Но Перец продолжал стоять. Стоял и глядел. На все, что мы тут устроили.

Красное на белом. Классика.

А трубадур добыл из снега монтировку и стал глупо размахивать ею перед собой. Словно он мог ею хоть кого-то остановить. Тоже мне, герой…

– Что будем делать? – спросил я погромче, чтобы Перец понял, что я к нему.

Перец не ответил. Он просто повернулся и побрел к стадиону. Тытырин тут же запрыгал за ним.

– А что с этими делать? – снова спросил я.

Перец даже не оглянулся.

Эти – двое. Этнограф сидел на снегу, хлопал по щекам Лару. Бесполезно, снотворное наверняка мощное. Надо бы им помочь как-нибудь… К буржуйке отнести, что ли? Ладно, не замерзнут, во всяком случае, до смерти.

Я шагнул к ним с сугубо гуманистическими целями. Да, надо было как-то помочь – один из медведей вроде шевелится.

– Эй! – не оборачиваясь, позвал Перец.

– Иду, – ответил я. – Сейчас.

Да, один был еще жив – тот, что справа. Возился по снегу, размазывал бордовое пятно, мычал.

Берта.

Теперь все мертвые.

Сами виноваты. Сами. И вообще, они мне сразу не понравились.

Мы уходили в сторону норы. Я твердо знал, что вернусь сюда. Через час, может, чуть больше. Сбегаю к себе и вернусь.

Тайное, стань, блин, явным…

Перец шагал первым.

С неба падал снег.

– Ну что, пробрался? – усмехнулся Перец.

Я уронил фонарик.

И почему-то понял, что вот оно, вот, начинается. Новый виток. В моей жизни, в смысле. Эта медвежья бойня неспроста случилась. Такие события всегда отмечают начало чего-то великого, такое событие – как точка поворота.

Я обернулся. Осторожно и медленно, чтобы не получить между глаз острым ножичком.

Перец даже не помылся. Как был, так и остался – на лице красная корка, возле глаз чуть уже потрескалась.

– Ты что, Синяя Борода? – усмехнулся я. – Жиль де Ре, маршал Франции? «Можешь ходить везде, только в эту комнату не заглядывай…» Меня до жути пугала в детстве эта сказка.

– У тебя не было детства, – усмехнулся Перец красной улыбкой.

– Почему же не было? Если у тебя было, то и у меня тоже…

– Ты очень сильно на сей счет заблуждаешься.

Перец улыбался. Я человек не боязливый, но от его улыбки у меня по загривку морозец пропрыгал. Чего он не помылся-то?

– Ты неправильно думаешь, – продолжал Перец. – Думаешь, мы с тобой братья? Вовсе нет. Мы с тобой не братья. Совсем не братья. Ты знаешь, сколько тебе лет. От роду?

Ну вот. Видимо, сейчас будут явлены тайны.

Давно пора.

– Настал час «Ч»? – спросил я. – Пришло время объяснений? Давай. А то я заждался уже, знаешь ли, даже аппетит пропал…

– Сейчас он у тебя еще больше пропадет. Ты вообще у меня жрать не сможешь.

– На твою рожу посмотришь и не сможешь, – согласился я.

– Ты на свою посмотри. Знаешь, я почему-то просто так и знал, что ты сегодня сюда сунешься. И что она сюда сунется, знал.

– Ты такой проницательный! Прямо до позеленения. Посмотри, я там со спины не позеленел?

Ангар был большой. В нем легко бы уместился самолет. «Ил-86».

Когда я подошел к ангару, возле него уже никого не было. Ни Лары, ни ее дружка. Ушли. Только медведи валялись. Уже окончательно одеревеневшие и занесенные почти что до половины снегом. Снег, кстати, не прекратился, падал и падал, небесные перины прохудились и вываливали теперь на нас все свое добро.

Я не стал искать настоящий вход, не хотел терять время. Да и опасно это было, наверняка Перец ловушек понавтыкал без счета. Поэтому я поступил просто, но эффективно: взял бластер и пропалил в боку ангара хорошую дыру. Подождал, пока остынут края, и забрался внутрь.

В ангаре было много цепей. Разные все, и толстые, и потоньше. Цепи, и крюки, и ошейники какие-то здоровенные. С шипами. Будто тут собирались содержать сторожевого пса. Видимо, в воспитании нового горына Перец решил использовать другие методы.

