут не очень далеко, – повторил Кокосов в двадцатый раз. – К утру будем. Часам к трем.

– Понятно.

– Это странное место, ты должен там побывать.

– Зачем?

– Не знаю. Я нашел там дневник, но все осмотреть не успел. А мы с тобой осмотрим, подвалы, чердак, может, еще что-нибудь заметим.

– Допустим. – Зимин открыл бутылку с водой, намочил полотенце, положил на лоб. – Допустим. Найдем. И что? Я ведь и так тебе могу сказать, что продолжу пятую книгу. У меня и начало есть, где Безымянный является в гости к старику…

Кокосов помотал головой.

– Этого недостаточно, – сказал он. – То есть недостаточно, чтобы ты просто взял – и написал. Нужно, чтобы ты поверил. Вот когда ты поверишь…

– Я должен поверить в собственных героев?

– Да! Да, надо поверить! Они ведь существуют!

– Кокосов-Кокосов, я тебя сейчас обрушу с поезда, – сказал Зимин. – А потом утоплю. У тебя есть совесть?

– Есть.

– А что тогда не пользуешься? Я живу-живу, собираюсь… в Калининград, и вдруг заявляешься ты и начинаешь бухтеть, бухтеть, бухтеть. Про то, что наш унылый мир трескучий есть лишь отблеск суетливый торжествующих созвучий… Старик Платон переворачивается в своем древнегреческом гробу и шлет мне проклятия. А если меня начинают проклинать, у меня сразу изжога открывается. Ты можешь представить, какая приключается изжога, когда тебя проклинает дух Платона?! А еще я икаю!

Зимин выглянул в коридор, крикнул дурным капризным:

– Проводник! Чаю!

Кокосов вздохнул.

– Нет проводника, – сказал он.

– Понятно. Проводника нет, вагон мистический, везет нас в Место Снов, знаю, знаю.

– У тебя слишком иронический образ мыслей, Виктор. А ты должен просто поверить. Всего-навсего.

– А я не хочу, – упрямо сказал Зимин. – Мне и так хорошо.

– Да не хорошо тебе, – отмахнулся Кокосов. – Это же видно.

Зимин покривился.

– А тебе-то это зачем? – спросил Зимин. – Ну, вот напишу я, что Перец жив. И что? В твоей жизни что поменяется?

– Все поменяется, – сказал Кокосов.

– Что поменяется?

Кокосов промолчал.

– Скажи, что поменяется, – Зимин поставил ноги на противоположный диван. – Мне интересно.

Кокосов замялся. Стал открывать свой портфель, а тот, само собой, не открывался, Кокосов старался и конечно же прищемил себе палец, пострадал, но все-таки достал книгу. «Снежные псы». Зимин определил по толщине, «Псы» были потолще остальных. Книга была обернута в обложку от кулинарного журнала и проклеена скотчем, на титульном листе красовался пластырь с надписью ручкой «СП».

Кокосов протянул Зимину книгу, тот взял, отметил, что на самом деле «Псы», только распухшие какие-то, с волнистыми страницами, точно читали книгу в ванной. Может, на самом деле там и читали.

– Зачем? – не понял Зимин.

– Почитай. Чтобы вспомнить. Погрузиться в атмосферу.

– Я и так все время в атмосфере, – отмахнулся Зимин. – Выть хочется.

– Мне тоже.

– Понятно, – Зимин сунул книгу под мышку.

Отметил, как от подобной непочтительности дернулось лицо у Кокосова.

– Мне можно, – сказал он, – я автор.

Кокосов нахмурился.

– Так как там изменится наша жизнь?

– Она свернула не туда, – туманно ответил Кокосов. – А если ты все исправишь, она вернется на правильную дорогу.

– А конкретнее?

Зимин забросил «Псов» в сетку для полотенец, разлегся на койке, вытянул ноги. Подумал, что в дороге есть определенный смысл – когда ты путешествуешь, то мало думаешь. Это Зимину нравилось. И чай в стаканах вкусный.

– Конкретнее? – переспросил Кокосов. – Конкретнее… Я займусь тем, чем всегда хотел заниматься. Конкретнее я буду жить счастливо. Конкретнее…

Кокосов неожиданно покраснел.

