– Что я не понял? Тут, по-моему, все понятно…

– Ты на автора посмотри, – посоветовала Лара. – Еще больше впечатлишься.

Зимин отыскал медную табличку. Табличка оказалась прибита небольшими медными гвоздиками к ножке стола, и чтобы ознакомиться с фамилией творца, Зимину пришлось согнуться почти впополам.

Работа, само собой, называлась «Краткая история тьмы», автором же ее являлся некий С. Тытырин.

– Тытырин, – прочитал вслух Зимин. – Тытырин…

Он поглядел на Лару.

– Мало ли…

Если честно, Зимин не знал, что сказать. Тытырин. Да. Совпадение. Нормальное совпадение…

– Вот и я думаю, – кивнула Лара. – Совпадение то еще.

– Чего только не бывает…

Зимин огляделся.

Зал был заполнен людьми. Они разговаривали, смеялись, ели и пили и выглядели очень, очень ненастояще. А пробитая штыком машинка наоборот. Реально. Так реально, что Зимин сделал шаг назад, испугался, что реальность эта может обжечь.

Головокружение. Зимина повело в сторону.

– Что с тобой?

– Да так… – Зимин отмахнулся. – Не то съел. Маринованные левиафаны сегодня были решительно третьей свежести, тошнит немного. Я пойду… Попью водички.

– Давай-давай. А я еще поброжу вокруг, глядишь, еще что интересное найду. Снегиря, к примеру. Тытырин и Снегирь, Снегирь и Тытырин.

Лара хихикнула.

Зимин поспешил на воздух.

На ступенях Дома культуры он остановился и привалился спиной к высокой и сырой круглой колонне. Воздуха не хватало. Его было много вокруг, Зимин дышал, но казалось, что где-то посередине вдоха воздух перехватывал кто-то другой, тоже не надышавшийся, так что до легких почти ничего не доходило.

И тошнило. Тошнило, чертовы маринованные левиафаны, не надо было их даже пробовать, это ведь явное отравление, желудок, непривычный к подобной пище, вот-вот не выдержит и…

Зимин озирался в поисках кустов, куда можно укрыться, но тут появился Кокосов. Взял и выступил из-за соседней колонны, точно нарочно поджидал.

А ведь и поджидал. Поджидал, зараза!

Зимин попробовал разозлиться, но сделать это в состоянии тошноты оказалось непросто.

– Добрый вечер, – сказал Кокосов.

– Удивительно добрый. Приобщился к современному искусству, отравился подводной дрянью, теперь ты, Кокосов. А что потом? На город нападет Годзилла?

– Годзилла, хе-хе, смешно… Кстати, вполне может и напасть, вода в реке все поднимается и поднимается.

– Годзилла подкрался незаметно, – выдохнул Зимин. – Так всегда и бывает.

Кокосов рассмеялся и снова сделался серьезным.

– Вы видели? – спросил он сумрачным голосом.

– Видел?

– «Краткую историю тьмы»?

– Ее. И что? Людей с фамилией Тытырин в мире полнымполно. Совпадение. Мало ли Тытыриных на свете? И не надо рассказывать мне про рок.

– А как же Тьма?

– А что Тьма?

– Это знак, – Кокосов обреченно покачал головой. – Вам показан еще один знак, а вы все упорствуете и упорствуете. Поверьте, ничем хорошим это не кончится.

Кокосов тяжко вздохнул.

– Для кого не кончится? – поинтересовался Зимин.

– Для вас. Для всех нас.

Кокосов снова вздохнул.

– У меня есть знакомый гирудотерапевт, – сказал Зимин. – Могу рекомендовать. Очень помогает, знаете ли.

– Знаю, знаю, у вас это в книжках часто проскакивает – про пиявок.

– Да? – удивился Зимин. – А я и не замечал.

– Со стороны иногда гораздо виднее. Вы любите вспоминать про пиявок и Влада Цепеша, любите мотоциклы, холодное оружие, еду. В голове, опять же, у вас все время что-то кружится.

– Знаешь, Кокосов, я чрезвычайно утомлен современными художниками, – сказал Зимин. – Ощущаю, что в моей душе образовалась некая брешь. И чтобы ее заполнить, мне непременно нужно съездить кому-нибудь по морде.

– Вы должны написать пятую книгу.

– Что я должен сделать? – спросил Зимин. – Не расслышал. Мне кажется, ты сказал что-то про литературу?