Недалеко от правой стены находилось странное устройство – сваренная из уголков большая струбцина. Ну, или что-то подобное, в струбцинном духе. С четырьмя винтами – для надежного крепления сверху, снизу и с боков. А еще там были газовые горелки, тоже несколько штук, с разных сторон. И вся эта конструкция была обожжена, оплавлена и покорежена, точно внутри ее что-то взорвалось.

Я пригляделся и понял, что это, скорее всего, инкубатор. Пустой.

Я не знал, как являются на свет горыны, троица вылупилась до меня, но догадывался, что нужен огонь. Его, видимо, и должны были обеспечить горелки. Вообще, струбцина здорово походила на произведение металлического творчества. Ее в каком-нибудь музее кретиническом можно выставить, буржуи такую муть любят.

Я потрогал агрегат пальцем и пошел дальше.

Вдоль стен стояли пластиковые бочки. Синие, с яркими оранжевыми бирками. Прочитал: снотворное. Вот откуда дротики.

Интересно, а зачем Перцу столько снотворного? Не для медведей же, в конце концов… Видимо, для того, чтобы горына усыпить. Но зачем ему горына усыплять? Уши, что ли, купировать собирается?

Я продолжил осматривать ангар и обнаружил главное.

В самом дальнем от входа темном углу стоял ящик. Небольшой, размером с коробку от маленького телевизора. Железный. С крупными – палец пролезет – дырочками, просверленными в хаотическом порядке. Осторожно, издалека, заглянул в дырочку, но ничего не увидел. Снял с пояса фонарик, направил луч в ящик.

Луч наткнулся на красное и блестящее. Сначала я не понял что, а потом до меня дошло: из ящика на меня смотрел глаз.

Щек – зеленые глаза.

Кий – оранжевые.

Хорив – серые или голубые.

А у нового горына глаза были красные.

Красный, с узким вертикальным зрачком глаз, смотрел прямо на меня.

А потом за спиной у меня сказали: «Ну что, пробрался?»

И я уронил фонарик.

– Ты такой проницательный! Прямо до позеленения. Посмотри, я там со спины не позеленел?

– Главное – не покраснеть, – улыбнулся Перец. – И вообще, давай-ка отойдем, он не любит шума и света.

– Кто? – тупо спросил я.

– Тьма. Я его так назвал.

Перец вытащил нож, провел лезвием по тыльной стороне ладони. Показалась кровь. Перец опустил руку, дождался, пока на конце пальца не скопится заметная капля, занес руку над ящиком, уронил кровь в круглое отверстие.

Ящик дрогнул. Затем из него послышалось шипение, и в дырочку выскочил черный раздвоенный язык.

Я шагнул назад.

– Это будет воистину бич божий! – Перец умиленно смотрел на ящик. – Больше, чем бич божий, – это будет сама смерть сошедшая. Он споет свою песню, и наступит тишина…

Я смотрел на Перца. Это он все всерьез. Надо лечить. А еще лучше изолировать. Интересно, он всегда был психом или стал таким под влиянием внешней среды?

– Огонь заполнит небо и падет на землю, и не будет никого больше. И вода станет кровью, и захлебнутся они кровью! С ума сойдут от крови! А потом нервы у них не выдержат и будет первый пуск! И будет ответный удар! И воды станут горьки! И чертов мир сломает хребет! Развалится, взорвется, сгорит! Ивашка будет бежать, а я буду травить его, как бешеную крысу!

Не, лучше не лечить, лучше изолировать. Первый удар, звезда полынь… Апокалипсис, краткое содержание. Если я не ошибался, дальше по плану должно следовать затмение звезд и разверзание земли. Но то ли Перец был не очень хорошо знаком с первоисточником, то ли уже подустал, на звезде полыни он остановился.

– Я заставлю его сожрать собственный хвост, – устало сказал Перец. – За все, что он со мной сделал.

Я подумал, что сейчас Перец в соответствии с канонами жанра скажет: Ван Холл превратил его в чудовище, а раньше он был добрый и пушистый…

Но Перец ничего такого не сказал.

– С Ван Холлом, конечно, следует разобраться, – согласился я. – Но стоит ли заодно уничтожать мир?

– Плевать на мир, – ответил Перец тихо. – Мир плевал на меня, мне плевать на мир. Куда смотрел мир, когда меня бросали в лабиринт с анакондами?