– Я точно сломался, – сказал он. – После всей этой истории… У меня нет друзей, у меня нет девушки, нет смысла… Я точно зациклен… Я чувствую этот поворот не туда…

– Ты псих все-таки, – поморщился Зимин. – Псих и инфантил. Пора повзрослеть. Так нельзя жить. У каждого своя судьба…

– По-другому жить я пробовал. Никак не получается.

– Да не пробовал ты, – заверил Зимин. – Не пробовал. Ты испугался девчонки, она тебя послала, у тебя возникло чувство вины, оно переросло в комплекс… Ну, и пошло-поехало. Как результат – психоз и искажение восприятия. Ты придумываешь несущее и…

– Почему ты тогда со мной? – Кокосов уставился Зимину в глаза.

– Потому что безумие заразно, – ответил тот. – Хотя нет, не заразно. Я просто очень добрый человек, можно сказать, гуманист…

– И у тебя тоже поменяется, – улыбнулся Кокосов.

– Что у меня поменяется?

– Твоя жизнь. Ты ведь тоже ею недоволен.

– Абсолютно доволен, – возразил Зимин.

– Не, – помотал головой Кокосов. – Ты не доволен. Люди, довольные жизнью, не покупают мотоцикл за миллион рублей.

– А может, наоборот как раз – покупают? Вот у меня-то как раз есть все, о чем я в детстве мечтал. Даже мотик за миллион рублей. Самая красивая девушка. Успех. Я, если захочу, завтра в Новую Зеландию уеду.

Зимин самодовольно заложил ногу на ногу.

– А захочу, могу и в Австралию…

– Чего-то все-таки не хватает, – перебил Кокосов.

– Всего хватает.

– Так зачем ты едешь со мной? Человек, у которого все в порядке, у которого все есть и который всем доволен, не отправляется в поездку с первым встречным сумасшедшим.

– Я писатель, мне можно, – отмахнулся Зимин. – Писательство включает в себя некие бонусы, знаешь ли. Можно ходить в джинсах на прием к губернатору, можно бриться раз в две недели, можно совершать всякие глупости. Например, можно отправиться с психом на поиски заброшенной психушки. Вы скажете идиот, я скажу – русская литературная традиция.

– Ты писатель, но не дурак, – ответил Кокосов. – Ты отправился со мной, потому что ты тоже чувствуешь… нечто. Что-то не так в твоей жизни пошло, я в этом просто уверен. Потому что ты тоже свернул не туда. Ты все дальше и дальше отдаляешься от изначальной линии, и от этого мир вокруг тебя… Раскачивается… Ты что-то увидел. Не знаю что. У меня это были…

Кокосов замялся.

– Глюки, – подсказал Зимин. – Это называется глюки.

– Оптические искажения, – поправил Кокосов. – Хотя и не только оптические. Обонятельные, осязательные, гравитационные…

Зимин слегка поморщился, вспомнил висящие над лестницей кубики и сказал:

– Это, знаешь ли, Кокосов, признаки, – он постучал себя по голове. – А есть еще звуковые искажения. В просторечии голоса. Тебе голоса ничего не подсказывают? Томографию не пробовал делать?

– Пробовал. Все в порядке. И голосов я не слышу. А что ты так нервничаешь? И нос дергается. Ты наверняка тоже что-то видел. Видел ведь?

– Ничего я не видел, – огрызнулся Зимин. – Просто…

Зимин увидел, как за окном упала звезда. Кокосов тоже это увидел.

– Звезда упала, – сказал он. – Это к…

– Это просто осень, – опередил Зимин. – Осенью они часто падают, ничего это не значит. Почему я поехал с тобой? Я расскажу. Я поехал, потому что ты меня немного напряг. Не знаю, да и не хочу разбираться во всем этом, надоело. Я готов допустить полпроцента того, что это все реально… Во всяком случае, Лара очень напугана. Очень. Я никогда не видел, чтобы она была напугана хотя бы вполовину. Этого достаточно. Ты мне можешь сказать, что произошло в этом трамвае?