Он начал незаметно разворачиваться, выставляя левую ногу чуть вперед, а правой рукой начиная незаметно почесывать подбородок.

– Вы должны написать пятую книгу, – твердо объявил Кокосов. – Обязаны.

– Ах да, конечно, – ухмыльнулся Зимин. – Сейчас, только за профитролями сбегаю.

Зимин ударил. Правый боковой, точно в подбородок, от такого удара Кокосов должен был осыпаться на асфальт мелким прахом.

Но в этот раз Кокосов оказался подготовленнее и быстрее, уклонился, выпустил из рукава длинный продолговатый предмет, ткнул им Зимина в плечо.

Шокер, успел подумать Зимин.

Тряхануло сильно. Зимин щелкнул зубами и стукнулся лбом, обо что, не заметил. А Кокосов не отступал и ужалил Зимина еще, на этот раз в подбородок.

То ли шокер не успел зарядиться, то ли еще что, но второй удар Зимин перенес спокойнее, всего лишь на секунду потемнело в глазах. А когда он очнулся, то обнаружил себя в зале выставки. Он стоял, покачиваясь перед странным сооружением, похожим…

Зимин определил его как термитник. Здоровенный такой термитник желтого цвета со стальными кронштейнами, вероятно символизировавшими… Зимин не сумел понять, что именно они символизируют, в голове у него вспыхивали искры, отчего Зимин не очень хорошо воспринимал действительность.

Его качнуло вперед, Зимин расставил руки и обхватил термитник. На ощупь и вкус термитник оказался похожим на кактус. Только рыхлый, он разошелся под пальцами Зимина и обрушился на Зимина сверху, залив его неприятной липкой жижей.

Тут Зимина стошнило. Два раза. И стало легче. Он вытер лицо и перевернулся на спину. Вокруг восторженно хлопали посетители, и Зимин с ужасом и отвращением понял, что хлопают ему. Видимо, зрители восприняли его падение в термитник как часть художественной композиции. Жизнь удалась.

Он попытался подняться, но не получилось, и он снова ухнул в желтую жижу. Вокруг лопались фотовспышки, Зимину хотелось провалиться сквозь пол, и, желательно, чтобы там, под полом, был бассейн.

– Зима, что с тобой? – спросила откуда-то сверху Лара.

– Вымя… – прошептал Зимин. – Вымя и патронташ. Это всё.

Здравствуй, дорогой дневник.

Мыслей много. Болею. Сижу в боксе. Вернее, лежу, сидеть тоже больно. В потолок смотрю. Температура вроде бы поднимается, во всяком случае, чувствую, как голова живет отдельно от тела, точно висит в воздухе, а все остальное болтается где-то снизу. Видимо, все-таки инфекция. Или заражение крови. Если инфекция, то ничего, можно побороться. Если заражение крови, то все, с ним не поборешься. С нашими медицинскими запасами. Последние антибиотики потратили на Клыка…

Я решила про это не думать, решила отвлечься. О другом подумать.

Вообще, хочется писать, но не получается – все дрожит. Мелкой дрожью, стены, пол, потолок. И гул наверху, совершенно непонятно, что за гул, угрожающий. Если пробуешь писать, буквы расплываются, ползут, чернила растекаются по бумаге, так что пишу мало.

Опять явился Дрюпин. Принес из столовой поднос. Сообщил, что Клава еще больше сошла с ума и вовсю вяжет из проволоки жилетку, что Клык впал в затяжной сон. А он сам сходил в столовую, там тоже ничего хорошего – от дрожи все подносы перемешались, на некоторых полопались упаковки, так что там теперь все залито протухшей и скисшей едой, и добывать провиант в этих условиях затруднительно. Но для меня он, конечно, постарался.

Я есть не стала, аппетит отсутствовал, значительная часть зубов тоже, вместо еды спросила, откуда дрожь.

– Похоже на вулканическую активность, – сообщил Зимин. – Или на тектоническую.

– Нас что, теперь лавой затопит?

– Вряд ли. Хотя… Возможно, это что-то техническое.

– В каком смысле?

– Возможно, реактор. Системы охлаждения…

– Только не говори про ядерный взрыв!

Дрюпин отвернулся и стал постукивать пальцами по столу.

– Современные атомные станции имеют большой запас автономности, – Дрюпин поглядел в потолок. – Даже если реактор пойдет вразнос, взрыва не последует. Скорее всего… Но я думаю, что это не реактор, это гидростанция. А шум – это сброс воды или какие-то неполадки. Так вот…